Алексей Леонтьев
Проблемы развития психики
НПФ «Смысл»
2020
УДК 159.922
ББК 88 Леонтьев А. Н.
Проблемы развития психики / А. Н. Леонтьев — НПФ «Смысл»,
2020
ISBN 78-5-89357-396-1
Переиздание одной из основополагающих работ отечественной психологии,
сохраняющей свою актуальность уже полвека. В книге освещены вопросы
общего понимания психики, ее развития в филогенезе и онтогенезе,
восприятия и механизмов его формирования в процессе овладения культурой.
В данное издание включен дополнительный раздел, содержащий ключевые
работы автора более позднего периода, посвященные восприятию и
мышлению, а также мотивационным и волевым процессам. Для специалистов-
психологов и студентов, обучающихся по психологическим специальностям,
а также философов, историков науки, педагогов, культурологов и других
читателей, интересующихся фундаментальными проблемами психологической
науки.
УДК 159.922
ББК 88
ISBN 78-5-89357-396-1 © Леонтьев А. Н., 2020
© НПФ «Смысл», 2020
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 4
Содержание Предисловие к пятому, исправленному 8 Из предисловия автора к первому изданию 10 Предисловие ко второму изданию 11 I. Проблема возникновения ощущения 12 1. Проблема 12 1 12 2 14 3 19 4 22 2. Гипотеза 25 1 25 2 32 3 38 3. Исследование функционального развития чувствительности 43 1 43 2 46 3 54 4 61 5 67 6 73 7 80 4. Обсуждение результатов и некоторые выводы 86 1 86 2 88 О механизме чувственного отражения 95 1 95 2 98 3 104 4 108 Биологическое и социальное в психике человека 113 1 113 2 115 3 117 4 118 5 120 6 122 7 125 II. Очерк развития психики 128 1. Развитие психики животных 128 1. Стадия элементарной сенсорной психики 128 2. Стадия перцептивной психики 140 3. Стадия интеллекта 145 4. Общая характеристика психики животных 152 2. Возникновение сознания человека 159 1. Условия возникновения сознания 159 2. Становление мышления и речи 167
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 5 3. К вопросу об историческом развитии сознания 172 1. Проблема психологии сознания 172 2. Первобытное сознание 178 3. Сознание человека в условиях классового общества 185 Об историческом подходе в изучении психики человека 203 1. Натуралистические теории в психологии человека 203 2. Социологическое направление в психологии 205 3. Развитие исторического подхода в советской психологии 206 4. Индивид и среда, человек и общество 210 5. Биологическое и общественно-историческое развитие
человека
212 6. Проблема присвоения человеком общественно-
исторического опыта
214 7. Основные механизмы поведения в онтогенетическом
развитии животных и человека
220 8. Особенности формирования умственных действий 224 9. Мозг и психическая деятельность человека 228 Человек и культура 236 1 236 2 238 3 240 4 242 5 243 6 247 III. Развитие высших форм запоминания 250 Психологические основы дошкольной игры 275 1 275 3 281 4 283 5 288 К теории развития психики ребенка 290 1 290 2 295 4 302 Принципы психического развития ребенка и проблема
умственной недостаточности
306 1. Умственное развитие ребенка как процесс усвоения
человеческого опыта
307 2. Развитие способности как процесс формирования
функциональных мозговых систем
311 3. Интеллектуальное развитие ребенка как процесс
формирования умственных действий
313 IV. Психологические вопросы сознательности учения 317 Опыт экспериментального исследования мышления 347 Потребности, мотивы, эмоции 354 1. Потребности 354 2. Мотивы 359 3. Эмоциональные процессы 366 § 1. Общее учение об эмоциях 366
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 6 § 2. Аффекты 370 § 3. Собственно эмоции 370 § 4. Чувства 371 Воля 372 Образ мира 383 Некоторые общие выводы 391 Резюме 392 Примечания 393 Проблема возникновения ощущения 393 О механизме чувственного отражения 394 Биологическое и социальное в психике человека 395 Очерк развития психики 396 Об историческом подходе в изучении психики человека 397 Человек и культура 398 Развитие высших форм запоминания 399 Психологические основы дошкольной игры 400 К теории развития психики ребенка 401 Принципы психического развития ребенка и проблема
умственной недостаточности
402 Некоторые психологические вопросы сознательности учения 403 Опыт экспериментального исследования мышления 404 Потребности, мотивы, эмоции 405 Воля 406 Образ мира 407
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 7
Алексей Леонтьев
Проблемы развития психики
Пятое, исправленное и дополненное издание
Под редакцией и с предисловием Д.А. Леонтьева
© А.Н. Леонтьев, (наследники),1981, 2020.
© Издательство «Смысл», подготовка текста, предисловие, примечания, указатели,
оформление, 2020.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 8
Предисловие к пятому, исправленному
и дополненному изданию
Книга «Проблемы развития психики» одного из строителей и многолетнего лидера оте-
чественной психологии Алексея Николаевича Леонтьева (1903—1979) – веха не только в оте-
чественной, но и в мировой психологической науке. Книги, сопоставимые с ней по влиянию
на развитие психологии, можно пересчитать по пальцам. А.Н. Леонтьев собрал в ней наиболее
важные для него тексты за три десятилетия научной деятельности. Они образовали недели-
мую целостность, которую психологи много десятилетий называют не иначе как «ПРП», пре-
красно понимая, о чем идет речь. Уже через четыре года после выхода в свет первого издания
(1959) книга была отмечена Ленинской премией – высшей научной премией страны. В 1965
году вышло второе издание, состав которого претерпел небольшие изменения; третье (1972) и
четвертое (1981) издания не отличались от второго. При жизни автора книга была переведена
на 11 языков и издана в 13 странах.
Почти сорокалетняя пауза, прошедшая со времени выхода предыдущего издания, была
связана с социальными изменениями в нашей стране, затронувшими как психологическую
науку, так и книгоиздательскую индустрию. Период утраты интереса к отечественной пси-
хологической традиции и переориентации на зарубежные подходы продлился сравнительно
недолго; сейчас освоение отечественных и западных психологических учений приняло уже
вполне сбалансированный характер, а с 1999 года работы А.Н. Леонтьева, как ранее опубли-
кованные, так и никогда не публиковавшиеся, стали опять активно печататься – за этот период
вышло шесть его книг, не считая сборников его работ, изданных в Германии и во Вьетнаме.
Но и до этого спрос на его книги отнюдь не пропадал, о чем свидетельствуют и постоянные
включения больших фрагментов работ А.Н. Леонтьева во всевозможные хрестоматии. «ПРП»
тоже была растаскана по хрестоматиям. Необходимость нового издания этой книги уже давно
назрела.
Безусловным приоритетом было полное и точное воспроизведение предыдущих изданий
книги. Однако осознавая, что покупателями большей части тиражей нового издания будут сту-
денты, изучающие психологию, и вузовские библиотеки, мы решили добавить к трем разде-
лам, составлявшим предыдущие издания, дополнительный, четвертый раздел, включив в него
ряд работ А.Н. Леонтьева, активно использующихся в обучении психологии в вузах, однако в
настоящее время труднодоступных, давно не переиздававшихся. Таким образом, это издание,
вместе с двумя другими книгами А.Н. Леонтьева – «Деятельность. Сознание. Личность» (М.:
Смысл; ИЦ «Академия», 2004) и «Лекции по общей психологии» (М.: Смысл, 2000), практи-
чески полностью снимает проблему обеспечения текстами А.Н.Леонтьева университетского
курса психологии. Параллельно начал издаваться цикл книг, образующих более полное и систе-
матизированное академическое собрание работ А.Н. Леонтьева. Первые три книги из этого
цикла уже вышли (Леонтьев А.Н. Становление психологии деятельности: ранние работы / под
ред. А.А. Леонтьева, Д.А. Леонтьева, Е.Е. Соколовой. М.: Смысл, 2003; Леонтьев А.Н. Психо-
логические основы развития ребенка и обучения / под ред. А.А. Леонтьева, Д.А. Леонтьева.
М.: Смысл, 2009; Леонтьев А.Н. Эволюция. Движение. Деятельность / под ред. Д.А. Леонтьева,
Е.Е. Соколовой. М.: Смысл, 2012) следующие находятся в работе. Начато размещение тек-
стов работ А.Н. Леонтьева, в первую очередь редких и труднодоступных, на архивном интер-
нет-сайте http://anleontiev.smysl.ru , посвященном А.Н. Леонтьеву.
Ориентация данного издания на учебную аудиторию и наличие целого ряда аналитиче-
ских публикаций, вышедших в последнее время, избавляет от необходимости включать в пре-
дисловие развернутый анализ. Основные сведения о работах, составивших данное издание,
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 9 даны в Примечаниях в конце книги. Мы воспользовались написанным А.В. Запорожцем тек-
стом примечаний к предыдущим изданиям книги, сделав необходимые дополнения.
Вместе с тем была проделана большая работа по исправлению опечаток, имевшихся в
предыдущих изданиях книги и уточнению ссылок на использованные литературные источ-
ники. Были также исправлены и дополнены предметный и именной указатели. Пользуюсь слу-
чаем поблагодарить П.М. Антонова и А.М. Антонова, принявших участие в работе над тек-
стом.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 10
Из предисловия автора к первому изданию
Проблема развития психики является одной из центральных в советской психологии. Ее
значение определяется тем, что учение о развитии психики составляет теоретическую основу
решения не только важнейших вопросов психологии, но и педагогики. Особенно вырастает
значение этой проблемы в настоящее время, когда вопросы психического развития, формиро-
вания личности становятся особенно актуальными.
Многогранность и сложность этой проблемы требует, чтобы ее разработка велась во
многих направлениях, в различных планах и различными методами. Публикуемые в этой
книге экспериментальные и теоретические работы выражают лишь одну из попыток подойти
к ее решению. Поэтому настоящая книга не претендует на то, чтобы дать обзор или обобще-
ние советских и зарубежных психологических работ по проблеме развития психики; сказан-
ное особенно относится к многочисленным работам, посвященным психическому развитию
ребенка.
Работы, вошедшие в это издание, хотя и относятся к разным аспектам проблемы, но
подчинены единому смыслу и объединяются между собой общим подходом к исследованию
психических явлений. Они сгруппированы в три раздела: первый из них посвящен вопросу
о генезисе и природе ощущения как элементарной форме психики; второй – теоретическим
вопросам биологической эволюции психики и ее исторического развития; наконец, третий раз-
дел оставляют работы по теории развития психики ребенка. Так как публикуемые в настоящей
книге работы выполнялись в разное время, причем некоторые из них были написаны 10, 15
и более лет назад, в них, естественно, отражаются некоторые взгляды автора, впоследствии
подвергшиеся изменению. Поэтому каждый из трех упомянутых разделов книги заключается
одной из новейших статей, касающейся того же аспекта проблемы.
Примечания к настоящему тому составлены А.В. Запорожцем, предметный и именной
указатели – М.И. Бобневой и Ю.Б. Гиппенрейтер.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 11
Предисловие ко второму изданию
Второе издание книги «Проблемы развития психики» несколько отличается от первого.
В него вошли две новые работы: «Биологическое и социальное в психике человека» и «Человек
и культура». Работы, представляющие более специальный психолого-педагогический интерес,
в настоящем издании опущены, некоторые работы несколько сокращены.
Все эти изменения вызваны стремлением автора полнее выделить центральную идею
книги – идею об общественно-исторической природе человеческой психики. Впервые разра-
ботанная в психологии Л.С. Выготским, эта идея сохраняет свою актуальность и сейчас. И
в настоящее время еще достаточно широко распространены представления о якобы прямой
и фатальной зависимости высших психических процессов и способностей человека от его
наследственных биологических особенностей. Представления эти не только активно насаж-
даются некоторыми зарубежными психологическими школами. Они проявляются также и в
неосознанных, неявных формах – в виде педагогических и иных предрассудков, отражающих
результаты влияния многовекового неравенства общественных условий развития людей.
Если эта книга поможет в борьбе против биологизаторских взглядов на природу и раз-
витие человеческой психики, автор будет считать ее главную задачу выполненной.
А.Н. Леонтьев
Москва, июль 1964 года
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 12
I. Проблема возникновения ощущения
1. Проблема
1
Проблема возникновения, то есть собственно генезиса, психики и проблема ее развития
теснейшим образом связаны между собой. Поэтому то, как теоретически решается вопрос о
возникновении психики, непосредственно характеризует общий подход к процессу психиче-
ского развития.
Как известно, существует целый ряд попыток принципиального решения проблемы воз-
никновения психики. Прежде всего это то решение вопроса, которое одним словом можно
было бы обозначить как решение в духе «антропопсихизма» и которое связано в истории фило-
софской мысли с именем Декарта. Сущность этого решения заключается в том, что возник-
новение психики связывается с появлением человека: психика существует только у человека.
Тем самым вся предыстория человеческой психики оказывается вычеркнутой вовсе. Нельзя
думать, что эта точка зрения в настоящее время уже не встречается, что она не нашла своего
отражения в конкретных науках. Некоторые исследователи до сих пор стоят, как известно,
именно на этой точке зрения, то есть считают, что психика в собственном смысле является
свойством, присущим только человеку.
Другое, противоположное этому, решение дается учением о «панпсихизме», то есть о
всеобщей одухотворенности природы. Такие взгляды проповедовались некоторыми француз-
скими материалистами, например Робине. Из числа известных в психологии имен можно
назвать Фехнера, который тоже стоял на этой точке зрения.
Между обоими этими крайними взглядами, с одной стороны, допускающими существо-
вание психики только у человека, с другой – признающими психику свойством всякой вообще
материи, существуют и взгляды промежуточные. Они пользуются наибольшим распростране-
нием. В первую очередь это тот взгляд, который можно было бы обозначить термином «био-
психизм». Сущность «биопсихизма» заключается в том, что психика признается свойством не
всякой вообще материи, но свойством только живой материи. Таковы взгляды Гоббса и многих
естествоиспытателей (К. Бернара, Геккеля и др.). В числе представителей психологии, держав-
шихся этого взгляда, можно назвать В. Вундта.
Существует и еще один, четвертый, способ решения данной проблемы: психика призна-
ется свойственной не всякой вообще материи, и не всякой живой материи, но только таким
организмам, которые имеют нервную систему. Эту точку зрения можно было бы обозначить
как концепцию «нейропсихизма». Она выдвигалась Дарвином, Спенсером и нашла широкое
распространение как в современной физиологии, так и среди психологов, прежде всего психо-
логов-спенсерианцев.
Можем ли мы остановиться на одной из этих четырех позиций как на точке зрения, в
общем правильно ориентирующей нас в проблеме возникновения психики?
Последовательно материалистической науке чуждо как то утверждение, что психика
является привилегией только человека, так и признание всеобщей одушевленности материи.
Наш взгляд состоит в том, что психика – это такое свойство материи, которое возникает лишь
на высших ступенях ее развития – на ступени органической, живой материи. Значит ли это,
однако, что всякая живая материя обладает хотя бы простейшей психикой, что переход от
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 13 неживой к живой материи является вместе с тем и переходом к материи одушевленной, чув-
ствующей?
Мы полагаем, что и такое допущение противоречит современным научным знаниям
о простейшей живой материи. Психика может быть лишь продуктом дальнейшего развития
живой материи, дальнейшего развития самой жизни.
Таким образом, необходимо отказаться также и от того утверждения, что психика возни-
кает вместе с возникновением живой материи и что она присуща всему органическому миру.
Остается последний из перечисленных взглядов, согласно которому возникновение пси-
хики связано с появлением у животных нервной системы. Однако и этот взгляд не может
быть принят, с нашей точки зрения, безоговорочно. Его неудовлетворительность заключается
в произвольности допущения прямой связи между появлением психики и появлением нервной
системы, в неучете того, что орган и функция хотя и являются неразрывно взаимосвязанными,
но вместе с тем связь их не является неподвижной, однозначной, раз и навсегда зафиксиро-
ванной, так что аналогичные функции могут осуществляться различными органами.
Например, та функция, которая впоследствии начинает выполняться нервной тканью,
первоначально реализуется процессами, протекающими в протоплазме без участия нервов 1. У
губок (stylV [ Z Z X N - полностью лишенных собственно нервных элементов, установлено, однако,
наличие настоящих сфинктеров, действие которых регулируется, следовательно, не нервными
аппаратами (М. Паркер) 2. Мы не можем поэтому принять без дальнейшего конкретного рас-
смотрения, как это делают многие современные физиологи, также и тот взгляд, согласно кото-
рому возникновение психики ставится в прямую и вполне однозначную связь с возникнове-
нием нервной системы, хотя на последующих этапах развития эта связь не вызывает, конечно,
никакого сомнения.
Таким образом, проблема возникновения психики до сих пор не может считаться решен-
ной, даже в ее самой общей форме.
Такое состояние проблемы возникновения психики, естественно, приводило ряд есте-
ствоиспытателей именно в этом вопросе к позициям агностицизма. В последней четверти про-
шлого столетия Эмиль Дюбуа-Реймон – один из виднейших естествоиспытателей своего вре-
мени – указал в своей речи в честь Лейбница (1880) на семь неразрешимых для человеческой
науки «мировых загадок» 3. Как известно, в их числе стоял и вопрос о возникновении ощуще-
ния. Президент Берлинской академии, где Дюбуа-Реймон выступал с этим докладом, подводя
итоги обсуждения проблемы непознаваемости для науки некоторых вопросов, отвел целый
ряд «загадок», но сохранил три, подчеркнув их якобы действительную недоступность челове-
ческому познанию. В числе этих трех оказался и вопрос о первом возникновении ощущений,
вопрос, который Геккель не случайно назвал «центральной психологической тайной» 4.
Нет, понятно, ничего более чуждого последовательно материалистической науке, чем
взгляды агностицизма, хотя бы и ограниченные одним только участком знания.
1 Child С.М. The Origin and Development of the Nervous System. Chicag- . 2 Bianchi L. La mecanique du cerveau. Paris, 1921. 3 Du Bois-Reymond E. Reden, Bd. I—II. Berlin, 1912; русский перевод: О границах познания природы. Семь мировых зага-
док. 2-е изд. М., 1901. См. также: Огнев И.Ф. Речи Э. Дюбуа-Реймона и его научное мировоззрение // Вопросы философии и
психологии, 1899. Кн. 48 (3). С. 211—241. Повторяя вслед за Дюбуа-Реймоном положение о неразрешимости «загадки первых
ощущений», О.Д. Хвольсон логически неизбежно приходит и к более общему положению «психологического агностицизма»,
а именно, что вообще проблемы психологии «фактически чужды естествознанию» (Хвольсон О.Д. Гегель, Геккель, Коссут и
двенадцатая заповедь. СПб., 1911). 4 Геккель Э . Мировые загадки. М., 1935.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 14
2
Первое, что встает перед исследованием генезиса психики, – это вопрос о первона-
чальной, исходной форме психического. По этому поводу существуют два противоположных
взгляда. Согласно одному из них, развитие психической жизни начинается с появления так
называемой гедонической психики, то есть с зарождения примитивного, зачаточного самосо-
знания. Оно заключается в первоначально смутном еще переживании организмом своих соб-
ственных состояний, в переживании положительном при условии усиленного питания, роста
и размножения и отрицательном при условии голодания, частичного разрушения и т.п. Эти
состояния, являющиеся прообразом человеческих переживаний влечения, наслаждения или
страдания, якобы и составляют ту главную основу, на которой в дальнейшем развиваются раз-
личные формы «предвидящего» сознания, сознания, познающего окружающий мир.
Этот взгляд может быть теоретически оправдан только с позиций психовиталистического
понимания развития, которое исходит из признания особой, заключенной в самом объекте
силы, раньше действующей как чисто внутреннее побуждение и лишь затем «вооружающей»
себя органами внешних чувств. Мы не считаем, что этот взгляд может быть принят современ-
ным исследованием, желающим остаться на научной почве, и не считаем необходимым вда-
ваться здесь в его критику.
Как теоретические, так и чисто фактические основания заставляют нас рассматривать
жизнь прежде всего как процесс взаимодействия организма и окружающей его среды.
Только на основе развития этого процесса внешнего взаимодействия происходит также
развитие внутренних отношений и состояний организма; поэтому внутренняя чувствитель-
ность, которая по своему биологическому значению связана с функциональной коадаптацией
органов, может быть лишь вторичной, зависимой от «проталлаксических» (А.Н. Северцов)
изменений. Наоборот, первичной нужно считать экстрачувствительность, функционально свя-
занную с взаимодействием организма и его внешней среды.
Итак, мы будем считать элементарной формой психики ощущение, отражающее внеш-
нюю объективную действительность, и будем рассматривать вопрос о возникновении психики
в этой конкретной его форме как вопрос о возникновении «способности ощущения», или, что
то же самое, собственно чувствительности.
Что же может служить критерием чувствительности, то есть как можно вообще судить
о наличии ощущения, хотя бы в самой простой его форме? Обычно практическим критерием
чувствительности является критерий субъективный. Когда нас интересует вопрос о том, испы-
тывает ли какое-нибудь ощущение данный человек, то, не вдаваясь в сложные рассуждения
о методе, мы можем поступить чрезвычайно просто: спросить его об этом и получить совер-
шенно ясный ответ. Мы можем, далее, проверить правильность данного ответа, поставив этот
вопрос в тех же условиях перед достаточно большим числом других людей. Если каждый из
спрошенных или подавляющее большинство из них будет также отмечать у себя наличие ощу-
щения, то тогда, разумеется, не остается никакого сомнения в том, что это явление при данных
условиях действительно всегда возникает. Дело, однако, совершенно меняется, когда перед
нами стоит вопрос об ощущении у животных. Мы лишены возможности обратиться к само-
наблюдению животного, мы ничего не можем узнать о субъективном мире не только простей-
шего организма, но даже и высокоразвитого животного. Субъективный критерий здесь, следо-
вательно, совершенно неприменим.
Поэтому когда мы ставим проблему критерия чувствительности (способности ощуще-
ния) как элементарнейшей формы психики, то мы необходимо должны поставить задачу отыс-
кания не субъективного, но строго объективного критерия.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 15 Что же может служить объективным критерием чувствительности, что может указать нам
на наличие или отсутствие способности ощущения у данного животного по отношению к тому
или иному воздействию?
Здесь мы снова должны прежде всего остановиться на том состоянии, в котором нахо-
дится этот вопрос. Р. Иеркс указывает на наличие двух основных типов объективных крите-
риев чувствительности, которыми располагает или якобы располагает современная зоопсихо-
логия 5. Прежде всего это те критерии, которые называются критериями функциональными.
Это критерии, то есть признаки психики, лежащие в самом поведении животных.
Можно считать – и в этом заключается первое предположение, которое здесь возможно
сделать, – что всякая подвижность вообще составляет тот признак, по наличию или отсутствию
которого можно судить о наличии или отсутствии ощущения. Когда собака прибегает на свист,
то совершенно естественно предположить, что она слышит его, то есть что она чувствительна
к соответствующим звукам.
Итак, когда этот вопрос ставится по отношению к такому животному, как, например,
собака, то на первый взгляд дело представляется достаточно ясным; стоит, однако, перенести
этот вопрос на животных, стоящих на более низкой ступени развития, и поставить его в общей
форме, как тотчас же обнаруживается, что подвижность еще не говорит о наличии у животного
ощущения. Всякому животному присуща подвижность; если мы примем подвижность вообще
за признак чувствительности, то мы должны будем признать, что всюду, где мы встречаемся с
явлениями жизни, а следовательно, и с подвижностью, существует также и ощущение как пси-
хологическое явление. Но это положение находится в прямом противоречии с тем бесспорным
для нас тезисом, что психика, даже в своей простейшей форме, является свойством не всякой
органической материи, но присуща лишь высшим ее формам. Мы можем, однако, подойти к
самой подвижности дифференцированно и поставить вопрос так: может быть, признаком чув-
ствительности является не всякая подвижность, а только некоторые формы ее? Такого рода
ограничение также не решает вопроса, поскольку известно, что даже очень ясно ощущаемые
воздействия могут быть вовсе не связаны с выраженным внешним движением.
Подвижность не может, следовательно, служить критерием чувствительности.
Возможно, далее, рассматривать в качестве признака чувствительности не форму дви-
жения, а их функцию. Таковы, например, попытки некоторых представителей биологического
направления в психологии, считавших признаком ощущения способность организма к защит-
ным движениям или связь движений организма с предшествующими его состояниями, с его
опытом. Несостоятельность первого из этих предположений заключается в том, что движения,
имеющие защитный характер, не могут быть противопоставлены другим движениям, представ-
ляющим собой выражение простейшей реактивности. Отвечать так или иначе не только на
положительные для живого тела воздействия, но, разумеется, также и на воздействия отрица-
тельные, есть свойство всей живой материи. Когда, например, амеба втягивает свои псевдопо-
дии в ответ на распространение кислоты в окружающей ее воде, то это движение, несомненно,
является защитным; но разве оно сколько-нибудь больше свидетельствует о способности амебы
к ощущению, чем противоположное движение выпускания псевдоподии при схватывании
пищевого вещества или активные движения «преследования» добычи, так ясно описанные у
простейших Дженнигсом?
Итак, мы не в состоянии выделить какие-то специальные функции, которые могли бы
дифференцировать движения, связанные с ощущением, и движения, с ощущением не связан-
ные.
Равным образом не является специфическим признаком ощущения и факт зависимости
реакций организма от его общего состояния и от предшествующих воздействий. Некоторые
5 Yerkes R.M. Animal Psychological Criteria // J. of Phil_ \ W U a J 4 .
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 16 исследователи (Бон и др.) предполагают, что если движение связано с опытом животного, то
есть если в своих движениях животное обнаруживает зачаточную память, то тогда эти дви-
жения связаны с чувствительностью. Но и эта гипотеза наталкивается на совершенно непре-
одолимую трудность: способность изменяться и изменять свою реакцию под влиянием пред-
шествующих воздействий также может быть установлена решительно всюду, где могут быть
установлены явления жизни вообще, ибо всякое живое и жизнеспособное тело обладает тем
свойством, которое мы называем мнемической функцией, в том широком смысле, в котором
это понятие употребляется Герингом или Семоном.
Говорят не только о мнемической функции применительно к живой материи в собствен-
ном смысле слова, но и применительно к такого рода неживым структурам, которые лишь
сходны в физико-химическом отношении с живым белком, но не тождественны с ним, то есть
применительно к неживым коллоидам. Конечно, мнемическая функция живой материи пред-
ставляет собой качественно иное свойство, чем «мнема» коллоидов, но это тем более дает нам
основание утверждать, что в условиях жизни всюду обнаруживается и то свойство, которое
выражается в зависимости реакций живого организма от прежних воздействий, испытанных
данным органическим телом. Значит, и этот последний момент не может служить критерием
чувствительности.
Причина, которая делает невозможным судить об ощущении по двигательным функ-
циям животных, заключается в том, что мы лишены объективных оснований для различения,
с одной стороны, раздражимости, которая обычно определяется как общее свойство всех
живых тел приходить в состояние деятельности под влиянием внешних воздействий, с дру-
гой стороны – чувствительности, то есть свойства, которое хотя и представляет собой извест-
ную форму раздражимости, но является формой качественно своеобразной. Действительно,
всякий раз, когда мы пробуем судить об ощущении по движению, мы встречаемся именно с
невозможностью установить, имеем ли мы в данном случае дело с чувствительностью или с
выражением простой раздражимости, которая присуща всякой живой материи.
Совершенно такое же затруднение возникает и в том случае, когда мы оставляем функ-
циональные, как их называет Иеркс, критерии и переходим к критериям структурным, то есть
пытаемся судить о наличии ощущений не на основании функции, а на основании анатомиче-
ской организации животного. Морфологический критерий оказывается еще менее надежным.
Причина этого заключается в том, что, как мы уже говорили, органы и функции составляют
единство, но они, однако, связаны друг с другом отнюдь не неподвижно и не однозначно 6. Сход-
ные функции могут осуществляться на разных ступенях биологического развития с помощью
различных по своему устройству органов или аппаратов, и наоборот. Так, например, у высших
животных всякое специфическое для них движение осуществляется, как известно, с помощью
нервномускульной системы. Можем ли мы, однако, утверждать на этом основании, что движе-
ние существует только там, где существует нервно-мускульная система, и что, наоборот, там,
где ее нет, нет и движения? Этого утверждать, конечно, нельзя, так как движения могут осу-
ществляться и без наличия нервно-мускульного аппарата. Таковы, например, движения расте-
ний; это тургорные движения, которые совершаются путем быстро повышающегося давления
жидкости, прижимающей оболочку плазмы к клеточной оболочке и напрягающей эту послед-
нюю. Такие движения могут быть очень интенсивны, так как давление в клетках растений ино-
гда достигает величины в несколько атмосфер (Г. Молиш). Иногда они могут быть и очень
быстрыми. Известно, например, что листья мухоловки (Dionaea muscipula) при прикоснове-
нии к ним насекомого моментально захлопываются. Но подобно тому как отсутствие нервно-
мускульного аппарата не может служить признаком невозможности движения, так и отсутствие
дифференцированных чувствительных аппаратов не может еще служить признаком невозмож-
6 См.: Дорн А . Принцип смены функций. М., 1937.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 17 ности зачаточного ощущения, хотя ощущения у высших животных всегда связаны с опреде-
ленными органами чувств.
Известно, например, что у мимозы эффект от поранения одного из лепестков конеч-
ной пары ее большого перистого листа передается по сосудистым пучкам вдоль центрального
черенка, так что по листу пробегает как бы волна раздражения, вызывающего складывание
одной пары за другой всех остальных лепестков. Является ли имеющийся здесь аппарат пре-
образования механического раздражения, в результате которого наступает последующее скла-
дывание соседних лепестков, органом передачи ощущений? Понятно, что мы не можем отве-
тить на этот вопрос, так как для этого необходимо знать, чем отличаются аппараты собственно
чувствительности от других аппаратов – преобразователей внешних воздействий. А для этого,
в свою очередь, нужно умело различать между собой процессы раздражимости и процессы
чувствительности.
Впрочем, когда мы переходим к структурным критериям, то есть к анализу анатоми-
ческого субстрата функций, то на первый взгляд может показаться, что здесь открывается
возможность воспользоваться данными сравнительно-анатомического изучения и исходить не
только из внешнего сравнения органов, но и из исследования их реальной генетической преем-
ственности. Может быть, именно изучение преемственности в развитии органов поможет сбли-
зить органы, функция которых нам хорошо известна у высших животных, с органами, совсем
не похожими на них, но связанными с ними генетически, и таким образом прийти к установ-
лению общности их функций? Если бы открылась такая возможность, то для решения про-
блемы генезиса чувствительности следовало бы просто двигаться по этому пути: кропотливо
изучать, как данный орган развивается и превращается в орган, имеющий другую структуру,
но выполняющий аналогичную функцию. Но и на этом пути мы наталкиваемся на неодолимую
трудность. Она заключается в том, что развитие органов подчинено принципу несовпадения
происхождения органа, с одной стороны, и его функции – с другой.
Современная сравнительная анатомия выделяет два очень важных понятия – понятие
гомологии и понятие аналогии. «В аналогии и гомологии, – говорит Догель, – мы имеем перед
собой две равноценные, хотя и разнородные, категории явлений. Гомологии выражают собой
способность организмов исходя из одного и того же материала (идентичные органы) в процессе
эволюции под влиянием естественного отбора применяться к различным условиям и дости-
гать различного эффекта: из плавников рыб вырабатываются органы плавания, хождения, лета-
ния, копуляции и т.д. В аналогиях сказывается способность организмов исходя из различного
основного материала приходить к одному и тому же результату и создавать образования, сход-
ные как по функции, так и по строению, хотя и не имеющие между собой в филогенетическом
отношении ничего общего, например глаза позвоночных, головоногих и насекомых» 7.
Таким образом, путь прямого сравнительно-морфологического исследования также
закрыт для разрешения проблемы возникновения ощущения благодаря тому, что органы,
общие по своему происхождению, могут быть, однако, связаны с различными функциями.
Может существовать гомология, но может не существовать аналогии между ними, причем это
несовпадение, естественно, будет тем резче, чем больший отрезок развития мы берем и чем
ниже мы спускаемся по ступеням эволюции. Поэтому если на высших ступенях биологиче-
ской эволюции мы еще можем по органам достаточно уверенно ориентироваться в функциях,
то, чем дальше мы отходим от высших животных, тем такая ориентировка становится менее
надежной. Это и составляет основное затруднение в задаче различения органов чувствитель-
ности и органов раздражимости.
Итак, мы снова пришли к проблеме чувствительности и раздражимости. Однако теперь
эта проблема встала перед нами в иной форме – в форме проблемы различения органов ощу-
7 Догель В.А. Сравнительная анатомия беспозвоночных. Л., 1938. Ч. I. С. 9.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 18 щений и органов, которые раздражимы, но которые тем не менее не являются органами ощу-
щения.
Невозможность объективно различать между собой процессы чувствительности и раз-
дражимости привела физиологию последнего столетия вообще к игнорированию проблемы
этого различения. Поэтому часто оба эта термина – чувствительность и раздражимость –
употребляются как синонимы. Правда, физиология на заре своего развития различала эти
понятия: понятие чувствительности (sensibilitas), с одной стороны, и понятие раздражимости
(irribilitas) – с другой (А. фон Галлер).
В наши дни вопрос о необходимости различения чувствительности и раздражимости
снова стал значимым для физиологии. Это понятно: современные физиологи все ближе и
ближе подходят к изучению таких физиологических процессов, которые непосредственно свя-
заны с одним из высших свойств материи – с психикой. Не случайно поэтому у Л.А. Орбели мы
снова встречаемся с мыслью о необходимости различать эти два понятия – понятие чувстви-
тельности и раздражимости. «Я буду стараться пользоваться понятием “чувствительность”…
только в тех случаях, когда мы можем с уверенностью оказать, что раздражение данного рецеп-
тора и соответствующих ему высших образований сопровождается возникновением опреде-
ленного субъективного ощущения… Во всех других случаях, где нет уверенности или не может
быть уверенности в том, что данное раздражение сопровождается каким-либо субъективным
ощущением, мы будем говорить о явлениях раздражительности и возбудимости» 8.
Таким образом, тот критерий, которым автор пользуется для различения раздражимости
и чувствительности, остается по-прежнему чисто субъективным. Если для задач исследования
на человеке субъективный критерий чувствительности и является практически пригодным,
то для целей изучения животных он является попросту несуществующим. «Понятие ощуще-
ния, – писал один из зоопсихологов, Циглер, – совершенно лишено цены в зоопсихологии». С
точки зрения чисто субъективного понимания чувствительности это, конечно, правильно. Но
отсюда только один шаг до принципиальных выводов, которые в самом конце прошлого сто-
летия были сделаны в ряде деклараций зоопсихологов (Бетё, Бер, Икскюль), совершенно ясно
и недвусмысленно выдвигавших следующий парадоксальный тезис: «Научная зоопсихология
вовсе не есть наука о психике животных и никогда не сможет ею стать» 9.
Таким образом, проблема генезиса ощущений (то есть чувствительности как элементар-
ной формы психики) стоит в конкретных исследованиях совершенно так же, как она стоит и
в общетеоретических взглядах. Вся разница заключается лишь в том, что в одних случаях мы
имеем принципиальное утверждение позиций агностицизма в проблеме возникновения пси-
хики, в другом случае – фактические позиции агностицизма, выражающиеся в отказе от реаль-
ных попыток проникнуть объективным методом, – а это есть единственная возможность по
отношению к животным, – в тот круг явлений, которые мы называем явлениями психическими
и которые в своей элементарной форме обнаруживаются в форме явлений чувствительности.
Именно отсутствие объективного и вместе с тем прямого критерия чувствительности живот-
ных, естественно, приводило к тому, что проблема перехода от способности раздражимости
к способности собственно чувствительности как проблема конкретного исследования полно-
стью отрицалась большинством теоретиков психологии на том псевдоосновании, что раздра-
жимость и чувствительность суть понятия, относящиеся якобы к двум принципиально различ-
ным сферам действительности: одно, раздражимость, – к материальным фактам органической
природы, другое, ощущение или чувствительность, – к миру явлений, которые понимались
либо как одна из форм выражения особого духовного начала, либо как явления чисто субъек-
8 Орбели Л.А. Лекции по физиологии нервной системы. 3-е изд. М.; Л., 1938. С. 32. 9 Beer, Bethe, v. Uexkull Vorschlage zu einer objektivierenden Nomenklatur in der Physiologic des Nervensvstems // Biologisches
Zentralblatt. 1899. Bd. XIX.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 19 тивные, лишь «сопутствующие» некоторым органическим процессам и в силу этого не подле-
жащие естественнонаучному рассмотрению.
В своем общем виде этот взгляд разделялся почти всей последекартовской психологией.
Даже противоположные друг другу по своим философским тенденциям ее направления оста-
ются на той же самой исходной позиции метафизического противопоставления субъективных
психических явлений объективному содержанию материальных процессов жизни. В одних слу-
чаях эта позиция выражается в прямом отрыве психики от материи или же, наоборот, в попыт-
ках механистически свести психические процессы к физиологическим; в других случаях –
в признании существующей между ними необъяснимым образом предустановленной «парал-
лельности» или чисто идеалистически понимаемого «взаимодействия». Несмотря на особенно
ясную, именно с точки зрения задачи конкретного изучения психики, безнадежность этой
позиции, буржуазная психология неизменно оставалась на ней. Она внесла эту субъективную
позицию и в проблему генезиса психики. Но именно здесь теоретическая несостоятельность
такой позиции обнаруживается особенно ясно.
3
То безнадежное положение проблемы генезиса ощущения, которое создалось в буржу-
азной психологии вопреки собранному ею огромному фактическому материалу о поведении
животных, обязывает нас с самого начала отчетливо противопоставить ее общетеоретическим
позициям принципиально иной подход, вытекающий из принципиально иного понимания пси-
хики.
Психика есть свойство живых, высокоорганизованных материальных тел, которое заклю-
чается в их способности отражать своими состояниями окружающую их, независимо от них
существующую действительность, – таково наиболее общее материалистическое определение
психики. Психические явления – ощущения, представления, понятия – суть более или менее
точные и глубокие отражения, образы, снимки действительности; они являются следовательно,
вторичными по отношению к отражаемой ими действительности, которая, наоборот, есть пер-
вичное, определяющее.
Это общетеоретическое, философское положение является основным для материалисти-
ческой психологии. Поэтому всякая попытка представить психическое как хотя и связанное с
материей, но вместе с тем принадлежащее особому духовному началу является отступлением
от научных позиций. Нельзя ограничиваться лишь признанием того факта, что наши представ-
ления, понятия, идеи и та объективная действительность, которая в них отражается, не одно
и то же. Этим подчеркивается только одна сторона дела. Но для психологии особенно важно
подчеркнуть также и другую сторону: что всякое отражение объективного мира в психических
явлениях есть не что иное, как функция вещественного, телесного субъекта, который сам есть
частица этого мира, что, иначе говоря, сущность психического лежит в мире объективных
отношений, а не вне его. Задача научной психологии и заключается прежде всего в том, чтобы
найти такой путь конкретного изучения этих субъективных явлений, который, образно говоря,
позволил бы проникнуть за их поверхность в раскрывающие их объективные отношения.
Вопрос об этом пути представляет, разумеется, не только отвлеченный интерес. Это
вопрос о фактическом направлении, содержании и судьбе любого конкретного психологиче-
ского исследования.
Первоначальный, наивный взгляд на психику открывает глубоко своеобразный харак-
тер психических явлений, который резко отличает их от других, объективных явлений дей-
ствительности. С точки зрения этого взгляда, наша деятельность кажется протекающей как бы
в двух изначально различных и противоположных планах: в плане субъективном, идеальном
– это деятельность нашего сознания, это мышление; в плане объективном, в плане явлений
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 20 материального мира – это наша внешняя материальная деятельность, движения нашего тела и,
наконец, те внутренние процессы, которые составляют их физиологическую основу. Каждый
хорошо знает по своему внутреннему опыту эти своеобразные субъективные явления. Поль-
зуясь самонаблюдением, мы можем довольно точно их описать, хотя это не всегда одинаково
легко сделать. Однако простое описание явлений еще не дает нам научного знания. Нужно как-
то уметь раскрыть их, то есть найти сущность, перейти от того, чем первоначально кажется
предмет нашего изучения, к тому, что он есть. Такова задача всякого научного познания. Эта
задача стоит и перед научной психологией.
Как же и в каком направлении должно двигаться исследование, чтобы проникнуть за
видимость «чистой объективности» психических явлений, но вместе с тем не утратить пред-
мета изучения – самой психики? Начиная с тех пор как психология стала наукой, этот вопрос
неизменно выступал на каждом новом, узловом этапе ее развития. Каждое психологическое
направление пыталось решать его по-своему. Не нужно, впрочем, преувеличивать многооб-
разие и сложность этих попыток. Они очень ограничены, несмотря на кажущуюся пестроту
внешне облекающих их терминов.
Прежде всего это попытка рассматривать наш психический мир – мир наших представле-
ний, чувств, мыслей, – отыскивая в нем самом законы, выражающие его сущность. Может быть,
данные наблюдения над колеблющимися и неясными субъективными психическими явлени-
ями смогут привести нас в результате их тщательной рациональной обработки к познанию
законов и причин, господствующих в «малом мире» нашего сознания, подобно тому как наблю-
дение мерцающих и порой скрываемых облаками звезд привело человечество к раскрытию
законов, управляющих движением «большого мира» – мира вселенной? 10
Эта идея классической рациональной психологии никогда, конечно, не была осуществ-
лена и никогда не сможет осуществиться на деле. Мир явлений сознания вовсе не похож на
мир планет. Сознание нельзя рассматривать в его замкнутом в себе бытии, ибо в нем не суще-
ствует самостоятельных отношений. Когда говорят о «душевных движениях» или о «душевных
силах», то это не более чем простые метафоры. Явления сознания всегда к чему-то относятся
и что-то собой отражают. Поэтому никакая самостоятельная «физика» явлений сознания,
никакая «математика представления», никакая «геометрия» или чистая «логика духа» невоз-
можны.
Уже простое наблюдение открывает нам обусловленность явлений нашего сознания
внешней предметной действительностью, которая в них отражается.
Если, однако, исходя из этого совершенно очевидного факта мы попытаемся искать объ-
яснения их существования в самой отражаемой действительности, взятой абстрактно от субъ-
екта, то уже с самого первого шага мы окажемся полностью вне предмета нашего изучения.
Отражаемая нашим сознанием действительность представляет собой мир, отношения и связи
которого отнюдь не являются психологическими. Сама по себе вещь, сознательный образ или
идею которой я переживаю, может быть изучена мною как угодно глубоко и многосторонне,
но я все равно не смогу при этом найти в ней законов отражающего ее сознания.
Можно сделать попытку раскрыть явления сознания, идя и по другому пути. Можно дви-
гаться от поверхности этих явлений не к внешнему миру, а, наоборот, внутрь в прямом, бук-
вальном смысле, то есть к мозгу и к тем физиологическим процессам, которые в нем происхо-
дят. Но и в этом случае нам грозит утрата предмета нашего изучения. Те явления и процессы,
которые мы открываем в мозгу и в других органах нашего тела, суть явления и процессы физио-
логические, а не психологические. Психика всегда связана с этими процессами и не существует
вне этих процессов. Но можем ли мы видеть в них сущность психического? «Мы, несомненно,
10 См.: Спекторский Е. Физицизм и свобода в рациональной психологии XVII в. // Вопросы философии и психологии.
1915. Кн. 130(5).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 21 “сведем” когда-нибудь экспериментальным путем мышление к молекулярным и химическим
движениям в мозгу; но разве этим исчерпывается сущность мышления?» 11 Сознание, мышле-
ние, психика вообще несводимы к процессам, совершающимся в мозгу, и не могут быть непо-
средственно выведены из них.
Итак, при таком подходе по одну сторону психических явлений мы находим независи-
мую внешнюю действительность, а по другую их сторону – мозг и совершающиеся в нем нерв-
ные физиологические процессы, то есть в обоих случаях явления не психические. Поэтому
последние могут казаться расположенными как бы в чисто математической плоскости, лишен-
ной какой бы то ни было «глубины». Стало быть, получается так, что изучение этих явлений
может двигаться якобы лишь по поверхности, всякая же попытка проникнуть за эти явления
выводит нас вообще за пределы психики.
Эта особенность психических явлений – особенность, разумеется, мнимая – дала осно-
вание выдвинуть известное идеалистическое положение о том, что «психика есть то, за что она
выдает себя» (Лотце), что, иначе говоря, явление и сущность в нем совпадают, что, следова-
тельно, ее объективное причинное познание невозможно и что поэтому психология навсегда
обречена оставаться собранием чисто описательных данных о непосредственном созерцании
человеком своего собственного душевного мира.
Но, может быть, ошибка, ведущая к признанию научной непознаваемости психики,
заключается в попытке рассматривать психические явления отдельно в их отношениях к внеш-
нему миру и отдельно в их отношении к физиологическим процессам организма? Может быть,
для того чтобы проникнуть в причинные связи и законы психики, достаточно лишь взять
оба эти отношения одновременно? Именно по этому пути и шли усилия экспериментальной
физиологической психологии прошлого столетия.
Ее представители считали одинаково бесплодной как психологию, состоящую из общих
рассуждений о психических явлениях, так и психологию, полностью основанную на данных
самонаблюдения. Они исходили из следующей мысли: для того чтобы сделать психологию
подлинно научной, достаточно лишь признать эмпирический факт связи явлений сознания с
физиологическими процессами и обусловленность обоих внешними воздействиями, а затем
приступить к их совместному изучению экспериментальным методом 12.
Одно весьма простое обстоятельство создавало, однако, и на этом пути неодолимое пре-
пятствие. Это обстоятельство заключается в том, что когда в результате воздействия на испы-
туемого мы получаем, с одной стороны, строго причинный ряд объективных физиологических
явлений, а с другой – ряд явлений сознания, то мы не в состоянии найти переход между ними.
Все, что мы имеем право утверждать, оставаясь на почве экспериментальных материалов и не
вступая в грубое противоречие с научным пониманием причинности, – это факт параллельно-
сти их протекания. Если при этом исходить из субъективных явлений, то оказывается, что ана-
лиз соответствующих им физиологических процессов хотя и отвечает на очень важный вопрос
об их анатомо-физиологическом субстрате, но ничего по существу не может прибавить к дан-
ным самонаблюдения, не может обогатить их. Если же исходить, наоборот, из анализа объек-
тивных физиологических процессов в их связи с внешними воздействиями, то оказывается,
что для научного объяснения этих процессов мы вовсе не нуждаемся в привлечении субъек-
тивных фактов сознания, ибо, по известному выражению, сознание так же не в силах влиять
на их естественный ход, как тень, отбрасываемая пешеходом, на его шаги 13.
11 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 563. 12 Wundt C.W . Uber psychologische Methv [ Y // Phil_ \ W U ] _ i U [ Studien. 1881. Bd. 1; Ribot Th. La psychologie allemandе
contemporaine, 1896. 13 Не случайно эта мысль, выразившая собой теоретический кризис психологии конца ХК в., была положена А.И. Вве-
денским в основу его «закона отсутствия объективных признаков одушевления», смысл которого заключался в утверждении
объективно-эмпирической непознаваемости психики (Введенский А.И. О пределах и признаках одушевления. СПб., 1892. См.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 22 Как известно, часть психологов сделала из этого обстоятельства весьма радикальный
вывод о необходимости вовсе выбросить из психологии изучение субъективных явлений и
считать их лежащими за областью науки. Для психологов-идеалистов это послужило лишним
поводом для защиты описательной психологии и для воскрешения психологии рациональной
в ее худших, так сказать модернизированных, формах. Таким образом, задача раскрытия сущ-
ности психики продолжала по-прежнему оставаться за пределами положительного научного
исследования.
Было бы, конечно, неправильно отрицать ту положительную роль, которую сыграла тра-
диционная психология в развитии конкретно-психологических знаний; об этом свидетель-
ствует прежде всего накопленный ею фактический материал. Столь же неправильно было бы
представлять себе и историю развития теоретических психологических взглядов только как
историю пустых заблуждений, которые ничему не способны нас научить. Это, конечно, не
только история заблуждений. Это есть вместе с тем история настойчивых поисков решения
основного, величайшего вопроса психологии – вопроса о еe действительном предмете.
Но нельзя закрывать глаза и на то, что психологическая наука, ограниченная рамками
буржуазной философии, никогда не поднималась над уровнем чисто метафизического про-
тивопоставления субъективных психических явлений явлениям объективного мира; что она
никогда поэтому не могла проникнуть в их действительную сущность; что и здесь и в пси-
хологии «неповоротливый тяжеловоз» буржуазной обыденной мысли всякий раз растерянно
останавливается перед тем рвом, который отделяет, по словам Энгельса, сущность от явления,
причину от следствия.
В действительности противоположность между субъективным и объективным не явля-
ется абсолютной и изначально данной. Их противоположность порождается развитием, причем
на всем протяжении его сохраняются взаимопереходы между ними, уничтожающие их «одно-
сторонность». Нельзя, следовательно, ограничиваться лишь чисто внешним сопоставлением
субъективных и объективных данных, но нужно вскрыть и подвергнуть изучению тот содер-
жательный и конкретный процесс, в результате которого совершается превращение объектив-
ного в субъективное.
4
Что же представляет собой тот реальный процесс, который связывает оба полюса проти-
воположности объективного и субъективного и который, таким образом, определяет то, отра-
жается ли окружающая действительность в психике изучаемого нами субъекта – животного
или человека – и какова та конкретная форма, в которой это отражение осуществляется? Что,
иначе говоря, создает необходимость психического отражения объективной действительно-
сти? Ответ на этот вопрос выражен в известном положении В.И. Ленина о том, что «человек
не мог бы биологически приспособиться к среде, если бы его ощущения не давали ему объек-
тивно-правильного представления о ней» 14. Необходимость ощущения, и при этом ощущения,
дающего правильное отражение действительности, лежит, следовательно, в условиях и требо-
ваниях самой жизни, то есть в тех процессах, которые реально связывают человека с окружа-
ющей его действительностью. Равным образом и то, в какой форме и как именно отражается
соответствующий предмет действительности в сознании человека, зависит опять-таки от того,
каков процесс, связывающий человека с этой действительностью, какова его реальная жизнь,
иначе говоря, каково его бытие.
также выступление против этого «закона» Н.Я. Грота: Вопросы философии и психологии. 1893. Кн. 16 (I). С. 117—118). 14 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 185.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 23 Эти положения, правильность которых с очевидностью выступает, когда мы имеем дело
с человеческим сознанием, с не меньшей ясностью выступает, как мы увидим, и в том случае,
когда мы имеем дело с процессами отражения действительности в их зачаточных формах – у
животных.
Итак, для того чтобы раскрыть необходимость возникновения психики, ее дальнейшего
развития и изменения, следует исходить не из особенностей взятой самой по себе организации
субъекта и не из взятой самой по себе, то есть в отрыве от субъекта, действительности, состав-
ляющей окружающую его среду, но из анализа того процесса, который реально связывает их
между собой. А этот процесс и есть не что иное, как процесс жизни. Нам нужно исходить,
следовательно, из анализa самой жизни.
Правильность этого подхода к изучению возникновения психики и ее развития явствует
еще и из другого.
Мы рассматриваем психику как свойство материи. Но всякое свойство раскрывает себя
в определенной форме движения материи, в определенной форме взаимодействия. Изучение
какого-нибудь свойства и есть изучение соответствующего взаимодействия.
«Взаимодействие — вот первое, что выступает перед нами, когда мы рассматриваем дви-
жущуюся материю… Так естествознанием подтверждается то… что взаимодействие является
истинной causa finalis [конечной причиной] вещей. Мы не можем пойти дальше познания этого
взаимодействия именно потому, что позади его нечего больше познавать» 15.
Так же ли решается этот вопрос и применительно к психике? Или, может быть, психика
есть некое исключительное, «надприродное» свойство, которое никогда и ни в каком реальном
взаимодействии не может обнаружить своего истинного лица, как это думают психологи-идеа-
листы? Марксизм и на этот вопрос дает совершенно ясный ответ. «То, что Гегель называет вза-
имодействием, есть органическое тело, которое поэтому и образует переход к сознанию…» 16
– говорил далее Энгельс.
Что же в таком случае представляет собой процесс взаимодействия, в котором раскры-
вает себя то высшее свойство материи, которое мы называем психикой? Это определенная
форма жизненных процессов. Если бы не существовало перехода животных к более сложным
формам жизни, то не существовало бы и психики, ибо психика есть именно продукт услож-
нения жизни. И, наоборот, если бы психика не возникала на определенной ступени развития
материи, то невозможны были бы и те сложные жизненные процессы, необходимым условием
которых является способность психического отражения субъектом окружающей его предмет-
ной действительности.
Итак, основной вывод, который мы можем сделать, заключается в том, что для решения
вопроса о возникновении психики мы должны начинать с анализа тех условий жизни и того
процесса взаимодействия, который ее порождает. Но такими условиями могут быть только
условия жизни, а таким процессом – только сам материальный жизненный процесс.
Психика возникает на определенной ступени развития жизни не случайно, а необходимо,
то есть закономерно. В чем же заключается необходимость ее возникновения? Ясно, что если
психика не есть только чисто субъективное явление, не только «эпифеномен» объективных
процессов, но представляет собой свойство, имеющее реальное значение в жизни, то необхо-
димость ее возникновения определяется развитием самой жизни, более сложные условия кото-
рой требуют от организмов способности отражения объективной действительности в форме
простейших ощущений. Психика не просто «прибавляется» к жизненным функциям организ-
мов, но, возникая в ходе их развития, дает начало качественно новой высшей форме жизни –
жизни, связанной с психикой, со способностью отражения действительности.
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 546. 16 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 624.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 24 Значит, для того чтобы раскрыть процесс перехода от живой, но еще не обладающей
психикой материи к материи живой и вместе с тем обладающей психикой, требуется исходить
не из самих по себе внутренних субъективных состояний в их отделенности от жизнедеятель-
ности субъекта и не из поведения, рассматриваемого в отрыве от психики или лишь как то,
«через что изучаются» психические состояния и процессы, но нужно исходить из действитель-
ного единства психики и деятельности субъекта и исследовать их внутренние взаимосвязи и
взаимопревращения.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 25
2. Гипотеза
1
Мы видели, что с метафизических позиций проблема генезиса психики не может быть
поставлена на почву конкретного научного исследования. Психология до сих пор не распо-
лагает сколько-нибудь удовлетворительным прямым и объективным критерием психики, на
который она могла бы опираться в своих суждениях. Нам пришлось поэтому отказаться от тра-
диционного для старой психологии субъективного подхода к этой проблеме и поставить ее как
вопрос о переходе от тех простейших форм жизни, которые не связаны необходимым обра-
зом с явлениями чувствительности, к тем более сложным формам жизни, которые, наоборот,
необходимо связаны с чувствительностью, со способностью ощущения, то есть с простейшей
зародышевой психикой. Наша задача и заключается в том, чтобы рассмотреть обе эти формы
жизни и существующий между ними переход.
Жизнь есть процесс особого взаимодействия особым образом организованных тел.
Что же отличает процессы взаимодействия, специфически присущие живой материи, от
процессов взаимодействия в неживой природе?
Существует взгляд на жизнь, согласно которому всякое тело представляет собой сложную
физико-химическую машину, приводимую в действие энергией, поступающей извне. Такое
приравнивание живого организма к машине является, однако, глубоко ложным. Оно противо-
речит основным фактам, характеризующим жизнь.
Всякая машина, работающая за счет тепловой, электрической или химической энергии,
является простым преобразователем данной энергии. Это значит, что для того, чтобы машина
пришла в действие, необходимо, чтобы она получила извне некоторое количество энергии,
которое отчасти превращается ею во внешнюю работу и в свободную тепловую энергию, отча-
сти же затрачивается на изнашивание ее собственных частей. За исключением последнего,
сама машина и тот материал, из которого она построена, не претерпевают в связи с ее рабо-
той никаких изменений. При этом сам по себе факт изнашивания машины есть лишь внешнее
следствие ее работы, и оно, конечно, не является необходимым, существенным условием тех
процессов, которые происходят в машине.
Совершенно иное положение вещей мы имеем в случае работы живого организма. Работа
живого организма возможна только при наличии постоянных изменений самого организма.
Когда организм отвечает на какое-нибудь внешнее воздействие движением, то совершаемая им
работа происходит не за счет энергии данного воздействия, но всегда за счет энергии частич-
ного разрушения или изменения структуры составляющих его материальных частиц, связан-
ного с падением энергетического потенциала, то есть за счет энергии процесса диссимиля-
ции. Поэтому всякий организм или органическая ткань могут отвечать на внешнее воздействие
лишь в том случае, если они представляют собой энергетически напряженную структуру. В
результате происшедшей реакции энергетический потенциал соответствующей ткани замет-
ным образом падает, пока наконец эта теперь истощенная ткань не перестает вовсе отзываться
на внешние воздействия. Вещество, которое распадается в связи с работой организма, есть
вещество самого организма. Значит, поступающая извне энергия или вещество, освобожда-
ющаяся энергия которого может быть использована организмом, преобразуется в работу не
непосредственно, но предварительно усваивается им, то есть обращается в результате деятель-
ности самого организма на восстановление его собственных тканей. «Собака, – замечает К.
Бернар, – жиреет вовсе не жиром тех баранов, которых она поедает; она образует свой соб-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 26 ственный собачий жир» 17. Эта внутренняя работа организма, работа, образующая и восстанав-
ливающая его собственное вещество, и составляет содержание противоположного процесса –
процесса ассимиляции.
Таким образом, принципиальный цикл процессов, совершающихся в организме, может
быть представлен в следующей схеме: внешняя энергия, поступающая в той или иной форме в
организм, преобразуется и усваивается им. Для этого, однако, недостаточно, чтобы организм
подвергался соответствующему воздействию, оставаясь пассивным, но необходимо, чтобы он
вместе с тем сам произвел некоторую работу. Эта работа может выражаться или только во
внутренних процессах, или также и во внешних движениях, но она всегда должна быть. Даже
простейшие организмы необходимо совершают известную работу в связи с усвоением, напри-
мер, в виде движения так называемых протоплазматических токов, которые разносят веще-
ство, поступившее из внешней среды. Никакой процесс органического усвоения невозможен
поэтому вне живого, деятельного вещества. Так, например, хлоропласт зеленых растений, при
посредстве которого происходит ассимиляция углекислоты за счет энергии солнечных лучей,
преобразует лучистую энергию солнца в химическую лишь в том случае, если он включен в
обладающую известной структурой живую клетку. Изолированный хлоропласт, помещенный
в коллоидный раствор, по-видимому, не способен к такой трансформации. Только в результате
процессов, совершающихся благодаря энергии, освобождающейся при диссимиляции, насту-
пает восстановление структуры живого вещества за счет веществ (и энергии), поступающих
извне, и жизненный цикл организма может вновь продолжаться.
Энергетический процесс в живых организмах связан, следовательно, с распадом и вос-
становлением частиц самого организма, то есть всегда происходит как процесс диссимиля-
тивно-ассимилятивный. В противоположность неживой машине, части которой остаются неиз-
мененными (если отвлечься от процесса их изнашивания, не являющегося существенным
условием ее работы), живущий организм находится в состоянии постоянного самообновления.
Это свойство органической материи отмечалось почти всеми, кто когда-либо изучал
жизнь. Основоположник диалектики Гераклит из Эфеса был, кажется, первым, указавшим его:
«Текут наши тела, как ручьи, и материя вечно возобновляется в них, как вода в потоке». Лео-
нардо да Винчи выразил эту мысль в образе восстанавливающего себя пламени. «Живое тело, –
писал он, – наподобие света свечи… непрерывно восстанавливает то, что уничтожается». Это
свойство живой материи знал и принимал Лавуазье. Клод Бернар назвал факт неотделимости
разрушения и созидания в каждое мгновение жизни физиологической аксиомой, «великим
физиологическим принципом».
Философское диалектико-материалистическое раскрытие этого свойства было дано
Энгельсом, который впервые стал рассматривать жизнь как существующее в самих вещах и
явлениях вечно создающееся и разрушающееся противоречие, выражающее ту специфическую
форму движения материи, которая начинает собой новый этап в развитии отношений матери-
ального мира.
Итак, всюду, где мы находим явления жизни, мы находим также процесс ассимиляции.
Прекращение ассимиляции есть вместе с тем прекращение жизни. Поэтому даже в случае пре-
кращения поступления энергии извне, то есть в случае голодания организма, ассимиляция все
же не прекращается. Она лишь происходит теперь путем преобразования собственного веще-
ства жизненно менее значимых частей организма в другие, более жизненно важные структуры,
так что организм как бы потребляет теперь самого себя (К. Бернар). Например, как показы-
вают данные Шосса, даже у высших животных при условии голодания может быть преобра-
зовано в более жизненно важные структуры около половины всего составляющего организм
вещества, причем наибольшую убыль веса обнаруживают жировая ткань и кровь (93 и 75%)
17 Бернар К. Жизненные явления, общие животным и растениям. 1878. С. 120.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 27 и наименьшую – нервная ткань (менее 0,2%); еще более разителен этот процесс «самопотреб-
ления» у некоторых низших животных. Живой организм никогда, следовательно, не бывает в
состоянии, которое позволило бы сравнить его с разряжающимся аккумулятором: один только
процесс энергетического выравнивания обозначает собой не Жизнь, но смерть – распад орга-
низма, его диссоциацию.
Точно так же повсюду, где имеются явления жизни, имеются и процессы диссимиляции,
ибо никакая ассимилятивная деятельность невозможна иначе как за счет энергии диссимиля-
ции. Оба этих основных процесса, из которых один уничтожает результат другого, существуют
всегда вместе друг с другом.
Поэтому всюду, где мы находим явления жизни, мы находим также, с одной стороны,
процесс поглощения организмом из внешней среды тех или иных веществ, которые затем асси-
милируются им, а с другой стороны, процесс выделения организмом продуктов диссимиляции.
Этот двусторонний процесс обмена веществ является существеннейшим моментом взаимодей-
ствия живых, то есть белковых, тел с другими телами, представляющими для них питательную
среду. По определению Энгельса, жизнь и есть «способ существования белковых тел, суще-
ственным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней
природой, причем с прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь, что приводит
к разложению белка» 18.
Обмен веществ существует и помимо жизни. Однако внешнее, формальное сходство про-
цессов не должно вводить нас в заблуждение. Когда в известных опытах Румблера тонкая стек-
лянная нить, покрытая шеллаком, втягивается в каплю хлороформа и вновь выталкивается из
нее, после того как она освободится от шеллаковой оболочки, то это, конечно, только внешняя
модель процесса органического обмена. Капля хлороформа не обнаруживает при этом актив-
ности, специфической для живого тела, и поддержание ее существования не связано с этим
процессом. Говоря об обмене веществ как о существенном моменте жизни, Энгельс замечает:
«И у неорганических тел может происходить подобный обмен веществ, который и происходит
с течением времени повсюду, так как повсюду происходят, хотя бы и очень медленно, химиче-
ские действия. Но разница заключается в том, что в случае неорганических тел обмен веществ
разрушает их, в случае же органических тел он является необходимым условием их существо-
вания» 19.
Факт органического обмена веществ есть, таким образом, фундаментальный факт жизни.
Именно из этого факта вытекают все прочие функции органической материи: поддержание
жизни, рост, размножение. В его основе лежит, как мы видели, общее свойство всякого живого
тела – свойство самовосстановления, в котором выражается качественно особая форма его
существования.
Поэтому возникновение жизни есть прежде всего возникновение нового отношения про-
цесса взаимодействия к сохранению существования самих взаимодействующих тел. В нежи-
вой природе процесс взаимодействия тел есть процесс непрерывного, ни на одно мгновение
не прекращающегося, то более медленного, то более быстрого изменения этих тел, их разру-
шения как таковых и превращения их в иные тела.
«Скала, – говорит Энгельс, – подвергшаяся выветриванию, уже больше не скала; металл в
результате окисления превращается в ржавчину» 20. Взаимодействие неорганических тел явля-
ется, следовательно, причиной того, что они «перестают быть тем, чем они были» 21. Наоборот,
прекращение всякого взаимодействия (если бы это было физически возможно) привело бы
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 616. 19 Там же.20 Там же. С. 83. 21 Там же.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 28 неорганическое тело к сохранению его как такового, к тому, что оно постоянно оставалось бы
самим собой.
Противоположное этому отношение процесса взаимодействия к сохранению существо-
вания взаимодействующих тел мы находим в органическом мире. Если всякое неорганическое
тело в результате взаимодействия перестает быть тем, чем оно было, то для живых тел их взаи-
модействие с другими телами является, как мы видели, необходимым условием для того, чтобы
они продолжали свое существование.
«То, что в мертвых телах является причиной разрушения, у белка становится основным
условием существования» 22, – так говорит об этом Энгельс. Наоборот, прекращение или нару-
шение взаимодействия органических тел с другими окружающими их телами приводит к их
распаду и гибели.
Таким образом, переход от процессов взаимодействия в неорганическом мире к про-
цессам взаимодействия как форме существования живых тел связан с коронным изменением
принципиального отношения между процессом взаимодействия и сохранением существова-
ния взаимодействующих тел. Это отношение обращается в противоположное. Вместе с тем
то новое отношение, которое характеризует жизнь, не просто, не механически становится на
место прежнего. Оно устанавливается на основе этого прежнего отношения, которое сохраня-
ется для отдельных элементов живого тела, находящихся в процессе постоянного разрушения
и возобновления. Ведь живое взаимодействующее тело остается как целое самим собой именно
в силу того факта, что отдельные его частицы распадаются и возникают вновь. Значит, можно
сказать, что то новое отношение, которое характеризует жизнь, не просто устраняет прежнее
отношение между процессом взаимодействия и существованием взаимодействующего тела, но
диалектически снимает его.
Это коренное изменение, образующее узел, скачок в развитии материи при переходе от
неорганических ее форм к органическим живым ее формам, выражается еще с одной, весьма
важной стороны.
Если рассматривать какой-нибудь процесс взаимодействия в неорганическом мире, то
оказывается, что оба взаимодействующих тела стоят в принципиально одинаковом отноше-
нии к этому процессу. Иначе говоря, в неорганическом мире невозможно различить, какое
тело является в данном процессе взаимодействия активным (то есть действующим), а какое –
страдательным (то есть подвергающимся действию). Подобное различение имеет здесь лишь
совершенно условный смысл. Так, например, когда говорят об одном из механически стал-
кивающихся между собой физических тел как о теле движущемся, а о другом – как о теле
неподвижном, то при этом всегда подразумевается некоторая система, по отношению к кото-
рой только и имеют смысл выражения «движущийся» или «неподвижный». С точки же зрения
содержания самого процесса тех изменений, которые претерпевают участвующие в нем тела,
совершенно безразлично, какое из них является по отношению к данной системе движущимся,
а какое – неподвижным. Такое же отношение мы имеем и в случае химического взаимодей-
ствия. Безразлично, например, будем ли мы говорить о действии цинка на серную кислоту или
о действии серной кислоты на цинк; в обоих случаях будет одинаково подразумеваться один
и тот же химический процесс:
Zn + H 2SO 4 = ZnSO 4 + Н 2
Принципиально другое положение мы наблюдаем в случае взаимодействия органических
тел. Совершенно очевидно, что в процессе взаимодействия живого белкового тела с другим
каким-нибудь телом, представляющим для него питательное вещество, отношение обоих этих
22 Там же.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 29 тел к самому процессу взаимодействия будет различным. Поглощаемое тело является предме-
том воздействия живого тела и уничтожается как таковое. Разумеется, оно, в свою очередь,
воздействует на это живое тело, элементы которого также претерпевают изменения. Однако,
как мы видели, живое тело сохраняет при этом в нормальных случаях свое существование и
сохраняет его именно за счет изменения отдельных своих частиц. Этот специфический про-
цесс самовосстановления не является уже процессом, одинаково принадлежащим обоим вза-
имодействующим телам, но присущ только живому телу.
«…Жизнь, обмен веществ, происходящий путем питания и выделения, есть самосовер-
шающийся процесс, внутренне присущий, прирожденный своему носителю – белку, процесс,
без которого белок не может существовать» 23, – пишет Энгельс.
Можно сказать, что процесс жизни, представляющий собой процесс взаимодействия и
обмена между телами, принадлежит, однако, как процесс самовосстановления, то есть как
жизненный процесс, только живому телу, которое и является его действительным субъектом.
Таким образом, тот процесс, к которому в неорганическом мире участвующие в нем
тела стоят в принципиально одинаковом отношении, превращается на ступени органической
жизни в процесс, отношение к которому участвующего в нем живого тела будет существенно
иным, чем отношение к нему тела неживого. Для первого его изменение есть активный поло-
жительный процесс самосохранения, роста и размножения; для второго его изменения – это
пассивный процесс, которому он подвергается извне. Иначе это можно выразить так: переход
от тех форм взаимодействия, которые свойственны неорганическому миру, к формам взаимо-
действия, присущим живой материи, находит свое выражение в факте выделения субъекта, с
одной стороны, и объекта — с другой.
С точки зрения принципиального пути научного исследования жизненных процессов
факт выделения активного живого тела, обладающего, по словам Энгельса, «самостоятельной
силой реакции», является фактом фундаментального значения. Мы должны будем поэтому
специально остановиться на некоторых выводах, которые следуют из этого факта.
Познание всякой вещи возможно лишь в ее отношении к другим вещам, во взаимодей-
ствии с ними, в движении. Лишь в движении, во взаимодействии обнаруживает вещь свои
свойства. Но познание свойств и есть познание самих вещей. О телах вне движения, вне взаи-
модействия, вне всякого отношения к другим телам ничего нельзя сказать. «…Если вы знаете
все свойства вещи, то вы знаете и самую вещь…» 24.
Итак, свойства какого-либо тела обнаруживаются лишь в отношении его к другим телам.
При этом такое отношение не есть, конечно, только умственное, только логическое отношение.
Оно есть всегда реальное взаимодействие тел. Верно, что мы познаем, например, степень упру-
гости данного тела в умственном акте, приравнивая его к некоторой единице упругости. Но что
лежит в основе этого акта? Всегда, разумеется, практическое испытание данного тела другим
телом, обладающим уже известной нам – опять-таки первоначально практически – степенью
упругости. Только при этом условии становится возможной и сама умственная операция при-
равнивания упругости данного тела к избранной нами «степени упругости», и ее выражение
в тех или иных единицах измерения или даже в форме простого чувственного впечатления.
То, следовательно, что есть данное тело, обнаруживается не иначе как в реальном взаимодей-
ствии его с другими телами, которые являются предметами этого тела: непредметное бытие
есть contradicti ] Y X v [ i V c ` .
«Существо, которое дышит, – писал Л. Фейербах, – неизбежно связано с существом, вне
его находящимся; его существенный объект, то, благодаря чему оно есть то, что оно есть, нахо-
дится вне его; …объект, к которому существо неизбежно относится, есть не что иное, как его
23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 83. 24 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 304.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 30 раскрывающаяся сущность» 25. Для Фейербаха это отношение есть отношение объективное, а
отнюдь не субъективное (не для «Я», а для «не-Я» во мне, говоря языком Фихте, дан объект);
это есть отношение реальное, практическое, а не мысленное, не идеальное («вопрос о бытии
есть именно практический вопрос», – подчеркивает Фейербах).
Точка зрения Фейербаха была, однако, ограничена тем, что он рассматривал отноше-
ния живого существа к предметной действительности как отношения пассивного существа.
Поэтому для Фейербаха сущность всякого существа исчерпывается совокупностью отношений,
в которые оно вступает с предметами окружающего его мира. Однако это действительно так
только в том случае, когда мы имеем дело с неорганическими по своему типу отношениями.
Сущность мрамора действительно исчерпывается теми многообразными его свойствами, кото-
рые он обнаруживает в многообразных же взаимодействиях его с другими телами. По отноше-
нию к упругому телу он обнаруживает себя как тело, обладающее упругостью; по отношению к
световым лучам – как тело, отражающее световые волны тех или иных частот; по отношению к
электричеству – как диэлектрик, обладающий определенной диэлектрической постоянной; по
отношению к кислоте – как совокупность молекул, распадающихся с выделением углекислого
газа, и т.д. и т.п. В совокупности этих многосторонних проявлений и выступают особенности
его внутреннего строения, законы присущих ему форм взаимодействий, короче говоря, то, что
он есть.
Другое дело, когда взаимодействующее тело является живым существом, когда его отно-
шения к другим телам являются активными отношениями, опосредствованными присущими
ему внутренними состояниями и процессами. Нельзя, конечно, сказать, что гибель растения
во время лесного пожара выражает его сущность как живого тела. Те его свойства, которые оно
при этом обнаруживает, хотя принадлежат ему, но еще не характеризуют существенно самой
жизни, его сущности как субъекта жизненного процесса. Его сущность как живого растения
раскрывается не непосредственно в способности его клеток терять влажность и обугливаться,
но, наоборот, в том, что оно способно при чрезмерном повышении температуры свертывать
свои листья, изменять просвет их устьичных отверстий и прочее, то есть как раз в факте актив-
ного противодействия влиянию перегревания. Живое существо, «осуществляя» себя в своих
предметах, активно утверждает свое существование, свою жизнь. Даже сама его смерть есть в
нормальных случаях не что иное, как естественный результат его жизни. Значит, нельзя рас-
сматривать бытие живого существа лишь объективно, то есть не с точки зрения утверждающего
свою жизнь субъекта, а как пассивный для него, хотя и чувственный (в обоих значениях этого
слова), процесс. Такое рассмотрение неизбежно должно привести – и действительно привело
Фейербаха – к отождествлению сущности субъекта и его бытия: «Что составляет мою сущ-
ность, то и есть мое бытие» 26.
Ошибка Фейербаха заключалась в том, что даже человека он рассматривал лишь как
пассивную вещь, как «чувственный предмет», а не как «чувственную деятельность», не субъ-
ективно.
Человеческая жизнь, человеческая «субъективность» – это, конечно, особенная жизнь,
особенная субъективность. Человек сам создает условия своего существования, а не находит
их готовыми в природе. Но, и отвлекаясь от этой особенности человеческой жизни, то есть
говоря о жизни в ее всеобщей форме, мы должны сохранить точку зрения признания активно-
сти субъекта. Для всякого живого существа предмет есть не только то, в отношении к чему
обнаруживает себя то или иное его свойство, но также и «утверждающий его жизнь предмет»,
предмет, по отношению к которому живое существо является не только страдательным, но и
деятельным, стремящимся или страстным.
25 Фейербах Л. Избранные философские произведения: В 2 т. М., 1955. Т. 1. С. 139, 140. 26 Фейербах Л. Избранные философские произведения. С. 173.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 31 Для солнца зеленое растение есть предмет, в котором обнаруживается его животворная
сила, но растение не утверждает, практически не определяет бытия солнца и солнце не стре-
мится к растению. Для растения же солнце есть не только предмет, обнаруживающий свой-
ство растения ассимилировать углекислоту за счет энергии солнечных лучей, но и первейшее
условие его жизни, предмет, к которому оно активно, деятельно стремится. Растение выгибает
по направлению к солнцу свой стебель, протягивает ветви, обращается поверхностью своих
листьев. Эти движения растения не являются прямым результатом воздействия единственно
самих солнечных лучей. Они определяются общим состоянием растения в связи также с дру-
гими жизненными процессами: при известных внутренних условиях у того же растения ветви
под влиянием солнца поникают, а листья свертываются; возникает совершенно иная картина
– растение «отвертывается» от солнца.
Таким образом, отмеченное нами выше принципиальное изменение отношения процесса
взаимодействия к существованию взаимодействующих тел, которое наблюдается при переходе
к живой материи, находит, с другой стороны, свое выражение в изменении отношения суще-
ства и его предмета. Это отношение тоже не является неизменным, но является отношением
развивающимся. Оно иное для мира неорганического и иное для мира органического; оно
опять-таки иное у животного и иное у человека.
Поэтому, рассматривая процессы, осуществляющие специфические отношения субъекта
к окружающей его предметной действительности, необходимо с самого начала отличать их от
других процессов. Так, например, если поместить одноклеточную водоросль в достаточно кон-
центрированный раствор кислоты, то она тотчас же погибнет; однако можно допустить, что сам
организм при этом не обнаружит по отношению к данному воздействующему на него веществу
никакой активной реакции. Это воздействие будет, следовательно, объективно отрицатель-
ным, разрушающим организм, с точки зрения же реактивности самого организма оно может
быть нейтральным. Другое дело, если мы будем воздействовать сходным образом, например,
на амебу; в условиях приливания в окружающую ее воду кислоты амеба втягивает свои псев-
доподии, принимает форму шара и т.д., то есть обнаруживает известную активную реакцию.
Таковы же, например, и реакции выделения слизи у некоторых корненожек, двигательная реак-
ция инфузорий и т.д. Таким образом, в данном случае объективно отрицательное воздействие
является отрицательным также и в отношении вызываемой им активности организма. Хотя
конечный результат в обоих этих случаях может оказаться одинаковым, однако сами процессы
являются здесь глубоко различными. Такое же различие существует и в отношениях организ-
мов к объективно положительным воздействиям.
Необходимость этого различения приходится специально отмечать потому, что вопреки
очевидности оно далеко не всегда учитывается. Ведь именно этому обязаны своим появлением
крайние механические теории, для которых тот факт, что организм, повинуясь силе тяготения,
движется по направлению к центру земли, и тот факт, что он активно стремится к пище, суть
факты принципиально однопорядковые.
Те специфические процессы, которые осуществляют то или иное жизненное, то есть
активное, отношение субъекта к действительности, мы будем называть в отличие от других
процессов процессами деятельности.
Соответственно мы ограничиваем и понятие предмета. Обычно это понятие употребля-
ется в двояком значении: в более широком значении – как вещь, стоявшая в каком-либо отно-
шении к другим вещам, то есть как «вещь, имеющая существование», и в более узком значении
– как нечто противостоящее (нем. Gegenstand), сопротивляющееся (лат. objectum), то, на что
направлен акт (русск. «предмет»), то есть как нечто, к чему относится именно живое существо,
как предмет его деятельности — безразлично, деятельности внешней или внутренней (напри-
мер, предмет питания, предмет труда, предмет размышления и т.п.). В дальнейшем мы будем
пользоваться термином предмет именно в этом более узком, специальном его значении.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 32 Всякая деятельность организма направлена на тот или иной предмет; непредметная дея-
тельность невозможна. Поэтому рассмотрение деятельности требует выделения того, что явля-
ется ее действительным предметом, то есть предмета активного отношения организма.
Так, например, все низшие фильтровальщики (некоторые живущие в воде личинки, вес-
лоногие рачки, все оболочечники и др.) способны, как известно, изменять свою активность в
связи с изменением окружающей водной среды; при этом в некоторых случаях можно с уве-
ренностью утверждать, что данное изменение активности организма специфически связано с
определенным воздействующим свойством среды, например с большим или меньшим скопле-
нием в ней питательного вещества. Представим себе, однако, что мы искусственно изменили
среду, например, дафнии, поместив ее в воду, лишенную питательного для нее планктона, но
содержащую частицы какого-либо нейтрального неорганического вещества, причем дафния
реагировала на это ослаблением движений, создающих ток воды по ее брюшной щели. Отве-
чает ли наблюдаемое ослабление ее фильтровальных движений отсутствию в среде планктиче-
ского вещества, или же оно, наоборот, отвечает на наличие в ней неусваиваемых частиц, или,
наконец, оно зависит от каких-нибудь еще других, не учтенных нами моментов? Только умея
ответить на этот вопрос, мы сможем судить и о том, какое именно свойство среды является
предметом деятельности дафнии, то есть с какого рода отношением мы имеем здесь дело.
Итак, основной «единицей» жизненного процесса является деятельность организма; раз-
личные деятельности, осуществляющие многообразные жизненные отношения организма
к окружающей действительности, существенно определяются их предметом; поэтому мы
будем различать отдельные виды деятельности по различию их предметов.
2
Главная особенность процесса взаимодействия живых организмов с окружающей их сре-
дой заключается, как мы видели, в том, что всякий ответ (реакция) организма на внешнее воз-
действие является активным процессом, то есть совершается за счет энергии самого организма.
Свойство организмов приходить под влиянием воздействий среды в состояние деятель-
ности, то есть свойство раздражимости, есть фундаментальное свойство всякой живой мате-
рии; оно является необходимым условием обмена веществ, а значит, и самой жизни.
Что же представляет собой процесс жизни в его простейших, начальных формах?
Согласно современным научным представлениям, примитивные, первые жизнеспособ-
ные организмы представляли собой протоплазматические тела, взвешенные в водной среде,
которая обладает рядом свойств, допускающих наиболее простую форму обмена веществ
и наиболее простое строение самих организмов: однородностью, способностью растворения
веществ, необходимых для поддержания простейшей жизни, относительно большой тепло-
устойчивостью и пр. С другой стороны, и сами эти примитивные организмы также обладали
такими свойствами, которые обеспечивали возможность наиболее простого взаимодействия
их со средой. Так, по отношению к первоорганизмам необходимо допустить, что они получали
пищевые вещества из окружающей среды путем прямой адсорбции; их деятельность выража-
лась, следовательно, лишь в форме внутренних движений, обслуживающих процессы проме-
жуточного преобразования и непосредственного усвоения ассимилируемых веществ 27. А это
значит, что в нормальных случаях и диссимилятивные процессы происходили у них лишь в
связи с такими воздействиями, которые способны сами по себе определить положительно или
отрицательно процесс ассимиляции, процесс поддержания жизни.
Таким образом, для того чтобы жизнь в ее простейшей форме могла осуществляться,
необходимо и достаточно, чтобы живое тело было раздражимо по отношению к таким воздей-
27 См.: Опарин А.И. Возникновение жизни на Земле. М.; Л., 1941.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 33 ствующим веществам или формам энергии, которые в результате ряда последующих преобра-
зований внутри организма могли бы привести к процессу ассимиляции, способному компен-
сировать распад (диссимиляцию) собственного вещества организма, за счет энергии которого
протекает реакция, вызываемая самими этими воздействиями.
Иначе говоря, чтобы жизнь простейшего протоплазматического тела – первобытной
коацерватной капельки или «протамебы» – могла осуществляться, необходимо, чтобы оно
могло усваивать из окружающей среды соответствующее вещество или энергию. Но процесс
ассимиляции осуществляется лишь в результате деятельности самого организма. Безразлично,
протекает ли эта деятельность организма в форме только внутреннего или также и внешнего
движения, но она всегда должна быть и она всегда происходит за счет частичного распада и
падения энергетического потенциала составляющих его частиц, то есть за счет диссимиляции.
Ведь всякий раз, когда мы имеем некоторое внешнее воздействие, приводящее к ассимиляции,
мы также имеем и некоторую диссимиляцию, связанную с деятельностью организма, вызыва-
емой данным воздействием. Если при этом ассимиляция будет превышать диссимиляцию, то
мы будем наблюдать явление роста и – после известного предела – явление размножения. Если
же, наоборот, диссимиляция не будет компенсироваться ассимиляцией, то мы будем наблю-
дать явление распада организма, так как недостаток ассимилянтов, поступающих извне, будет
в этом случае покрываться за счет процесса «самопотребления» организма.
Можем ли мы допустить в качестве необходимых для простейшей жизни также такие
виды деятельности, при которых энергетические траты организма, связанные с процессами,
вызываемыми тем или иным воздействием, ни в какой степени не могут быть восстановлены
за счет данного воздействующего свойства (вещества или энергии)? Разумеется, нет. Более
того, такую деятельность в условиях простейшей жизни мы не можем считать и сколько-нибудь
устойчиво возможной.
Таким образом, мы можем прийти к следующей весьма важной для нас констатации:
для осуществления жизни в ее наиболее простой форме достаточно, чтобы организм отвечал
активными процессами лишь на такие воздействия, которые способны сами по ceбе определить
(положительно или отрицательно) процесс поддержания их жизни.
Очевидно также, что простейшие жизнеспособные организмы не обладают ни специа-
лизированными органами поглощения, ни специализированными органами движения. Что же
касается их функций, то та основная общая функция, которая является существенно необхо-
димой, и есть то, что можно было бы назвать простой раздражимостью, выражающейся в
способности организма отвечать специфическими процессами на то или другое жизненно зна-
чимое воздействие.
Эта форма взаимодействия со средой простейших организмов в дальнейшем развитии
не сохраняется неизменной.
Процесс биологической эволюции, совершающийся в форме постоянной борьбы наслед-
ственности и приспособления, выражается во все большем усложнении процессов, осуществ-
ляющих обмен веществ между организмом и средой. Эти процессы усложняются, в частности,
в том отношении, что более высокоразвитые организмы оказываются в состоянии поддержи-
вать свою жизнь за счет все большего числа ассимилируемых ими из внешней среды веществ
и форм энергии. Возникают сложные цепи процессов, поддерживающих жизнь организмов, и
специализированные, связанные между собой виды раздражимости по отношению к соответ-
ствующим внешним воздействиям.
Развитие жизнедеятельности организмов, однако, не сводится только к такому, прежде
всего количественному, ее усложнению.
В ходе прогрессивной эволюции на основе усложнения процессов обмена веществ проис-
ходит также изменение общего типа взаимодействия организмов и среды. Деятельность орга-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 34 низмов качественно изменяется: возникает качественно новая форма взаимодействия, каче-
ственно новая форма жизни.
Анализ чисто фактического положения вещей показывает, что в ходе дальнейшего раз-
вития раздражимость развивается не только в том направлении, что организмы делаются спо-
собными использовать для поддержания своей жизни все новые и новые источники, все новые
и новые свойства среды, но также и в том направлении, что организмы становятся раздражи-
мыми и по отношению к таким воздействиям, которые сами по себе не в состоянии опреде-
лить ни положительно, ни отрицательно их ассимилятивную деятельность, обмен веществ с
внешней средой. Так, например, лягушка ориентирует свое тело в направлении донесшегося
до нее легкого шороха; она, следовательно, раздражима по отношению к данному воздействию.
Однако энергия звука шороха, воздействующая на организм лягушки, ни на одной из ступеней
своего преобразования в организме не ассимилируется им и вообще прямо не участвует в его
ассимилятивной деятельности. Иначе говоря, само по себе данное воздействие не может слу-
жить поддержанию жизни организма, и, наоборот, оно вызывает лишь диссимиляцию веще-
ства организма.
В чем же в таком случае заключается жизненная, биологическая роль раздражимости
организмов по отношению к такого рода воздействиям? Она заключается в том, что, отвечая
определенными процессами на эти сами по себе непосредственно жизненно незначимые воз-
действия, животное приближает себя к возможности усвоения необходимого для поддержания
его жизни вещества и энергии (например, к возможности схватывания или поглощения шур-
шащего в траве насекомого, вещество которого служит ему пищей).
Рассматриваемая новая форма раздражимости, свойственная более высокоорганизован-
ным животным, играет, следовательно, положительную биологическую роль в силу того, что
она опосредствует деятельность организма, направленную на поддержание жизни.
Схематически это изменение формы взаимодействия организмов со средой может быть
выражено так: на известном этапе биологической эволюции организм вступает в активные
отношения также с такими воздействиями (назовем их воздействиями типа а), биологическая
роль которых определяется их объективной устойчивой связью с непосредственно биологиче-
ски значимыми воздействиями (назовем эти последние воздействиями типа а). Иначе говоря,
возникает деятельность, специфическая особенность которой заключается в том, что ее пред-
мет определяется не его собственным отношением к жизни организма, но его объективным
отношением к другим свойствам, к другим воздействиям, то есть отношением α : а.
Что же обозначает собой это наступающее изменение формы жизни с точки зрения
функций организма и его строения? Очевидно, организм должен обнаруживать теперь про-
цессы раздражимости двоякого рода: с одной стороны, раздражимость по отношению к воз-
действиям, непосредственно необходимым для поддержания его жизни (а), а с другой стороны,
раздражимость по отношению также и к таким свойствам среды, которые непосредственно не
связаны с поддержанием его жизни (α).
Нужно отметить, что этому факту – факту появления раздражимости, соотносящей орга-
низм с такими воздействующими свойствами среды, которые не в состоянии сами по себе
определить жизнь организма, – долго не придавалось сколько-нибудь существенного значения.
Впервые оно было выделено И.П. Павловым. Среди зарубежных авторов только Ч. Чайльд
достаточно отчетливо указывал на принципиальное значение этого факта; правда, при этом
автора интересовала несколько другая сторона дела, чем та, которая интересует нас, но все
же этот факт им специально подчеркивается 28. С точки же зрения нашей проблемы этот факт
является фактом по-настоящему решающим.
28 Child С.М. The Origin and Development of the Nervous System. Chicag- z .
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 35 Первое и основное допущение нашей гипотезы заключается именно в том, что функ-
ция процессов, опосредствующих деятельность организма, направленную на поддержание его
жизни, и есть не что иное, как функция чувствительности, то есть способность ощущения.
С другой стороны, те временные или постоянные органы, которые суть органы преобра-
зования, осуществляющие процессы связи организма с такими воздействиями, которые объ-
ективно связаны в среде с воздействиями, необходимыми для поддержания жизни, но которые
сами по себе не могут выполнить этой функции, суть не что иное, как органы чувствитель-
ности. Наконец, те специфические процессы организма, которые возникают в результате осу-
ществления той формы раздражимости, которую мы назвали чувствительностью, и суть про-
цессы, образующие основу явлений ощущения.
Итак, мы можем предварительно определить чувствительность следующим образом: чув-
ствительность (способность к ощущению) есть генетически не что иное, как раздражимость
по отношению к такого рода воздействиям среды, которые соотносят организм с другими воз-
действиями, то есть которые ориентируют организм в среде, выполняя сигнальную функцию.
Необходимость возникновения этой формы раздражимости заключается в том, что она опо-
средствует основные жизненные процессы организма, протекающие теперь в более сложных
условиях среды.
Процессы чувствительности могут возникнуть и удержаться в ходе биологической эво-
люции, конечно, лишь при условии, если они вызываются такими свойствами среды, которые
объективно связаны со свойствами, непосредственно биологически значимыми для живот-
ных; в противном случае их существование ничем не было бы биологически оправдано, и
они должны были бы видоизмениться или исчезнуть вовсе. Они, следовательно, необходимо
должны соответствовать объективным свойствам окружающей среды и правильно отражать
их в соответствующих связях. Так, в нашем примере с лягушкой те процессы, которые вызы-
ваются у нее шорохом, отражают собой особенности данного воздействующего звука в его
устойчивой связи с движением насекомых, служащих для нее пищей.
Первоначально чувствительность животных, по-видимому, является малодифференци-
рованной. Однако ее развитие необходимо приводит к тому, что одни воздействия все более
точно дифференцируются от других (например, звук шороха от всяких иных звуков), так что
воздействующие свойства среды вызывают у животного процессы, отражающие эти воздей-
ствия в их отличии от других воздействий, в качественном их своеобразии, в их специфике.
Недифференцированная чувствительность превращается в чувствительность все более диф-
ференцированную, возникают дифференцированные ощущения.
Как же происходит переход от раздражимости, присущей всякому живому телу, к пер-
вичной чувствительности, а затем и к дифференцированным ощущениям, которые являются
свойством уже значительно более высокоорганизованных животных? Вспомним, что про-
цессы, осуществляющие обмен веществ, усложняются в ходе биологического развития в том
отношении, что для осуществления ассимиляции веществ из внешней среды становится необ-
ходимым воздействие на организм целого ряда различных веществ и форм энергий. При этом
отдельные процессы, вызываемые этими различными воздействиями, являются, конечно, вза-
имозависимыми и обусловливающими друг друга; они образуют единый сложный процесс
обмена веществ между организмом и средой. Поэтому можно предположить, что некоторые
из этих необходимых для жизни организма воздействий, естественно, выступают вместе с тем
в роли воздействий, побуждающих и направляющих процессы, соотносящие организм с дру-
гими воздействиями, то есть начинают нести двоякую функцию. В ходе дальнейшей эволюции,
в связи с изменением среды, источников питания и соответствующим изменением строения
самих организмов, самостоятельная роль некоторых из этих прежде значимых самих по себе
воздействий становится малосущественной или даже утрачивается вовсе, в то время как их
влияние на другие процессы, осуществляющие отношение организма к таким свойствам среды,
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 36 от которых непосредственно зависит его жизнь, сохраняется. Они, следовательно, превраща-
ются теперь в воздействия, лишь опосредствующие осуществление основных жизненных про-
цессов организма.
Соответственно и органы-преобразователи, которые прежде несли функцию внешнего
обмена веществ, утрачивают теперь данную функцию; при этом их раздражимость сохраня-
ется, и они превращаются в органы чувствительности. Значит, судить о том, является ли дан-
ный орган у простейших животных органом внешнего обмена или органом чувствительности,
можно только исходя из анализа той роли, которую выполняют связанные с ним процессы.
Например, у некоторых зеленых растений описаны клетки, собирающие лучи света в
местах скопления хлоропласта (так называемые клетки Хаберландта) 29. Являются ли они,
однако, органами чувствительности? Как известно, зеленые растения усваивают энергию сол-
нечных лучей, за счет которой и происходит синтез веществ, поступающих в растение из
внешней среды. Допустим, что рассматриваемые органы действительно являются органами,
в которых совершается определенный этап преобразования энергии света. Но в результате
последующей сложной цепи процессов данное воздействие приводит к образованию или вос-
становлению вещества растения. Эти клетки, следовательно, суть органы внешнего обмена
веществ.
Другое дело, когда орган, раздражимый по отношению к свету, дает начало таким пре-
образованиям воздействующей энергии, которые не сами по себе ведут к поддержанию жизни
организма, но лишь связывают организм с другими воздействиями, то есть посредствуют его
отношение к ним. Таковы, например, специальные органы преобразования света у животных,
стоящих на более высоких ступенях эволюции, – органы светочувствительности, светоощуще-
ния.
Итак, переход от первичной раздражимости к той особой ее форме, которую мы назы-
ваем чувствительностью, происходит на основе процесса усложнения и расширения, а с дру-
гой стороны, сужения функций органов, приводящих к их специализации в качестве органов
чувствительности.
Что же является тем главным условием, благодаря которому у животных возникает чув-
ствительность и развиваются специализированные органы чувствительности – органы ощуще-
ний? Можно думать, что таким главным, решающим для возникновения чувствительности
условием является переход от жизни в однородной среде к жизни в более сложной среде дис-
кретных предметов, переход от неоформленных к вещно оформленным источникам жизни.
Говоря о вещно не оформленных источниках жизни, мы разумеем такие источники, под-
держивающие существование организмов, как, например, химические вещества, растворенные
в водной среде, в которой живет данный организм, как энергия света или тепловая энергия.
Специфическая черта такого рода источников жизни организмов заключается в том, что эти
источники представляют собой свойства среды, способные вызвать у организма активные про-
цессы, лишь воздействуя на него сами по себе, то есть непосредственно.
Наоборот, вещно оформленная среда, вещно оформленные источники жизни выступают
для организма не только своими свойствами, способными оказать на него то или иное биоло-
гическое действие, но также такими устойчиво связанными с ними свойствами, как, например,
форма, цвет и т.п., которые, будучи биологически нейтральными, вместе с тем объективно
посредствуют существенные для жизни свойства данного оформленного вещества. Оформ-
ленное тело, прежде чем оказать воздействие на организм своими химическими свойствами,
например как пищевое вещество, воздействует на него другими своими свойствами – как обла-
дающее объемом, упругостью и пр. Это создает объективную необходимость возникновения
опосредствованных отношений к среде также со стороны самих животных. Переход к суще-
29 См.: Хаберландт Г. Органы чувств у растений. СПб., 1907.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 37 ствованию в условиях сложной вещно оформленной среды выражается поэтому в том, что
приспособление к ней организмов приобретает качественно новую форму, связанную с отра-
жением свойств вещной, объективно-предметной действительности.
Иначе это можно выразить так: возникновение чувствительности связано с переходом
организмов из гомогенной среды, из «среды-стихии» в вещно оформленную – в среду дис-
кретных предметов. Теперь приспособление организмов, которое всегда, разумеется, является
своеобразным отражением ими свойств среды, приобретает также форму отражения воздей-
ствующих свойств среды в их объективных связях и отношениях. Это и есть специфическая
для психики форма отражения, отражение предметное. Ведь предмет – материальная вещь –
всегда обладает рядом взаимосвязанных свойств; в этом смысле это всегда «узел» свойств.
Таким образом, на определенном этапе биологического развития прежде единый слож-
ный процесс взаимодействия, осуществляющий жизнь организмов, как бы раздваивается.
Одни воздействия внешней среды выступают для организма как определяющие (положительно
или отрицательно) само его существование; другие – лишь как побуждающие и направляющие
его деятельность.
Соответственно раздваивается и сама жизнедеятельность организмов.
С одной стороны, выделяются процессы, с которыми непосредственно связаны поддер-
жание и сохранение жизни. Эти процессы составляют первую, исходную форму жизнедеятель-
ности организмов. В ее основе лежат явления первичной раздражимости организмов.
С другой стороны, выделяются процессы, прямо не несущие функции поддержания
жизни и лишь опосредствующие связи организма с теми свойствами среды, от которых зави-
сит его существование. Они составляют особую форму жизнедеятельности, которая и лежит в
основе чувствительности организмов, психического отражения ими свойств внешней среды 30.
Процессы, составляющие обе эти формы жизнедеятельности организмов, находятся в
сложном динамическом соотношении, так что возможно возникновение противоречия между
ними.
Обратимся к примеру. Если перед жабой привести в движение маленький кусочек белой
бумажки, прикрепленной к концу волоска, то жаба делает попытки схватить бумажку, то есть
реагирует на зрительно воспринимаемое движение как на движение мотылька. Воздействие
движущейся бумажки, являющейся источником отражаемых ею лучей света, побуждает дея-
тельность животного. Это деятельность, связанная с чувствительностью. Сделаем, однако, так,
чтобы жаба не смогла схватить бумажку, например поместим между животным и движущейся
бумажкой зеркальное стекло (жаба зрительно не замечает стеклянной перегородки). Оказыва-
ется, что при этом условии попытки схватить бумажку продолжаются довольно долго и лишь
затем постепенно прекращаются. Это объясняется тем, что в нормальных условиях существо-
вания жабы данное воздействие достаточно устойчиво связано с другими свойствами, кото-
рыми обладают мотыльки, служащие ей пищей, то есть такими свойствами, которые позволяют
осуществиться процессам, составляющим основную форму жизнедеятельности, – тем, от кото-
рых непосредственно зависит существование животного 31.
Приведенные наблюдения показывают, что те свойства, по отношению к которым дан-
ное животное является чувствительным и воздействие которых побуждает процессы, состав-
ляющие первую форму жизнедеятельности, могут отделяться от тех свойств, с которыми свя-
зано осуществление второй ее формы. Например, цвет вещества может быть отделен от его
пищевых свойств. Соответственно отделяются и сами процессы, составляющие содержание
первой формы жизнедеятельности животных, от процессов, составляющих содержание второй
ее формы.
30 Эта гипотеза о генезисе и природе чувствительности была разработана автором совместно с А.В. Запорожцем (1936).31 В приведенном примере использован факт из экспериментального исследования, описанного Ф. Бойтендейком.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 38 Следует отметить, что вообще если те или иные процессы (и раздражители, которые их
вызывают) могут быть отделены от процессов (и раздражителей), непосредственно выполняю-
щих функцию поддержания жизни, то это является признаком того, что они связаны с явле-
ниями чувствительности; если же такое отделение невозможно, то это значит, что в основе
данных процессов лежит первичная раздражимость организма. Возможность отделения этих
процессов друг от друга и создает возможность несоответствия между ними, создает новую
форму противоречия в жизнедеятельности организма в целом.
Возвратимся к приведенному выше опыту с жабой. Вызванная нашим воздействием дея-
тельность жабы, как и всякая деятельность живого организма, происходит за счет диссимиля-
ции. В нормальных условиях эта деятельность приводит в дальнейшем к захватыванию, погло-
щению и ассимиляции жабой части вещества насекомого.
Иначе обстоит дело в описанном нами случае. Захваченная жабой бумажка не может
быть ассимилирована и, следовательно, не может привести ни прямо, ни косвенно к восстанов-
лению вещества, диссимилированного ее организмом в процессе предшествующей деятельно-
сти. Иначе говоря, деятельность животного, направленная в целом на поддержание его жизни,
ведет в данных условиях к противоположному результату – к истощению организма, а в случае
если это соотношение процессов сохранится в дальнейшей деятельности животного, то и к его
гибели.
Как же может разрешиться это противоречие? Оно может разрешиться только одним-
единственным способом, а именно: путем изменения и перестройки процессов, составляющих
первую форму жизнедеятельности животного. Так, если мы продолжим наш опыт с жабой и
дадим ей теперь схватить бумажку, то она выбросит ее изо рта и немедленно прекратит даль-
нейшие попытки овладеть ею. Однако если вслед за этим показать ей настоящего мотылька, то
она вновь возобновляет свои попытки, причем в результате многократного повторения таких
опытов она будет схватывать только настоящих мотыльков и как бы вовсе не замечать движу-
щуюся бумажку. А это значит, что отражение ею воздействующих свойств, побуждающих дея-
тельность (форма, цвет, характер движения), стало более дифференцированным.
Итак, существенной характеристикой деятельности, связанной с чувствительностью, со
способностью ощущения, является несовпадение, с одной стороны, тех свойств среды, которые
отражаются и побуждают деятельность животного, а с другой стороны, тех свойств, которые,
воздействуя на животное в результате данной его деятельности, определяют собой – ту или
другую сторону, положительно или отрицательно – поддержание его существования.
Развитие этого несовпадения в процессе приспособления животных к изменчивой, все
более многообразной по своим свойствам среде и приводит к дальнейшему усложнению отра-
жения ими окружающей внешней действительности, к дальнейшему развитию их психики.
3
Для решения вопроса о генезисе зачаточной психики мы пошли не путем рассмотре-
ния отдельно взятых функций и органов, но путем анализа и характеристики целостных форм
жизни. Мы нашли при этом, что существуют две основные качественно различные формы
жизни. Одну из них, простейшую, можно было бы назвать допсихической жизнью. Другая
является жизнью, связанной с отражением свойств действительности в их объективных связях
и отношениях, жизнью, опосредствованной ощущением. Переход к этой форме жизни и есть,
очевидно, не что иное, как переход от деятельности допсихической, то есть не опосредство-
ванной отражением предметной действительности, к деятельности, опосредствованной психи-
ческим отражением.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 39 Таким образом, психика, психическая деятельность выступила для нас не как нечто при-
бавляющееся к жизни, но как своеобразная форма проявления жизни, необходимо возникаю-
щая в ходе ее развития.
Конечно, то решение проблемы возникновения психики, которое мы наметили, является
лишь предварительным научным предположением. Поэтому нам нужно будет специально оста-
новиться на анализе этого предположения, с тем чтобы дать себе отчет, насколько оно веро-
ятно и с теоретической стороны и со стороны чисто фактической.
Рассмотрим прежде всего эту гипотезу с точки зрения принципиального решения про-
блемы генезиса психического отражения.
Первое, что вытекает из изложенного выше понимания процесса жизни, – это тот факт,
что всякого рода изменения, претерпеваемые организмом в процессе его взаимодействия со
средой, суть изменения пластические, безразлично, будь то изменения отдельных его мицелл
или изменения целых структурных образований. Значит, с этой стороны состояния орга-
низма, отражающие внешние воздействия, принципиально ничем не отличаются от тех, тоже
отражающих внешние воздействия состояний, которые присущи и неорганическим телам. Дей-
ствительное различие между этими состояниями неорганических и органических тел откры-
вается нам с совершенно другой стороны. В противоположность тому, что мы наблюдаем в
мире неорганических отношений, для живого организма необходимое условие его изменения
под влиянием того или иного воздействия состоит в том, чтобы им самим была осуществлена
в связи с этим воздействием определенная деятельность (хотя бы и в форме внутренних дви-
жений); способность к такой деятельности и есть не что иное, как свойство раздражимости.
Таким образом, результат воздействия на организм определяется не только воздействующим
свойством, но также существенно зависит и от процессов самого организма, которыми он спе-
цифически отзывается на данное воздействие.
Влияние солнечных лучей всегда так или иначе отражается на зеленом растении. Однако
растение может совершенно по-разному отзываться на ту или иную степень освещенности,
которой его подвергают. Если состояние его хлорофильного преобразователя таково, что
процессы, преобразующие энергию воздействующих солнечных лучей, могут нормально осу-
ществляться, и если при этом возможен процесс усвоения угольной кислоты с образованием
соответствующего комплексного соединения, то только тогда освещение растения будет иметь
своим результатом преобразование этого соединения в более энергетически напряженную
структуру. В противном случае влияние освещения отразится на растении совершенно иначе
и сведется, например, отчасти к простому нагреванию клетки, а отчасти к ряду других побоч-
ных изменений.
Значит, в противоположность явлениям отражения в неорганическом мире отражение
того или иного воздействия живым организмом необходимо опосредствовано деятельностью
самого организма. Поэтому оно никогда не является пассивным процессом.
При этом необходимо подчеркнуть, что, устанавливая зависимость результата внешнего
воздействия на организм от его состояния и связанных с ним процессов, мы вскрываем только
одну сторону существующего соотношения и к тому же движемся в направлении, обратном
реальной генетической зависимости – зависимости самих состояний и процессов организма от
повторяющихся воздействий на него со стороны внешней среды. Но именно эта зависимость,
выражающая то свойство организмов, которое называется способностью приспособления, и
лежит в основе вышеуказанной обратной зависимости. Следовательно, поскольку изменения
строения, состояний и процессов живого тела, а значит, и его деятельности определяются
внешними воздействиями, то можно сказать, что уже сама его организация и его деятельность
являются отражением объективных свойств окружающей среды.
Итак, в противоположность неорганическим телам живое тело не пассивно «подверга-
ется воздействию», но испытывает те или иные внешние воздействия в процессе своей дея-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 40 тельности, направленной на поддержание жизни; в силу этого и самый процесс его изменения,
отражающий объективные свойства окружающей среды, есть также процесс направленный,
«пристрастный», то есть такой процесс, который неразрывно связан с самим существованием
живого тела, который составляет его существеннейшее и необходимейшее условие: ведь тело,
не способное «пристрастно» отражать внешние воздействия, не способно к приспособлению;
такое тело не может развивать своей жизни, не может жить.
Между свойством, сходным с ощущением, – свойством отражения, присущим всей, в том
числе и неорганической, материи, и ощущением как простейшей формой психического отра-
жения лежит путь длительного развития. Уже при переходе к органическому миру возникает
качественно новая, более высокая и сложная форма отражения. Эта новая форма отражения
является, однако, более высокой вовсе не в смысле большей точности отражения в зеркале по
сравнению, например, с отражением в воде ручья или большей прочности отпечатка, высечен-
ного на камне, по сравнению с отпечатком на глине. Развитие отражения при переходе к живой
материи выражается в том, что первоначально оно как раз утрачивает тот характер прямого
отпечатка, который встречается в некоторых случаях отражения в неорганическом мире. Но
оно утрачивает вместе с тем и свой пассивный, мертвенный и случайный характер. Оно впер-
вые становится необходимым условием самого существования тела. Главное, оно становится
способным к дальнейшему качественному изменению и специализации, происходящей вместе
с изменением и специализацией тех жизненных процессов, с которыми оно теперь внутренне
связано. Поэтому оно вновь способно приобрести в дальнейшем развитии с возникновением
психической жизни точность зеркального отражения; впрочем, оно скорее становится похо-
жим теперь на отражение в том сказочном зеркале, в котором можно увидеть не только про-
исходящее прямо перед ним, но и весь реальный мир, даже и то, что никогда непосредственно
не отбрасывало на него своих лучей.
Изменение процесса отражения при переходе к живой материи, обладающей способно-
стью ощущения, и состоит в том, что если в случае прямых, непосредственных процессов
обмена динамические состояния, испытываемые организмом, определяются только отноше-
нием воздействующего свойства к самому организму, то в случае опосредствованных жизнен-
ных процессов связанные с ними состояния хотя и являются принадлежащими субъекту, но
они определены тем объективным соотношением свойств среды, которые опосредствуют эти
его процессы. Именно поэтому эти отношения объективируются и приобретают характер субъ-
ективного отражения объективных свойств внешней действительности. Ведь как объективное
данное свойство может выступить для субъекта только в отношении к другому объективному
же свойству, а не непосредственно к самому субъекту. Для того же, чтобы оно было отражено
субъектом вместе с тем и как объективное, необходимо, чтобы оба этих отношения были пред-
ставлены в единстве. Впервые единство этих отношений мы и находим в той форме жизни,
которая осуществляется деятельностью субъекта, опосредствованной объективными связями
свойств действительности. Согласно развиваемой нами гипотезе, это и есть жизнь, внутренне
связанная с высшим типом отражения – отражением психическим, элементарную форму кото-
рого составляют явления простейшей чувствительности. Противоречивый же характер кон-
кретного единства этих отношении есть то, что создает необходимость дальнейшего развития,
необходимость все более правильного и полного отражения субъектом окружающей его дей-
ствительности.
Итак, с точки зрения развиваемой нами гипотезы чувствительность, как зачаточная
форма психического отражения, возникает в ходе развития простой раздражимости, присущей
любому, даже наипростейшему, жизнеспособному телу.
Мы не можем также не отметить и того, что развиваемая нами гипотеза с самого начала
отводит всякие попытки подходить к ощущению с точки зрения пресловутого «принципа спе-
цифических энергий органов чувств» (И. Мюллер), то есть с точки зрения метафизически
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 41 понимаемой зависимости ощущения от строения органов ощущения субъекта. Из нее скорее
вытекает другой принцип, который можно назвать принципом «развития органов специфиче-
ских энергий», согласно которому само развитие и специализация органов чувствительности
определяются необходимостью адекватного отражения той предметной действительности,
с которой организм вступает во все более и более сложные соотношения.
Остается ли, однако, в силе также и для высших ступеней развития то положение, что
явления чувствительности характеризуют именно такие процессы живых организмов, которые
вызываются лишь сигнальными воздействиями, воздействиями, опосредствующими их отно-
шения к другим воздействиям? На самый первый и поверхностный взгляд может показаться,
что существуют такие факты, которые противоречат этому положению. Так, например, наше
отношение к пище является основным витальным отношением, но вместе с тем мы обладаем
многообразной чувствительностью к ней. Конечно, в действительности и этот факт, как и дру-
гие многочисленные факты того же рода, ничего не говорит против нашего основного поло-
жения. Скорее, наоборот, он подтверждает его. Если хоть на минуту вдуматься в этот факт,
то легко понять, что те конкретные свойства питательных веществ, которые вызывают у нас
те или иные ощущения – зрительные, тактильные, обонятельные и даже вкусовые, как раз не
тождественны с теми ее свойствами, которые делают вещество удовлетворяющим потребность
в пище. Мы можем искусственно сообщить эти свойства – признаки, опосредствующие наше
отношение к собственно пищевым свойствам данного вещества, какому-нибудь другому, непи-
щевому веществу, и, наоборот, мы можем пищевому веществу сообщить свойства, которые
обычно отнюдь не связаны с пищей.
Более пристальный анализ явлений, относящихся к высшим этапам развития, показы-
вает, что воздействия, вызывающие ощущения и в этом случае, – это всегда воздействия,
которые ориентируют организм в среде, то есть опосредствуют отношения организма к дру-
гим, объективно связанным с ними свойствам. Наоборот, в случае отношений, осуществляю-
щихся к таким воздействиям, которые никогда не выполняют функции ориентирования, мы
не в состоянии констатировать явлений ощущения, чувствительности. Так, например, мы пол-
ностью лишены, как известно, чувствительности непосредственно к кислороду, хотя наличие
кислорода в воздухе является для нас первейшим условием жизни. Это понятно. Ведь именно
в силу его особо важного значения для поддержания жизни он никогда не в состоянии выпол-
нить функции опосредствования, сигнализации.
Несколько иначе обстоит дело с воздействиями лучистой энергии. Известно, что воз-
действие лучей определенных частот необходимо для развития высших животных, так что,
например, щенки, полностью лишенные солнечных лучей, погибают. Таким образом, у высших
животных эта форма воздействующей энергии вызывает активные биологические процессы,
непосредственно необходимые для поддержания жизни. С другой стороны, животные вместе с
тем и чувствительны к лучам солнечного света (правда, обычно не к ультрафиолетовой части
спектра); у них развиваются специальные, и притом очень совершенные, органы световой чув-
ствительности – органы зрения. Следовательно, в этом случае мы наблюдаем как бы двоякое
отношение к одному и тому же воздействию, соответствующее двоякой форме раздражимости
к нему.
При подходе к проблеме чувствительности на более высоких ступенях развития жизни
следует иметь в виду и еще одно обстоятельство. Это обстоятельство заключается в том,
что в ходе развития организмов их связь с теми воздействующими свойствами среды, кото-
рые непосредственно определяют ассимилятивные процессы, вообще принимает не прямую
форму, что происходит благодаря возникающему разделению так называемой внутренней
среды организма и его внешней среды. Поэтому многочисленные отношения, которые у выс-
ших животных связывают между собой их внешнюю и внутреннюю среду, являются отноше-
ниями, опосредствующими основные (ассимиляция) процессы жизни организма, и, следова-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 42 тельно, должны быть связаны с явлениями чувствительности, которые становятся все более
многообразными и дифференцированными.
Конечно, явления чувствительности изменяются в ходе развития не только количе-
ственно, но и качественно. Поэтому та примитивная чувствительность, которая присуща низ-
шим животным, является совсем иной, чем те формы чувствительности, которые мы находим
у высших животных и у человека. Уже простой факт развития интра- и проприоцепции застав-
ляет нас существенно иначе подходить на более высоких ступенях эволюции и к самому опре-
делению чувствительности.
Как и судьба всякого научного предположения, являющегося результатом чисто теоре-
тического анализа, судьба выдвигаемой нами гипотезы определяется тем, в какой мере она
способна служить основой для экспериментального исследования, могущего опровергнуть ее
или конкретизировать и развить дальше. Пока же мы должны принять ее лишь как первую
попытку, подготовляющую возможность проникнуть конкретным исследованием в эту до сих
пор еще загадочную и темную проблему, ибо мы не имеем права отказываться по отношению к
таким проблемам даже от самых предварительных объяснительных гипотез, хотя бы первона-
чально они и были очень далеки от той меры фактической обоснованности, которая возвышает
гипотезу до уровня научно обоснованного положения.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 43
3. Исследование функционального
развития чувствительности
1
Задача экспериментального обоснования и развития выдвигаемой нами гипотезы о при-
роде чувствительности является задачей чрезвычайно сложной. Она не может быть решена
иначе как целой системой исследований, идущих по многим различным, перекрещивающимся
между собой путям.
Главная трудность состоит здесь в переходе от первоначальных теоретических поло-
жений к конкретным экспериментальным данным. Поэтому проблемой является уже самый
выбор начального пути.
Раньше всего необходимо было сделать выбор между двумя главными линиями, открыва-
ющимися перед исследованием: исследованием на генетическом материале, то есть на живот-
ных (и при этом на животных, стоящих на низших ступенях биологической эволюции), и иссле-
дованием непосредственно на человеке. Конечно, только первая линия является здесь линией
прямого исследования. Наоборот, поскольку речь идет о явлении возникновения чувствитель-
ности, второй путь представляется на первый взгляд маловозможным и даже парадоксальным;
действительно, он представляет собой как бы обходное движение к главной цели.
Все же мы остановились на этом втором пути. Основным аргументом в его пользу был,
так сказать, аргумент исторический: традиционная постановка проблемы, требующая пользо-
ваться при установлении фактов чувствительности субъективным критерием. Это требование
исключает, конечно, возможность экспериментирования на животных.
С другой стороны, исследование генезиса чувствительности в условиях наличия высо-
коразвитых, специализированных органов чувств и сложнейшей нервной организации уже с
самого начала наталкивается на двоякую трудность. Прежде всего возникает чисто теоретиче-
ский вопрос – вопрос о правомерности широких общепсихологических выводов из данных,
полученных на человеке, обладающем качественно особенной, специфической формой пси-
хики.
Возникающие в связи с этим общие возражения понятны. Однако именно общие возра-
жения являются часто совершенно еще недостаточными, так как нельзя в подобных случаях
ограничиваться отвлеченными соображениями, а нужно предварительно подвергнуть анализу
то конкретное положение, которое является предметом экспериментальной разработки.
В науке существуют, конечно, такие положения, которые абстрагируются от специфиче-
ского в явлении и, наоборот, выделяют общее. Когда мы говорим, например, о том, что обмен
веществ составляет необходимое условие жизни, то это положение одинаково действительно
на любых ступенях ее развития. То же самое, когда мы говорим, например, о труде как о веч-
ном, естественном условии жизни человеческого общества, как о процессе, который одинаково
общ всем ее общественным формам. К такого рода положениям принадлежит и положение о
принципиальной природе чувствительности.
Если основным общим условием возможности ощущения внешнего воздействия явля-
ется его соотносящая, ориентирующая в среде функция, то это значит, что, на какой бы сту-
пени развития чувствительности, в какой бы форме психической жизни мы ни встречались
с явлением ощущения, данное ощущаемое воздействие должно необходимо опосредствовать
отношение субъекта к какому-нибудь другому воздействию. Следовательно, явления чувстви-
тельности и у человека в этом отношении не могут быть исключением. То же обстоятельство,
что они имеют у человека форму явлений сознания, составляет их специфическую особен-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 44 ность, но эта особенность, конечно, не отменяет указанного фундаментального отношения,
характеризующего их природу.
Таким образом, остаются лишь затруднения, связанные с возможностью фактической
постановки исследования и с выбором соответствующего материала.
Наше основное положение о чувствительности требует учитывать два момента: несовпа-
дение явлений простой раздражимости и явлений чувствительности и возможность превраще-
ния раздражимости в чувствительность.
В отношении первого момента, составляющего первую предпосылку исследования, ника-
ких трудностей, разумеется, не существует. Легко выбрать такие агенты, по отношению к кото-
рым человек обнаруживает раздражимость, то есть в ответ на воздействие которых мы наблю-
даем определенную биологическую реакцию организма, но которые вместе с тем не вызывают
у него в нормальных случаях никаких ощущений; человеческий организм отзывается на такие
агенты, но вместе с тем не чувствителен к ним.
Большие трудности представляет второй момент, составляющий вторую предпосылку
исследования. Существуют ли, наблюдаются ли у человека переходы, превращения простой
раздражимости в ту ее форму, которую мы называем чувствительностью? Возможно ли, чтобы
данный агент, обычно не ощущаемый человеком, мог стать для него агентом, вызывающим
ощущение? Как показывают обширные, почти необозримые в своей многочисленности научно
установленные факты, такого рода явления, бесспорно, наблюдаются у человека.
Они образуют две группы. Первую из них составляют явления возникновения у человека
чувствительности к таким воздействующим агентам, по отношению к которым не существует
специфического, адекватного органа – рецептора. Таковы, например, своеобразные ощущения,
возникающие у слепых. Это так называемое шестое чувство, которое обычно не наблюдается
у лиц, недавно потерявших зрение, но существование которого у давно ослепших установлено
большим количеством тщательных экспериментальных исследований. Это те ощущения, кото-
рые немецкие авторы обозначают терминами Fernsinn или Ferngefuhl, которое Леви называл
percepti p X i ] X Z ] _ - % D # 6 % #
6 # % & 5 ) # 5 O 9 :
' » 32.
Продолжающиеся до сих пор споры вокруг вопроса о природе этих своеобразных ощу-
щений слепых не затрагивают самого факта их существования и касаются лишь вопроса о том,
с каким именно органом связывается функция дистантной чувствительности к препятствиям
в условиях выключения зрительного рецептора. Для дальнейшего небезынтересно здесь же
отметить, что так как анализ фактов, полученных в разных исследованиях, заставляет призна-
вать убедительность порой противоречащих друг другу данных, то остается предположить, что
эти ощущения могут строиться на основе раздражимости к воздействиям различного порядка,
и следовательно, на основе не всегда одного какого-нибудь, но на основе различных орга-
нов-рецепторов.
К той же группе явлений относятся и явления развития вибрационных ощущений у глу-
хих. С точки зрения нашей проблемы особенно значительной является экспериментально уста-
новленная А. Кампиком вибрационная чувствительность у лиц с нормальным слухом, кото-
рая, по данным автора, возникает лишь в результате некоторого обучения и лишь при условии
невозможности рецепции посредством уха 33.
Наконец, существуют, правда еще не вполне ясные и еще далеко научно не квалифици-
рованные, данные о возникновении неспецифической чувствительности и у лиц, длительно
32 См.: Крогиус А.А . Психология слепых и ее значение для общей психологии и педагогики. Саратов, 1926; Крогиус А.А .
Из душевного мира слепых. Ч. I. Процессы восприятия у слепых. СПб., 1909; Heller Т. Studien zur Blindenpsychologie //
Phil_ \ W U ] _ i U [ / V c v ] [ Y " C 0 v . P Villey P. Le monde avcugles, 1914; Javal. La suppleance de la vie la par les autre sens // Bulletin
de LAcademie de la Medicine. 1902. Bd. XLVII. P. 438. 33 Kampik A . Archiv fur die gesammte Psychologic, 1930. H. 1—2. S. 3—70. См. также: Hoult H. Robert. Les sens vibrV X i V ] Z [ _ + /
LAnnee psychologique. 1934. P. 3.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 45 занимающихся некоторыми специальными профессиями; некоторые из них нам были любезно
сообщены С.Г. Геллерштейном. К обсуждению этого вопроса мы еще будем иметь случай вер-
нуться.
Другую большую группу явлений, которые на первый взгляд могут, впрочем, показаться
не имеющими прямого отношения к нашей проблеме, составляют общеизвестные явления пре-
вращения специфических, но обычно глубоко подпороговых раздражителей в раздражители,
вызывающие ощущения. Они относятся к явлению динамики адекватной чувствительности и
обычно интерпретируются либо в плане проблемы адаптации, либо в плане проблемы сдвига
порогов в процессе упражнения.
Итак, оставляя пока эту вторую группу явлений в стороне, мы можем констатировать, что
существуют такого рода агенты, по отношению к которым человек является раздражимым, но
которые не вызывают у него ощущений, причем в известных условиях по отношению к этим же
агентам у человека могут возникать и явления ощущения 34. Основной вопрос и заключается
в том, каковы эти условия.
Теоретический ответ на этот вопрос, непосредственно вытекающий из нашей гипотезы,
заключается в следующем: для того чтобы биологически адекватный, но в нормальных слу-
чаях не вызывающий ощущения агент превратился в агент, вызывающий у субъекта ощуще-
ния, необходимо, чтобы была создана такая ситуация, в условиях которой воздействие данного
агента опосредствовало бы его отношение к какому-нибудь другому внешнему воздействию,
соотносило бы его с ним.
Следовательно, для того чтобы создать у субъекта ощущения в связи с обычно не ощуща-
емыми воздействиями, нужно соотнести в эксперименте данное воздействие с каким-нибудь
другим внешним воздействием. Если в результате такого соотнесения соответствующее ощу-
щение будет закономерно возникать, то есть явление окажется действительно подчиняющимся
вытекающему из нашей общей гипотезы «правилу возникновения чувствительности», то в
этом случае можно считать, что в одном из пунктов требуемой цепи доказательств данная гипо-
теза находит свое экспериментальное подтверждение. Разумеется, при этом следует ожидать,
что в этом пункте она найдет также и некоторое дальнейшее свое развитие, дальнейшую свою
конкретизацию.
Перед нами оставался последний предварительный вопрос: каким именно агентом, в нор-
мальных случаях не вызывающим ощущения, но по отношению к которому субъект является
раздражимым, можно было бы пользоваться в исследовании?
В связи с этим вопросом наше внимание было привлечено работами Н.Б. Познанской,
экспериментально изучавшей чувствительность кожи человека к инфракрасным и к видимым
лучам. Автором было установлено, что под влиянием длительной тренировки у испытуемых
наблюдается понижение порогов чувствительности кожи к воздействию лучистой энергии,
причем такое понижение гораздо более резко оказывается в случае воздействия лучей видимой
части спектра. Отсюда автор приходил к тому выводу, что «в опытах с облучением видимыми
лучами помимо тепловой чувствительности имеет место проявление чувствительности также
к видимым лучам, но что последнее сказывается лишь после тренировки и только по отно-
шению к слабым облучениям; при сильных же облучениях чувствительность к свету целиком
перекрывается тепловой чувствительностью» 35.
34 В Западной Европе и в Америке за последние годы появилось большое количество работ, посвященных так называемой
Extra-Sensory Perception (См. обзор этих работ: Kennedy J. Psychol u ] _ i U [ 0 c Z Z [ V ] Y 3 " N 9 - # % $
- ' * 5 ( 8 ' ' з
допущения возможности восприятия воздействий без участия органов, раздражимых в отношении воздействующих агентов,
мы не можем считать принадлежащими науке, хотя некоторые факты, представляемые ими в мистифицированной форме,
несомненно, имеют сами по себе известное значение. Гораздо больший интерес представляют исследования, посвященные
вопросу о подпороговых (subliminal) стимулах, например работы К. Collier (Psychol. Monog.); 1940. V 52; к их обсуждению
мы возвратимся в другой связи. 35 ПознанскаяН.Б. Кожная чувствительность к инфракрасным и к видимым лучам // Бюллетень экспериментальной био-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 46 С точки зрения стоявшей перед нами задачи оба факта, лежащие в основе этого вывода,
представлялись весьма важными. Во-первых, самый факт появления чувствительности к види-
мым лучам с тепловой характеристикой, лежащей ниже порога собственно тепловой чувстви-
тельности испытуемых. Этот факт хорошо согласуется, с одной стороны, с биологическими
данными о существовании кожной фоторецепции у некоторых животных, а с другой стороны,
с фактом раздражимости к свету неспецифических нервных аппаратов 36. Во-вторых, суще-
ственно важным представлялось отмечаемое значение тренировки, что тоже хорошо согласу-
ется, например, с уже цитированными данными Кампика, установленными им применительно
к возникновению вибрационных ощущений.
Однако, поскольку опыты Н.Б. Познанской преследовали существенно иную задачу,
вопрос о том, имеем ли мы здесь дело с возникновением новой, неадекватной чувствительно-
сти кожи к видимым лучам или же с простым понижением порогов тепловой чувствительно-
сти, естественно, оставался открытым. Более того, то обстоятельство, что факт чувствительно-
сти кожи к видимым лучам был получен в этой работе путем постепенного понижения порогов
тепловой чувствительности, скорее говорило против допущения возникновения неадекватной
чувствительности кожи.
Все же, исходя из ряда чисто теоретических соображений, мы предположили, что в опы-
тах Н.Б. Познанской имеет место именно факт возникновения новой чувствительности и что
отмечаемая в результате этих опытов чувствительность кожи человека к видимым лучам пред-
ставляет собой экспериментально создаваемое новообразование.
Задача заключалась, таким образом, в том, чтобы прежде всего проверить это предполо-
жение в новых экспериментах, поставленных так, чтобы обстоятельства, затрудняющие выяв-
ление действительного значения явлений, были по возможности исключены.
С этой целью нами было проведено первое предварительное исследование 37.
2
Первое исследование, посвященное проблеме «функционального генезиса» чувствитель-
ности, должно было, во-первых, снять момент постепенности понижения порогов тепловой
чувствительности и, во-вторых, выяснить отношение процесса образования условной двига-
тельной связи, с одной стороны, и процесса возникновения чувствительности – с другой. Соот-
ветственно этой задаче и была построена конкретная методика эксперимента.
В качестве агента, выполняющего по нашей условной терминологии функцию воздей-
ствия типа а, мы использовали лучи зеленой части видимого спектра, так как исследованием
Н.Б. Познанской было показано, что именно для этого участка спектра удалось получить наи-
более низкие пороги 38. Облучаемым участком была избрана ладонь правой руки испытуемого,
что диктовалось прежде всего соображениями технического удобства.
Агент – зеленый свет, падающий на ладонь испытуемого, – оставался по своей физи-
ческой характеристике на всем протяжении опытов практически постоянным, причем содер-
логии и медицины, 1936. Т. 2. Вып. 5. С. 368—369; Она же. Кожная чувствительность к видимому и инфракрасному облу-
чению // Физиологический журнал СССР, 1938. Т. XXIV Вып. 4. См. также: Ehrenwald N. Uber einen phV -dermischen Tonus
reflex // Klinischc Wi U [ Y _ i U b ] p V - 3 3 . 36 Кожная чувствительность к свету установлена: у кишечнополостных – Найдем (1933), у планарии – Merker^ (1932), у
высших червей – HessW (1926), у насекомых – GraberW (1855) и LammertW (1926), у моллюсков – LightW (1930) и другими,
у рыб – Wykes^ (1933), у амфибий – PearscM (1910). В рассматриваемом контексте одной из важнейших работ является
исследование Янга (hung J.Z. The PhV \ b [ i [ W V \ b _ \ p x X ` W [ b [ a _ + + ~ \ p W [ b ] ` [ Y V X Z 0 ] \ Z \ u a - 3 . . z 3 , 3 " N . 37 Это исследование, как и все нижеописанные, за исключением четвертого, было проведено в Институте психологии
(Москва) в лаборатории, руководимой автором (1937—1940). 38 См.. – ПознанскаяН.Б., Никитский И.Н., КолоднаяХ.Ю., Шахназарьян Т.С. Кожная чувствительность к видимым и
инфракрасным лучам // Сборник докладов. VI Всесоюзный съезд физиологов, биохимиков и фармакологов. Тбилиси. 12—
18.Х.1937. Издание оргкомитета, 1937. С. 309—312.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 47 жание тепловых лучей (в значительной своей части поглощаемых водяным фильтром) было
совершенно ничтожным, дававшим эффект, лежащий значительно ниже порога тепловой чув-
ствительности испытуемых.
В качестве агента, выполняющего по нашей терминологии функцию воздействия типа
а, был использован электрокожный раздражитель – удар индукционного тока в указательный
палец той же правой руки испытуемого.
Установка для опытов была смонтирована на двух столах. На одном из них были установ-
лены приборы для экспериментатора, за другой стол усаживался испытуемый. В крышке этого
последнего было вырезано круглое отверстие диаметром около 4 см, приходившееся против
ладони, лежавшей на столе руки испытуемого; на соответствующем расстоянии от отверстия
помещался затопленный в крышку обычный реактивный ключ, приспособленный для подачи
электрокожного раздражителя. Под крышкой этого стола помещались: вертикально установ-
ленный проекционный аппарат, лучи которого собирались, затем несколько выше водяной
фильтр, далее цветной фильтр и, наконец, дополнительная линза, собиравшая лучи так, что
они точно покрывали собой площадь, образуемую вырезом в верхней крышке стола. Источ-
ником света служила лампа накаливания. Электрическое раздражение давалось при помощи
индукционного аппарата Дюбуа-Реймона. Включение экспериментатором света и снятие руки
испытуемого с ключа отмечались электрическим «втягивающим» отметчиком, работающим
совершенно бесшумно. Испытуемый был отделен от экспериментатора экраном. Во время опы-
тов лаборатория несколько затемнялась (см. схему установки на рис. 1).
Рис. 1. Схема установки
Исследование включало в себя две серии опытов. Опыты первой серии проводились сле-
дующим образом. Испытуемому предварительно сообщалось, что он будет участвовать в пси-
хофизиологических опытах с электрокожной чувствительностью. Когда испытуемый входил в
лабораторию, то стол с главной установкой был, как всегда, закрыт сверху черной, светонепро-
ницаемой тканью, так что вырез в столе вообще не был виден. Далее испытуемого усаживали
к столу несколько боком, так, что его рука естественно ложилась на стол вдоль и несколько
наискось. Затем испытуемого просили отвернуться в сторону и на минуту закрыть глаза. В это
время экспериментатор устанавливал соответственным образом руку испытуемого, обращая
его внимание на ключ, на котором он должен был держать палец, и накрывал его руку черной
материей.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 48 Таким образом, принимались все меры для того, чтобы испытуемый не знал о том, что его
рука будет подвергаться действию света. Это была «законспирированная», как мы ее назвали,
серия.
Инструкция, которую получал испытуемый, состояла в том, что он должен был на про-
тяжении всего опыта держать палец на ключе; почувствовав же удар электрического тока, –
снять палец 39, соответственно слегка приподняв кисть, но стараясь не сдвигать с места всей
руки, что, впрочем, естественно обусловливалось ее позицией на столе; тотчас же после этого
испытуемый должен был положить палец обратно на ключ.
Сами опыты протекали следующим образом: раньше с помощью специального ключа
давался свет, воздействовавший на протяжении 45 с, затем, тотчас после его выключения – ток.
Для того чтобы исключить всякую возможность образования условного рефлекса на время,
интервалы между отдельными сочетаниями всякий раз изменялись (в пределах от 45 с до 6
мин.). В течение одного сеанса давалось 10—14 сочетаний; в середине сеанса делался корот-
кий перерыв для того, чтобы дать испытуемому отдых от неподвижного сидения за столом.
Опыты регистрировались в протоколе по обычной форме. Через эту серию мы провели четы-
рех испытуемых.
Таким образом, эта серия шла по классической схемe опытов с условными двигатель-
ными рефлексами. Свет, который должен был приобрести значение воздействия типа α, высту-
пал в этих опытах как условный раздражитель, ток (воздействие типа а) — как раздражитель
безусловный. Непосредственно сблизив в наших экспериментах искомый процесс возникнове-
ния чувствительности с процессом образования условного рефлекса, мы имели в виду с самого
начала исследования поставить этим проблему их соотношения.
Оказалось, что даже в результате большого числа (350—400) сочетаний двигательный
рефлекс на действие света ни у одного из наших испытуемых не образовался.
Это легко понять, если мы примем во внимание, что в наших опытах первое воздей-
ствие (свет на кожу) не могло вызвать никакого ориентировочного рефлекса, то есть, попросту
говоря, оно не ощущалось испытуемым, чем и были нарушены нормальные условия образо-
вания условно-рефлекторной связи; поэтому в данных условиях, то есть в условиях простого
повторения сочетаний, оно не могло сделаться условным раздражителем. Следовательно, как
показывают результаты этой серии, оказалось, что принципиальные условия процесса образова-
ния условного рефлекса не совпадают с условиями искомого процесса возникновения чувстви-
тельности.
В следующей, основной, второй серии этого исследования условия опытов были изме-
нены в соответствии с нашими теоретическими представлениями об искомом процессе.
Это изменение выразилось в том, что мы частично «расконспирировали» опыты, преду-
предив наших испытуемых, что за несколько секунд до тока ладонная поверхность их руки
будет подвергаться очень слабому, далеко не сразу обнаруживающемуся воздействию и что
своевременное «снятие» руки в ответ на это воздействие позволит им избежать удара электри-
ческим током. Этим мы поставили испытуемых перед задачей избегать ударов тока и создали
активную «поисковую» ситуацию.
Так как под влиянием этой новой инструкция испытуемые могли начать пробовать сни-
мать руку ежеминутно, то мы внесли еще одно дополнительное условие, а именно, что в том
случае, если испытуемый снимает руку ошибочно (то есть в промежуток между воздействи-
ями), он тотчас же, как только его рука будет снова на ключе, получит «предупреждающее»
воздействие и вслед за ним удар тока, причем на этот раз снимать руку перед током он не дол-
жен. Введение этого дополнительного условия не только было необходимо по вышеуказанному
39 Этой инструкцией мы предупреждали возможность образования «скрытого» двигательного рефлекса по типу, установ-
ленному в опытах Беритова и Дзидзишвили (Тр. биолог. сектора Академии наук Груз. ССР. Тбилиси, 1934).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 49 соображению, но, как мы впоследствии в этом убедились, имело на определенном этапе опытов
для наших испытуемых значение важного дополнительного условия для выделения искомого
воздействия. Кроме указанного, все остальные условия опытов были теми же, что и в первой
серии.
Через эту вторую, основную серию исследования были проведены также четыре взрослых
испытуемых.
В итоге опытов мы получили следующие результаты.
Объективно все испытуемые в конце серии опытов снимали в ответ на действие видимых
лучей руку с ключа, либо вовсе не давая при этом ошибочных реакций, либо делая единичные
ошибки.
Так, у испытуемой Фрид., правильные снятия руки впервые появились после 12-го опыта
(после 139 сочетаний), начиная с 28-го опыта ошибочные реакции исчезли вовсе; на 31-м
опыте испытуемая дала наивысшие результаты: из общего количества 18 воздействий светом
было 7 правильных снятий и 11 пропущенных («подкрепленных»). Общий ход опытов с этой
испытуемой приведен на рис. 2.
Рис. 2. Испытуемая Фрид.
Вторая испытуемая, Сам., раньше была проведена через первую серию опытов, а после
300 сочетаний, не давших никакого результата, была переведена на вторую серию. Уже после
40 сочетаний в новых условиях она стала давать первые правильные снятия руки, а после 80
сочетаний число правильных снятий резко превысило число ошибок. В конце опытов по этой
серии мы имеем следующий результат: количество правильных снятий – 9, пропущенных раз-
дражителей – 4, ошибочных снятий нет (см. рис. 3).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 50
Рис. 3. Испытуемая Сам.
У третьего испытуемого, Гур., мы получили наиболее устойчивые результаты, что позво-
лило поставить с ним значительное число контрольных опытов, описанных ниже. Уже на 9-м
опыте у него было 6 правильных снятий, 2 пропущенных раздражителя и 1 ошибочное снятие.
В дальнейшем он давал в среднем 5—6 правильных снятий, 2—3 раздражителя пропускал,
количество ошибок колебалось от нуля до 1—2 (см. рис. 4).
Рис. 4. Испытуемый Гур.
Опыты с четвертым испытуемым не были доведены до конца вследствие случайных
обстоятельств. Однако полученные у этого испытуемого данные после 15—16 опытов (3—4
правильные реакции, 1—2 ошибки) показывают, что и у него процесс шел так же, как и у дру-
гих испытуемых.
Если представить себе примерную вероятность существующих при данных условиях
случайно правильных снятий руки, то становится очевидным, что полученные объективные
результаты свидетельствуют о том, что наши испытуемые Действительно отвечали на воздей-
ствие видимых лучей на кожу руки.
Разумеется, подобный вывод может быть сделан только в том случае, если исходить из
допущения, что другие возможные, но не учтенные факторы, могущие определить правиль-
ные реакции испытуемых, в ситуации эксперимента не имели места. Насколько правильно это
допущение, мы сможем судить по материалам опытов, которые будут описаны дальше.
Перейдем теперь к субъективным данным, полученным в этой серии.
После того как испытуемый начинал пробовать снимать руку с ключа, мы спрашивали
у него в конце опыта, почему он снимал руку именно в данный момент. Если отбросить пер-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 51 вые, чисто неопределенные («так просто, показалось что-то…») и очень разноречивые ответы
в условиях, когда снятие руки было еще в большинстве случаев ошибочным, то показания
всех испытуемых и в этой серии, и в сериях других, позже проведенных исследований созда-
вали впечатление описывающих неспецифическое переживание. Различие заключалось лишь
в способе описания этого переживания.
Вот некоторые из этих описаний: «почувствовал струение в ладони», «как будто легкое
прикосновение крыла птицы» (совершенно такое же показание было получено и в цитирован-
ных выше опытах Н.Б. Познанской), «небольшое дрожание», «будто перебирание какое…»,
«как ветерок…» и т.п.
Чтобы дать более полное представление о показаниях наших испытуемых, приве-
дем подробную протокольную запись беседы (испытуемый К., студент первого курса меха-
нико-математического факультета).
«При каких условиях Вы снимали руку?» – «Когда сильная свежесть, то это неверно;
и тепло тоже неверно. Верно это, когда проходит такое по руке вроде волны; но только волны
как бы раздельные, а это идет непрерывно. Если есть прерывность, то это уже не то». – «А это
ощущение связано с ощущением тепла?» – «Нет, теплового ощущения нет. Один раз я поду-
мал: может быть, должно быть тепло? Когда я это подумал, то мне показалось, что действи-
тельно тепло. Я сам тогда удивился, что почувствовал тепло. Но оказалось, что это неверно». –
«Отчетливо ли то ощущение, которое Вы испытываете перед током?» – «Сейчас достаточно
отчетливо. Я сомневаюсь, тогда я проверяю так: пошевелю рукой, если оно не пропадает, зна-
чит, верно». – «Может быть, до начала опыта нужно было давать Вам пробу?» – «Я caм, бывает,
проверяю: чувствую, а жду, когда будет ток, – верно или неверно».
Bce испытуемые отмечают трудность выразить в словах качество этих ощущений, их
неустойчивость и их очень малую интенсивность. Они часто сливаются с другими ощуще-
ниями в руке, число которых по мере продолжения опыта все более увеличивается (затека-
ние руки?); главная трудность и заключается именно в том, чтобы выделить искомое ощуще-
ние из целой гаммы других, посторонних ощущений; этому помогают случаи неправильного
снятия руки с последующим «наказанием», когда испытуемому известно, что именно в дан-
ный момент рука подвергается соответствующему воздействию. «Поэтому, – говорит один из
наших испытуемых, – я иногда снимаю руку просто для того, чтобы вспомнить, снова схватить
это ощущение».
Многие испытуемые (мы опираемся сейчас на показания испытуемых, собранные во всех
сериях исследования) отмечают в конце серии сильную ассоциативную и персеверативную тен-
денцию этих ощущений. Иногда достаточно положить руку испытуемого на установку еще до
сигнала экспериментатора о начале опыта, то есть когда испытуемый уверен в том, что искомое
ощущение не может возникнуть, как оно все же у него появляется. В этих случаях нам прихо-
дилось слышать от испытуемых просьбу подождать с началом эксперимента, чтобы «рука успо-
коилась». «На ладони прямо черти пляшут», – жаловался нам один из испытуемых. Столь же
ясно выступает персеверативная тенденция: «Опасно снимать, если угадал, потом, во второй
раз. Иногда выходит, а в общем труднее: можно вскоре почувствовать еще раз – зря» (испы-
туемый К.).
Характерной чертой, обнаружившейся в опытах, является также заметным образом воз-
растающая аффективность для большинства испытуемых самой экспериментальной ситуации:
ошибки часто переживаются резко отрицательно; испытуемые как бы аффективно втягива-
ются в задачу избежать удара электрического тока (хотя объективная сила электрического
раздражителя никогда не превышала величины, минимально достаточной для того, чтобы
вызвать рефлекторное отдергивание пальца; для электрической цепи нашей установки это
соответствовало 5—8 см шкалы большого циммермановского санного аппарата при макси-
мальной катушке при 4 V питания первичной обмотки с полностью вдвинутым сердечником).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 52 Такое аффективное отношение к току резко отличало поведение испытуемых во второй серии
от поведения испытуемых в первой серии. По-видимому, в связи с этим стоит также и тот
несколько парадоксальный факт, что возникающие ощущения при весьма малой интенсивно-
сти оказались, однако, обладающими большой аффективной силой, что особенно ясно сказы-
валось в тех случаях, когда по условиям эксперимента (во втором исследовании) мы просили
уже тренированных испытуемых вовсе не снимать руку с ключа при засветах. Наличие аффек-
тивного отношения испытуемых к стоящей перед ними в экспериментах задаче является, по-
видимому, существенным фактором; мы судим об этом по тому, что именно те из наших испы-
туемых, у которых аффективное отношение к задаче было особенно ясно выражено, дали и
наиболее резко выраженные положительные объективные результаты.
Главное же, с точки зрения нашей основной проблемы, положение, вытекающее как из
данных объективного наблюдения, так и из субъективных показаний, состоит в том, что пра-
вильные реакции испытуемых в связи с воздействием видимых лучей на кожу руки возможны
только при условии, если испытуемый ориентируется на возникающие у него при этом ощуще-
ния. Только один из наших испытуемых, прошедший через очень большое число опытов, отме-
тил, что иногда рука снимается у него «как бы сама собой». У всех же других испытуемых, как
только их внимание отвлекалось, правильные реакции становились или вовсе невозможными,
или во всяком случае их количество резко понижалось. Необходимость «прислушивания»
к своим ощущениям требовала от испытуемых большой активности; поэтому всякого рода
неблагоприятные обстоятельства, как, например, недомогание, утомление, наличие отвлекаю-
щих переживаний и т.п., обычно всегда отрицательно сказывались на объективных результатах
эксперимента.
В конце серии опытов мы попробовали перевести испытуемых на ключ с пневматической
камерой (по типу ключа А.Р. Лурия для регистрации сопряженных моторных реакций). Кимо-
графическая запись не дала, однако, никаких изменений, которые могли бы соответствовать
начинающемуся непроизвольно движению рук испытуемого в ответ на воздействие света.
Эти факты мы склонны подчеркнуть, так как из них следует – пока, разумеется, еще
только предположительно – тот вывод, что возникновение чувствительности к данному агенту
происходит не вслед за образованием условно-рефлекторной связи, но что возникающая чув-
ствительность составляет одно из условий возможности образования условных рефлексов на
соответствующее внешнее воздействие.
А это значит, что то состояние, которое субъективно выступает в форме смутного неспе-
цифического ощущения, представляет собой не просто эпифеномен, надстраивающийся над
условно-рефлекторными процессами и составляющий «параллельное» им явление, само по
себе лишенное какой бы то ни было объективной роли.
Другие факты, которые мы склонны специально подчеркнуть, состоят в том, что необ-
ходимым условием возникновения исследуемых ощущений является наличие определенной
направленной активности субъекта, которая в данных опытах имеет своеобразную, возможную
только у человека, форму внутренней, «теоретической» поисковой деятельности.
Объективные экспериментальные данные, которые мы получили уже в этом первом,
предварительном исследовании, являются с количественной стороны достаточно отчетливыми
и жесткими. Правда, мы не получили ни у одного испытуемого 100% правильных снятий руки
в ответ на действие засвета; это, однако, нисколько, разумеется, не снижает их выразительно-
сти, особенно если принять во внимание отмеченные выше моменты: малую интенсивность
возникающих ощущений и большую персеверативную тенденцию, трудность их выделения из
других случайных ощущений и пр.
Оставался главный вопрос – вопрос о действительном факторе, определяющем возмож-
ность правильных реакций испытуемых, иначе говоря, вопрос о квалификации основного
факта исследования.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 53 Выяснение этого вопроса требовало коренного изменения технических условий экспе-
римента, что было связано со значительным техническим усложнением установки. Поэтому
мы вынуждены были оставить этот вопрос открытым до следующего, нового исследования
и условно исходить пока из предположения о его положительном решении. С точки зрения
этого предположения мы провели, пользуясь той же экспериментальной установкой, еще одну
небольшую, третью, серию опытов, составившуюся из опытов «разведывательного» характера
и вместе с тем контрольных. Для этих опытов мы воспользовались испытуемыми, давшими во
второй серии наиболее устойчивые результаты.
Они состояли в том, что в самом конце исследования (после 750 сочетаний у испытуемой
Сам. и 500 у испытуемого Гур.) мы, не предупреждая об этом испытуемого, заменяли в экспе-
рименте зеленый светофильтр красным. Результаты, которые мы получили, были следующие.
Испытуемая Сам.: с зеленым светофильтром – 7 правильных реакций, ошибочных реак-
ций нет; на следующий день с красным светофильтром – 2 правильных снятия, одна ошибка;
на следующий день с красным же светофильтром – 1 правильное и 1 ошибочное снятие.
Испытуемый Гур.: с зеленым светофильтром – 5 правильных реакций, ошибочных реак-
ций нет; на следующий день с красным светофильтром – 5 правильных реакций, 1 ошибочная
реакция. В последующих трех опытах с красным светофильтром, проведенных через неделю
после других контрольных экспериментов, испытуемый снизил число положительных реакций.
Таковы объективные результаты этих опытов. Обратимся теперь к субъективным дан-
ным.
Испытуемая Сам. В первом же опыте с красным светофильтром после второго раздражи-
теля (оба пропущены) говорит: «Почему это я так плохо чувствую, или я не могу сейчас сосре-
доточиться? Сейчас попробую». После третьего, снова пропущенного, раздражителя: «Чув-
ствовала, но очень слабо, сосредоточиваться стараюсь, но не выходит. Совсем уж не знаю,
почему». На четвертый раздражитель испытуемая снимает руку, замечая: «Очень трудно уло-
вить, бывало легче». Далее испытуемая делает ошибку и т.д.
Испытуемый Гур. (первый опыт с красным светофильтром). Первый раздражитель про-
пускается; после второго, тоже пропущенного, раздражителя отмечает, что «есть ощущение,
но другого характера – более резкая вибрация». Третий и четвертый раздражители снова про-
пущены, после четвертого испытуемый говорит: «Сейчас я хотел сказать, что есть». На пятый
опять нет реакции, на остальные пять – правильные снятия. После опыта испытуемый заяв-
ляет, что «было что-то другое, потом только приспособился».
Это подтолкнуло нас к тому, чтобы попытаться через некоторое время поставить с этим
испытуемым опыты с задачей дифференцировки (зеленый и красный светофильтры) без вся-
кой предварительной тренировки («с места»). В результате испытуемый пропустил три раз-
дражителя, дал три снятия с правильной оценкой и одну ошибку, правда расценив раздражи-
тели наоборот, то есть обычные – как «другие, новые», а новые (красный светофильтр) – как
«обычные».
О чем говорят эти опыты? По-видимому, именно световой поток существенно опреде-
ляет реакции наших испытуемых, факт замены обычного светофильтра другим при сохранении
прочих условий опыта мог отразиться на результате эксперимента только благодаря 1) измене-
нию частотной характеристики потока вообще и 2) благодаря повышению теплового эффекта.
Таким образом, с одной стороны, мы получили некоторое косвенное подтверждение того, что
в данных условиях мы действительно имеем дело с чувствительностью кожи к видимым лучам,
а с другой стороны, эти опыты поставили перед нами вопрос о дальнейшем уточнении изуча-
емого явления.
Следующие опыты были проведены с выниманием светофильтра вообще, что, конечно,
также делалось без предупреждения об этом испытуемых.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 54 В результате испытуемая Сам. не дала ни одного правильного снятия руки, допустила
одну ошибку и 9 пропущенных раздражителей; испытуемый Гур. – одно правильное снятие, 4
ошибки и 4 пропущенных раздражителя. Субъективные показания обоих испытуемых также
несколько различны. Испытуемая Сам., как и в опытах с заменой светофильтра, ограничива-
ется замечаниями, что у нее «ничего не выходит» и т.п.; испытуемый Гур. после единственного
правильного снятия указывает: «Интенсивное ощущение, но иного характера» – и, наконец,
прямо указывает на действие тепла.
Эти опыты дали, таким образом, результаты, сходные с результатами опытов с заменой
светофильтра, только более ярко выраженные. Сохранились и различия между испытуемыми:
как в тех, так и в других опытах испытуемый Гур. обнаруживает более тонкое различение воз-
действий, более тонкий их анализ; отсюда, вероятно, и различие в объективных результатах.
В ходе дополнительных опытов с испытуемой Сам. мы в контрольных целях вовсе отключали
лампу, так что весь эксперимент в действительности проходил вхолостую; характерно, что,
несмотря на то, что отсутствие раздражителя перед ударом тока явно противоречило всему
предшествующему лабораторному опыту испытуемой и шло вразрез с ее ожиданием, она все
же не сделала в этом эксперименте ни одной попытки снятия руки с ключа. «Ничего не чув-
ствовала», – с удивлением отметила после опыта испытуемая.
В заключение мы поставили с испытуемым Гур. опыты, в которых вместо обычного воз-
действия видимыми лучами на ладонь правой руки испытуемого мы воздействовали на ладонь
его левой руки. Результаты были получены такие: опыт с правой рукой – 6 правильных реакций,
3 пропущенных раздражителя, 1 ошибка; в тот же день опыт с левой рукой – 3 правильных,
7 пропущенных, 1 ошибка; в два следующих экспериментальных дня мы получили в опытах
с левой рукой 4 правильных снятия, 7 пропущенных, ошибок нет и 6 правильных, 6 пропу-
щенных, ошибок нет; при переходе снова на правую руку – 7 правильных, 2 пропущенных,
1 ошибка. Таким образом, наличие переноса у этого испытуемого чувствительности кожи к
видимым лучам с правой руки на левую несомненно.
Конечно, эти ориентировочные, разведывательные опыты последней серии совершенно
недостаточны для того, чтобы на их основании могли быть сделаны сколько-нибудь надеж-
ные выводы. Дальнейшей разработке интересовавшего нас явления были посвящены экспе-
рименты, составившие содержание второго и третьего исследований, продолжавших начатый
цикл.
3
Второе исследование возникновения чувствительности кожи к видимым лучам было
проведено нами совместно с Н.Б. Познанской. В нем принимала участие С.Я. Рубинштейн,
которая провела также и некоторые самостоятельные серии.
Первая задача, вставшая перед нами в этом исследовании, заключалась в возможно более
тщательной проверке и квалификации основного явления – явления фоточувствительности
кожи. Необходимо было обеспечить возможно большую чистоту экспериментов, исключив из
ситуации опытов возможное влияние на испытуемых посторонних, не учитываемых факторов.
Для этого следовало, в частности, учесть более точную характеристику главнейших воздей-
ствий, произведя соответствующие физические измерения. Нужно было, наконец, обеспечить
возможность модификации методики и постановки специальных контрольных опытов.
С этой целью мы полностью перестроили установку для экспериментов. Установка испы-
туемого была вынесена в отдельную лабораторию, связанную электрическими линиями с
соседней, выходящей в тот же коридор комнатой экспериментатора. Этим достигалась полная
изоляция испытуемого от возможных влияний непосредственно со стороны экспериментатора.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 55 «Стол», на который усаживался испытуемый во время опыта, был оборудован следую-
щим образом: от его игральной возвышающейся части по обе стороны вдоль стены и на неко-
тором расстоянии от нее отходили два закрытых со всех сторон крыла. В этих крыльях были
установлены на деревянных рельсах два подвижных осветительных фонаря, снабженных кон-
денсаторами с проекционными лампами мощностью 750 W каждая; далее по направлению к
центральной части стола с обеих сторон располагались водяные фильтры (толщина слоя жид-
кости – 15 см), затем подвижные штативы цветных фильтров и штативы дополнительных линз.
В центральной части стола, внизу, на уровне встречающихся лучей обоих осветителей
помещалась зеркальная призма с таким соотношением углов, что оба луча, отражаясь вверх,
собирались, равномерно покрывая площадь выреза в верхней крышке стола, над которым рас-
полагалась ладонь руки испытуемого. Вверху от призмы помещался еще один горизонтально
расположенный дополнительный шестисантиметровый водяной фильтр и толстое зеркальное
стекло, препятствующее току воздуха в пространстве, непосредственно соприкасающееся с
вырезом в крышке (рис. 5).
Такое устройство «стола» для испытуемого, построенного по типу оптической скамьи,
позволяло, во-первых, пользоваться двумя источниками лучистой энергии и, во-вторых, доста-
точно точно регулировать освещенность и тепловой эффект, с одной стороны, изменяя рас-
стояния до источника энергии, а с другой стороны, изменяя фильтры, поглощающие тепловые
лучи, путем приливания воды в дополнительные фильтры или заменяя воду растворами, обла-
дающими большим коэффициентом поглощения.
Рис. 5. Разрез установки для испытуемого: 1 — лампа осветительная; 2 — водяной
фильтр; 3 — цветной фильтр; 4 — дополнительная линза; — отражающая призма; 6 — допол-
нительный водяной фильтр; 7 — стеклянная перегородка; 8 — сигнальная лампочка; 9 — ключ
испытуемого; 10 — электрод; 11 — термометр; 12 — сигнализатор ассистента
Верхняя крышка стола была оборудована, как и в установке первого исследования, затоп-
ленным в стол и закрепленным подвижно ключом, приспособленным для передачи электрораз-
дражителей. У самого края впереди помещался небольшой дополнительный вырез, куда вкла-
дывался один из элементов чувствительной термопары (второй элемент термопары помещался
в сосуде Дюара в той же комнате), что давало возможность вести регистрацию тонких измене-
ний температуры участка кожи, непосредственно примыкающего к освещаемой поверхности.
В центре впереди на качающемся узком рычаге с пружинами укреплялся съемный неполяри-
зующийся электрод для изучения электрического потенциала и сопротивления кожи; другой
электрод (левая рука испытуемого) помещался на отдельной подставке.
Кроме этого, лаборатория была оборудована электротермометром для измерения общей
динамики температуры кожи испытуемого во время опытов и ртутными лабораторными тер-
мометрами для измерения комнатной температуры и температуры воздуха в части установки,
непосредственно сообщающейся с вырезом в верхней крышке.
Непосредственно перед испытуемым была установлена на специальном штативе сиг-
нальная лампочка. Сзади от него помещался сигнализационный прибор для связи ассистента
с экспериментатором, прикрываемый вертикальной стенкой центральной части установки.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 56 Наконец, в лаборатории помещались: установка для измерения остроты зрения, специальный
осветитель с реостатом и вольтметром (на схеме не изображены) и еще одна лампа, включаю-
щаяся из комнаты экспериментатора; назначение этих приборов будет выяснено ниже. Общая
схема экспериментальной установки в лаборатории, где находился испытуемый, представлена
на рис. 6.
Установка в лаборатории экспериментатора была смонтирована на одном большом столе
и на прилегающей к нему стене комнаты. Она состояла из нескольких частей.
1. Приборы подачи раздражителей: а) рубильник включения тока городской сети, рео-
стат и вольтметр переменного тока для контроля постоянства напряжения в цепи проекцион-
ных ламп, главный ключ – замыкатель цепи ламп и рубильник переключения с одной лампы
на другую, параллельный главному ключу бесшумный ртутный размыкатель (на схеме не
показан); б) индукционный аппарат Дюбуа-Реймона, выключатель и ключ подачи электриче-
ского раздражителя; в) выключатель лампы дополнительного освещения (зрительный раздра-
житель).
2. Приборы сигнализации: кнопка сигнала к испытуемому; сигнализационное устройство,
связанное с главным ключом, для сообщения с ассистентом; выключатель сигнализации (для
контрольных опытов); сигнальная лампочка от ключа испытуемого и сигнальная лампочка от
ассистента.
Рис. 6. Схема установки I (испытуемого)
3. Приборы регистрации температуры кожи руки испытуемого: переходная колодка
линии термопары; ключ, закорачивающий эту линию, реостат и декадный магазин сопротив-
ления (на схеме не обозначен); зеркальный гальванометр (II).
4. Приборы для исследования электрического потенциала кожи, ее сопротивления и элек-
трочувствительности (комбинированная схема): зеркальный гальванометр (I); стрелочный
гальванометр; милливольтметр постоянного тока с двойной шкалой; коммутатор поля, рео-
статы и потенциометры; переключатели цепей и ключи для работы по одной из трех возмож-
ных схем.
Общая схема установки экспериментатора изображена на рис. 7.
Рис. 7. Схема установки II (экспериментатора)
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 57 Опыты, составившие первую серию этого исследования, проходили по той же принципи-
альной методике, что и опыты второй серии прежнего исследования. Различие между ними
состояло лишь в том, что: 1) длительность засвета ладони руки была уменьшена до 30 с,
соответственно были сокращены и интервалы между раздражителями – от 30 с до 3 мин.; 2)
связь между испытуемым и экспериментатором осуществлялась электрической сигнализацией:
о начале опыта испытуемый предупреждался коротким вспыхиванием сигнальной лампочки;
загорающаяся на несколько секунд лампочка после снятия руки с ключа обозначала правиль-
ное снятие, мигание лампочки – ошибку; при снятии руки испытуемого с ключа сигнальная
лампочка на столе экспериментатора автоматически выключалась; посредством условных сиг-
налов другой лампочки (не видимой испытуемым) ассистент, присутствующий в лаборатории
испытуемого, мог получать команды от экспериментатора; 3) тренировочные опыты проходили
под наблюдением ассистента, который, сидя позади и несколько сбоку от испытуемого, реги-
стрировал поведение испытуемого и следил за работой аппаратуры; обычно одновременно с
подачей раздражителя на контрольном щитке, который находился перед ассистентом, но кото-
рый не был виден с места, занимаемого испытуемым, автоматически появлялся слабый свето-
вой сигнал (зеленый или красный цвет в зависимости от включения того или другого освети-
теля в установке); во всех контрольных опытах эта часть сигнализации отключалась.
Вся первая серия (три испытуемых) проводилась с совершенно константными раздражи-
телями: даваемая яркость по данным измерений была около 3/4 стильба, то есть значительно
большей, чем в опытах первого исследования, тепловая же характеристика, по данным кало-
риметрических измерений, выражалась в ничтожной величине – 0,006 мал. кал.
Экспериментальные данные, полученные в этой теории опытов, подтвердили результаты
первого исследования.
Изображение типичного протекания процесса возникновения чувствительности у одного
из наших испытуемых этой серии представлено (по объективным данным) на рис. 8.
Рис. 8. Испытуемый К., серия А
Как пример протекания опыта приведем протокол одного из последних экспериментов
с этим испытуемым (табл. 1).
Таблица 1
Испытуемый К., 2/VI 1939, № 47
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 58
Вероятность роли посторонних, не учитываемых факторов, которая могла бы сказаться
на результатах этой серии опытов, была сведена условиями экспериментов к минимуму: испы-
туемые были полностью отделены от экспериментатора, так что какие бы то ни было непроиз-
вольные сигналы со стороны последнего были исключены; отключение контрольных лампочек
полностью уничтожало эти возможности и со стороны ассистента; наконец, переход на вакуум-
ный замыкатель с ртутью делал совершенно бесшумной единственную техническую операцию,
совпадающую во времени с подачей основного раздражителя. Оставалось исключить моменты,
связанные с действием самого потока видимых лучей.
Первым вопросом и здесь оставался вопрос о возможной роли тепла. Полученная нами
величина на хорошо выверенных приборах (мы пользовались двумя различными калоримет-
рами) – 0,006 Q была, разумеется, во много раз меньше величины порога тепловой чувстви-
тельности. Оставалось выяснить, не меняется ли у наших испытуемых этот порог в ходе самих
опытов. С этой целью мы измеряли порог тепловой чувствительности к инфракрасным лучам
испытуемых в самом конце серии. Полученные в этих измерениях величины оказались, как и
следовало ожидать, значительно выше (в десять раз), чем та, с которой мы имели дело в наших
опытах (0,06—0,04 Q). Таким образом, возможность реакции испытуемых непосредственно
на тепловые лучи была исключена.
Можно было, однако, допустить существование непрямого теплового эффекта облуче-
ния, возникающего вследствие преобразования энергии видимых лучей.
Для того чтобы выяснить этот вопрос, были проведены специальные измерения.
Мы полагали, что в случае если нагревание действительно имеет здесь место, то оно не
может не захватить также того участка кожи, который непосредственно примыкает к облу-
чаемому участку. Поэтому, для того чтобы уловить тепловой эффект облучения, достаточно
было систематически регистрировать в ходе опытов температуру ближайшего к облучаемому
участку кожи, для чего в установке была вмонтирована специально изготовленная термопара,
один из элементов которой прижимался пружиной к краю поверхности ладони испытуемого,
подвергавшейся действию видимых лучей. Так как шкала зеркального гальванометра, растя-
нутая на 300 мм, покрывалась перепадом температуры около 1,2°С, то, считая отсчетной еди-
ницей деление шкалы в 0,5 мм, мы могли уловить изменения с точностью около 0,005°С.
Измерения были проведены при различных величинах интенсивности (Q) облучения.
Так как в ходе опыта происходят значительные колебания температуры кожи, то сопоставля-
лись между собой средние величины, получаемые в конце полуминутных интервалов, прихо-
дящихся на засвет, и интервалов без засвета. Данные этих измерений показали, что: 1) при
интенсивности облучения > 0,10 – < 0,16Q происходит незначительное, но закономерное повы-
шение температуры кожи во время засвета; 2) при интенсивности облучения > 0,006 и < 0,10Q
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 59 тепловая реакция, по-видимому, отсутствует; 3) при интенсивности облучения – 0,006Q (при-
нятой в наших опытах) отсутствие тепловой реакции кожи несомненно.
Таким образом, влияние тепловой реакции кожи оказалось полностью исключенным.
С особенной уверенностью это можно утверждать в результате сопоставления получен-
ных данных с данными об общих колебаниях температуры кожи во время опыта, которые мы
получили путем систематического измерения температуры кожным электротермометром до
начала опыта, в середине опыта и в конце его. Измерения производились в двух точках: в сере-
дине ладони, на облучаемом участке и на участке, с ним смежном.
Данные этих измерений показывают, что: 1) в течение опыта наблюдаются весьма значи-
тельные (до 1°С) колебания температуры кожи руки испытуемого; 2) наибольшие величины
падают при этом на начало опыта, наименьшие – на середину и конец опыта и 3) существенных
различий в динамике величины на облучаемом участке и на участке кожи, смежном с ним, не
отмечалось.
Эти данные свидетельствуют, таким образом, о том, что наблюдаемые колебания темпе-
ратуры кожи испытуемого не зависят от воздействия света или во всяком случае эффект от
этого воздействия полностью перекрывается влиянием других факторов; в первую очередь на
понижении температуры кожи сказывается, по-видимому, тот факт, что рука испытуемого на
протяжении опыта остается неподвижной и плотно прижатой к поверхности стола.
Следующий вопрос, который встал перед нами в этой серии исследования и который мы
попытались разрешить, был вопрос о возможной роли конвекционного тепла.
Зажигание лампы, даже кратковременное, неизбежно вызывало разогревание окружа-
ющих их металлических сеток и, несмотря на устройство вентиляции, нагревание воздуха в
установке, в частности в верхней части ее, отделенной стеклом, с которой непосредственно
соприкасалась ладонь руки испытуемого. Можно было поэтому допустить, что реакции испы-
туемого отвечали изменениям температуры воздуха в установке. Хотя это допущение казалось
нам маловероятным благодаря относительно медленному распространению конвекционного
тепла, что при неравномерности засветов должно было дать исключительно сложную картину
температурных колебаний, мы все же произвели специальные измерения.
Оказалось, что температура воздуха в верхней камере установки повышается (по данным
более 30 замеров) в течение опыта примерно на 3°С. Это весьма важное обстоятельство. При
столь резких колебаниях температуры воздуха, окружающего облучаемый участок, допустить
реакции испытуемого на относительно совершенно ничтожную лучистую теплоту едва ли воз-
можно. С другой стороны, эти данные показывают, что наблюдаемые колебания температуры
кожи испытуемых не зависят от внешних тепловых воздействий (точнее говоря, что их влияние
полностью перекрывается), так как температурные кривые кожи руки и воздуха и установке
идут в противоположном направлении – первые падают, вторые резко поднимаются.
Чтобы проследить зависимость динамики температуры воздуха, соприкасающегося с
ладонью испытуемых, от включения осветителей, мы произвели измерения (с точностью до
0,1°С) с интервалами в полминуты на протяжении 50 мин., в течение которых было дано 22
засвета. Результаты этих измерений представлены в виде кривой на рис. 9.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 60
Рис. 9. Кривая повышения температуры воздуха в установке
На этой кривой жирными линиями проведены ординаты, соответствующие полуминутам
засвета; ординаты, соответствующие интервалам без включения осветителей, не проведены
линиями. Подсчитав по этой кривой число случаев, когда включение осветителей совпадало с
повышением температуры, число случаев, когда включение осветителей не совпадало с повы-
шением температуры, и число случаев повышения температуры без предшествующего вклю-
чения осветителей, мы получили следующие величины: 11, 10 и 12. Следовательно, возмож-
ность ориентировки испытуемых на повышение температуры воздуха в установке в условиях
наших опытов также была исключена.
В этой же серии исследований были проведены опыты с изучением влияния облучения
на электрический потенциал и на изменение сопротивления облучаемого участка кожи.
Предварительными опытами было показано (Н.Б. Познанская), что при длительном
достаточно интенсивном тепловом облучении происходит резкое понижение электрического
сопротивления кожи и возникновение положительного заряда на нагретом участке. В связи с
этим целесообразно было исследовать то и другое в условиях наших опытов и у испытуемых,
прошедших через опыты, сравнительно с испытуемыми, через опыты не прошедшими.
Данные исследования влияния облучения на сопротивление кожи показали, что при
облучении 0,1Q и выше наблюдается у обеих групп испытуемых слабое изменение сопротив-
ления, вызывающее незначительное нарастание силы тока. При облучении же 0,006Q реакция
в пределах ошибки и не обладает закономерным характером.
Аналогичные данные были получены и в результате исследования влияния облучения
на электрический потенциал кожи 40: изменения потенциала под влиянием облучения 0,006Q
обнаружить не удалось ни у основной, ни у контрольной группы испытуемых.
Специальному рассмотрению мы подвергали динамику интервалов, протекающих с
момента действия видимых лучей до момента снятия испытуемым руки с ключа. В начале
серии эти интервалы обнаруживают значительные колебания и дают более низкие средние
величины, к концу серии у всех испытуемых, хотя и в разной степени, эти интервалы выравни-
ваются и вместе с тем увеличиваются. Так, например, у испытуемого К., давшего к концу серии
наиболее устойчивое время реакции (мы, разумеется, употребляем этот термин совершенно
условно), последние 120 правильных снятий руки распределялись по величине интервалов
следующим образом: первые 30 реакций имеют среднее время реакции (Am) 16 с, вторые 30
реакций – 19 с, третьи 30 реакций – 20 с, последние – 25 с. Средняя вариация соответственно
выражается величинами: 6,3—6,0—5,0—2,6. Последняя цифра ясно говорит против возмож-
ности допустить в конце серии опытов даже незначительное количество случайно правильных
40 Факт изменения ЭДС кожи лягушки под влиянием облучения был прослежен у нас Л.Т. Загорулько и А.В. Лебединским.
Эти авторы получили положительные результаты при условии сохранности центральной нервной системы // Физиологический
журнал СССР. 1932. Т. XVIII. № 5.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 61 реакций, так как точность в 2,6 с дает при среднем интервале между раздражителями в 2 мин
крайне малую вероятность случайных снятий.
Несколько неожиданным на первый взгляд является тот факт, что время реакции у всех
наших испытуемых не уменьшается в ходе опытов, но, наоборот, заметно возрастает. Объяс-
нения этому факту дают показания самих испытуемых. Вследствие того что главная трудность
для наших испытуемых заключается в выделении искомого ощущения из ряда других слабых
ощущений и персевераций, что удается лучше всего сделать, прослеживая за их динамикой,
то у них, с одной стороны, постепенно вырабатывается своеобразная тактика задерживания
реакции, а с другой стороны, возникает навык оценки всегда одинакового в наших опытах
интервала между началом действия раздражителя и ударом тока. Действительно, просматри-
вая протоколы, легко заметить, что нередко после пропущенного раздражителя испытуемые
несколько сокращают время реакции, затем снова увеличивают его. Например, испытуемый К.
(прот. 48) первый раз снимает руку на 27-й с, второй раз – на 28-й с, третий раздражитель про-
пускает, замечая: «Не успел снять»; на следующий раздражитель – правильное снятие на 21-й
с, затем на 29-й с, следующий раздражитель снова пропускается, а затем идут два правильных
снятия руки с временем реакции 25 и 26 с.
Когда мы посчитали главную задачу этой серии в общем выполненной, мы решили поста-
вить, как и в третьей серии нашего первого исследования, заключительные контрольные опыты
с исключением действия света. Понятно, что такие опыты могут быть проведены только в
самом конце исследования и далеко не со всеми испытуемыми, так как они необходимо должны
создавать у испытуемого некоторый эмоциональный срыв, тем более сильный, чем аффектив-
нее для него ситуация эксперимента; действительно, одна из наших испытуемых после первых
же мнимых воздействий, сопровождавшихся ударом тока, вовсе отказалась продолжать экспе-
римент, ссылаясь на то, что «сегодня она не может сосредоточиться», что «очень потеет рука».
Более полные результаты мы получили у другого испытуемого этой серии.
В этих опытах в отличие от сходных опытов первого исследования мы не отключали
вовсе линии осветителей, а включали осветители, как обычно. Однако незаметно для испытуе-
мого мы клали на стекло, отделяющее верхнюю часть установки, точно на пути светового луча,
небольшую по формату, но толстую переплетенную книгу 41. Таким образом, никакие измене-
ния в условиях опыта, кроме указанного, не могли иметь места.
По этой методике мы провели два опыта, каждый из которых состоял из двух частей:
в первой части опыта условия были нормальными, вторая часть опыта шла с книгой, экра-
нирующей лучи. Всего мы давали по восемь раздражителей, причем интервалы второй части
эксперимента точно повторяли собой интервалы первой части. Сводные результаты по обоим
опытам оказались следующие: в первой части опытов правильных реакций 12, пропущенных
раздражителей 4, ошибок нет; во второй части опытов правильных реакций 2 (из них одно
снятие на 53 с), что произошло благодаря тому, что при подаче этого раздражителя выключа-
тель сработал неправильно, пропущенных 13, ошибочных случаев один (испытуемый К., прот.
66 и 67). Эти результаты, конечно, не требуют комментария.
4
Если подытожить результаты, полученные в первой серии этого второго исследования,
то можно считать установленным с достаточно большой степенью вероятности, что тепло-
вые пороги остаются у наших испытуемых значительно выше теплового эффекта воздействия
источника видимых лучей, то есть что ощущения, возникающие у них в процессе опытов, непо-
средственно вызываются не действием лучистого тепла, но, по-видимому, действием именно
41 Предложение П.П. Блонского.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 62 видимых лучей. Возможно и совершенно естественно было, однако, предположить факт вли-
яния лучистого тепла в связи с воздействием лучей видимой части спектра, допустив катали-
зирующее действие последних на тепловую чувствительность, которая, таким образом, повы-
шается под влиянием засвета кожи.
В этом случае наши экспериментальные данные уполномочивали бы нас говорить лишь
о понижении порогов тепловой чувствительности, а отнюдь не о появлении неспецифической
кожной чувствительности к видимым лучам. Очередная задача исследования заключалась,
таким образом, в экспериментальном решении отмеченного вопроса.
Вопрос этот представлялся нам заслуживающим внимания и с несколько другой стороны.
Обычная интерпретация некоторых явлений чувствительности как результата чисто количе-
ственного процесса понижения порогов далеко не всегда казалась нам теоретически удовле-
творительной. В самом деле, после дискуссии о модальности кожной чувствительности, после
открытия явлений протопатической чувствительности нетрудно допустить, что существенное
качественное изменение переживания стоит в связи с качественным же объективным измене-
нием самого процесса. Нам казалось, что в ряде случаев постепенного количественного паде-
ния порогов должна существовать известная прерывность, выражающаяся в возникновении
новых объективных соотношений. Возникшая в ходе нашего исследования проблема откры-
вала возможность сделать некоторые шаги в освещении этого более общего вопроса.
Экспериментальной разработке проблемы соотношения (в условиях наших опытов) теп-
ловой чувствительности и раздражимости по отношению к видимым лучам была посвящена
вторая серия этого исследования.
Основной методический прием заключался здесь в том, чтобы вернуться к методике
постепенного понижения интенсивности облучения, как это делалось в опытах Н.Б. Познан-
ской. Нужно было вместе с тем разделить действие обоих факторов. Иначе говоря, нужно было
иметь возможность произвольно менять в ходе опытов, с одной стороны, степень освещенно-
сти, даваемую нашими источниками, а с другой стороны, величину излучаемого тепла. С этой
целью, воспользовавшись двусторонностью установки, подвижностью источников энергии и
сменностью водяных фильтров, мы построили для опытов с понижением порогов двенадцати-
ступенную шкалу, предусматривающую расхождение кривой освещенности и кривой излуча-
емого тепла.
Ступени I, II, III, IV, VII, VIII и IX шкалы представляли ряд падающих величин осве-
щенности и излучаемого тепла; на ступенях V, VI, VI A и VI Б эти величины резко расходились
между собой за счет возрастающей освещенности; последняя ступень (N), соответствующая
раздражителю первой серии, давала максимальное их расхождение (см. кривые на рис. 10).
Разумеется, об изменениях раздражителя во время опытов испытуемым не сообщалось.
Рис. 10
Эту серию мы также провели с тремя испытуемыми; результаты опытов с каждым из них
нам придется рассмотреть отдельно.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 63 Первые опыты с испытуемой Р. мы поставили по методике первой серии, то есть с посто-
янной характеристикой воздействия (N). Как и другие испытуемые данной серии, эта испыту-
емая дала в первые 14 опытов единичные правильные снятия руки, в два раза большее коли-
чество ошибочных случаев и пропустила более чем 90% раздражителей. В своих показаниях
испытуемая отмечает, что она «ничего ладонью не ощущает», что «никакого ощущения нет»,
«было что-то такое, но неясное» и т.п. С 15-го опыта испытуемую перевели на вторую серию.
Мы начали со второй ступени нашей шкалы. Испытуемая дала подряд три правильных
снятия руки и в тот же день была переведена на ступень III (0,102Q), на третий день мы дали
ей раздражитель IV (0,064Q), когда через четыре дня испытуемая стала уверенно отвечать на
него, мы попробовали перейти к ступени V, но вынуждены были возвратиться снова к раз-
дражителю IV, добившись, таким образом, успеха для этой степени интенсивности облучения
только на 9-м опыте. При этом изменение порога тепловой чувствительности испытуемой дало
величину 0,045Q, то есть величину, заметно меньшую. Такое соотношение является парадок-
сальным; тем не менее оно отмечается и у других испытуемых. Первоначально мы пытались
его объяснить тем, что измерение тепловых порогов производилось на открытой аппаратуре,
свободной от недостатка нашей установки (колебаний действующего на руку конвекционного
тепла, которое, может быть, мешает испытуемому); в конце исследования мы стали склоняться
к другому объяснению; к нему мы еще будем иметь случай возвратиться ниже.
Показания испытуемой носят достаточно определенный характер. «Ясно чувствую
тепло», – говорит испытуемая в начале серии. Только впервые в опытах с раздражителем IV
она однажды прибавляет к этому: «И будто чем-то шершавым».
13-й опыт дал удовлетворительные результаты с раздражителем V (0,049Q), тогда мы
провели вторую часть опыта с раздражителем VI (0,034Q), то есть снизили на 30% тепловую
интенсивность и одновременно увеличили освещенность на 70%. Объективный результат поло-
жительный. Субъективно на вопрос экспериментатора: «Что Вы чувствовали, когда снимали
руку в первой половине опыта?» – испытуемая отвечает: «Сначала чувствую тепло, потом как
бы прикосновение». На тот же вопрос в отношении второй половины опыта говорит: «То же
самое, только ощущения были как будто сильнее» (прот. 14).
Следующий за этим критическим экспериментом опыт проводится с раздражителем VI
(0,036Q) при значительно более низкой освещенности; удовлетворительный результат испыту-
емая дает впервые только на 25-м опыте, то есть после 10 дней тренировки. Характерно пока-
зание испытуемой на последнем опыте с этим раздражителем: «Я чувствую тепло. Теперь оно
другое, чем было раньше… прикосновение такое… такое легкое прикосновение» (прот. 25).
Ступень VII заняла 7 опытов, ступень VIII – 3 опыта, ступень IX – всего 2 опыта, то есть
к концу серии, как и в начале ее, мы получили значительное ускорение процесса тренировки.
Таким образом, если проанализировать ход всех опытов, приняв при этом во внимание, что
последние ступени пройденной серии отличались от средних ее ступеней по характеристике
раздражителей очень резко в отношении величины излучаемого тепла, но были почти равны
в отношении освещенности, то становится очевидным, что раньше, в первой части, процесс
«тренировки» шел в зависимости от кривой излучаемого тепла, а начиная с критических сту-
пеней (V, VI) – в зависимости от освещенности. Иначе говоря, в начале серии реакции испыту-
емой определяются тепловой чувствительностью, а во второй части серии – чувствитель-
ностью к видимым лучам.
Этот вывод полностью подтверждается вторым критическим экспериментом, состояв-
шим в переводе испытуемой со ступени IX на ступень N. Эта последняя ступень (напомним,
что она соответствует постоянным условиям первой серии) отличается от предшествующей
дальнейшим резким понижением излучаемого тепла (0,011—0,006Q) и одновременно еще
более резким – в несколько раз – повышением освещенности. Если реакции испытуемой по-
прежнему определяются тепловым эффектом, то ее перевод на эту новую для нее ступень будет
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 64 связан с понижением числа правильных реакций. Если же наш вывод верен, то есть испытуе-
мая действительно ориентируется теперь на воздействие света, то переход к раздражителю N
не будет для нее затруднительным.
Первый же опыт после опытов с раздражителем IX, проведенный с нормальным раздра-
жителем, дал следующие результаты: правильных снятий руки – 6, пропущенных раздражите-
лей – 4, ошибка – 1. Второй опыт: правильных реакций – 8, пропущенных – 4, ошибка – 1
(последующие опыты приведены на рис. 11).
Рис. 11. Первая серия, испытуемая Р.
Приведем показания испытуемой после первого опыта с нормальным раздражителем.
Экспериментатор: «При каких условиях Вы снимаете руку?» Испытуемая: «Если рука влажная,
то как бы сушит, если же рука не влажная, то я слышу как бы легкое прикосновение, а потом
как бы ветерок такой легкий. Раньше, с месяц тому назад, было ощущение другое, более резкое.
Иногда сразу могла чувствовать».
Второй испытуемый, Мих., был также предварительно проведен через опыты с раздра-
жителем N (первой серии). Суммарные результаты по 12 опытам: 6 правильных снятий, 22
ошибочных реакции и 112 пропущенных раздражителей. Начиная с 13-го опыта с ним были
поставлены эксперименты с раздражителями второй серии.
Ступень раздражителя II испытуемый проходит в первый же опыт («с места»). Раздражи-
тель III требует уже восьмидневной тренировки, хотя порог тепловой чувствительности испы-
туемого почти в два раза ниже величины получаемого тепла (то же явление, что и у испыту-
емой Р.).
Ступень IV (0,064Q) испытуемый проходит в течение всех трех опытов; ступень V
(0,049Q – величина, близкая к порогу) снова, как и у испытуемой Р., оказывается для него наи-
более трудной. Первые удовлетворительные результаты с этим раздражителем мы получили у
испытуемого только на 11-м опыте, после чего сразу же перешли к критическим эксперимен-
там.
Задача критических экспериментов с этим испытуемым состояла прежде всего в том,
чтобы получить на участке наибольшего разведения кривых нашей шкалы возможно резче
выраженную зависимость реакций испытуемого от соотношения интересующих нас моментов.
Поэтому мы впервые применили в опытах с этим испытуемым методику возвращения к пред-
шествующим раздражителям («попеременность» раздражителей).
В следующем после опытов с раздражителем V эксперименте мы в первой его части дали
раздражитель VI, а во второй его части – раздражитель УТ А. Результаты были получены такие.
В первой части опыта (0,037Q, освещение в усл. эл. ед. – 24): правильных снятий – 1,
пропущенных раздражителей – 7, ошибок – 4. Во второй части опыта (0,034Q, освещение в
усл. эл. ед. – 36): правильных снятий – 5, пропущенных раздражителей – 5, ошибок – 2.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 65 Таким образом, как и у испытуемой Р., мы получили при понижении теплового эффекта
и повышении освещенности возрастание числа положительных реакций и уменьшение числа
ошибок (прот. 24—25).
Повторный эксперимент с тем же раздражителем УТ А дал еще более высокие показатели:
правильных снятий – 6, пропущенных раздражителей – 4, ошибка – 1. Тогда мы вновь вер-
нулись к раздражителю VI. В результате мы получили: правильное снятие – 1, пропущенных
раздражителей – 11, ошибок – 2. Следовательно, на повышение теплового эффекта и пони-
жение освещенности испытуемый реагировал уменьшением числа правильных снятий руки и
возрастанием ошибок.
Мы решили повторить опыт в третий раз. Для этого были поставлены еще два экспери-
мента с раздражителем VI, давших еще более резкие результаты, и снова проведен эксперимент
с раздражителем УТ А. На этот раз испытуемый дал 5 правильных снятий и не сделал ни одной
ошибки (прот. 30). Таким образом, повторение опытов не только не привело к сглаживанию
констатированного различия, но, наоборот, сделало его еще более резким. Из этого следует, что
повышение чувствительности испытуемого к воздействию, дающему высокую освещенность,
влияет на его чувствительность к воздействию, дающему большую величину излучаемого тепла
и меньшую освещенность, скорее отрицательно, чем положительно.
На основании полученных данных можно было сделать, однако, и другое предположе-
ние. Так как при возвращении от раздражителя У1 А к раздражителю VI не только уменьша-
ется степень освещенности, но также несколько возрастает величина излучаемого тепла, то
можно было поставить наблюдаемое снижение результатов в связь именно с этим последним
моментом, то есть предположить отрицательное влияние тепловых лучей. Чтобы проверить
это предположение, мы поставили четвертый контрольный опыт, для чего, несколько пони-
зив освещенность, мы одновременно значительно (до 0,023Q) снизили тепловой эффект (раз-
дражитель VII). Результаты этого опыта получились отрицательные: правильных снятий – 3,
пропущенных раздражителей – 9, ошибок – 4. Следующий опыт с увеличением освещенности
при одновременном увеличении получаемого тепла (раздражитель VI E – 0,029Q) снова дал
отчетливые положительные результаты (прот. 32). Таким образом, данные этого эксперимента
говорят против вышеуказанного предположения и скорее заставляют допустить существова-
ние обратного отношения, то есть, как мы уже говорили, что видимые лучи влияют в направ-
лении понижения чувствительности испытуемого к тепловым лучам.
Этот вопрос особенно резко выступил в опытах с нашим третьим испытуемым – Муз.
Прежде, однако, чем перейти к описанию результатов этих опытов, отметим показания само-
наблюдения, которые дал нам испытуемый Мих. На вопрос экспериментатора: «Что Вы чув-
ствуете перед тем, как Вы снимете руку?» – испытуемый в конце описанных выше опытов ска-
зал: «Ощущение тепла. Но ощущение тепла остается неодинаковым. Иногда оно очень ясно
чувствуется, а в другой день очень сомнительно, тепло это или нет. Сегодня сомнительно. Я
чувствовал не резко, иногда не снимал, иногда снимал» (прот. 32). Напомним, что испытуемые
не предупреждались об изменении раздражителей; в опыте, к которому относится приведен-
ное высказывание, испытуемый дал 5 правильных снятий руки, не сделав ни одной ошибки.
Перейдем к экспериментам с испытуемым Муз.
Ко второй серии мы перешли с этим испытуемым на 13-м опыте, начав опыты сразу со
ступени раздражителя II. Быстро пройдя в течение следующих четырех дней еще через две
ступени (III и IV), испытуемый уже на шестом опыте был переведен на критическую ступень V.
Заметим, что, как показали последующие измерения, порог тепловой чувствительности испы-
туемого лежал между 0,06—0,05Q, то есть что величина излучаемого тепла при раздражителе
V (0,049Q) приблизительно соответствовала пороговой величине.
Данные первого опыта с этим раздражителем дали обнадеживающие результаты: 4 пра-
вильные реакции и ни одной ошибки. Результаты следующего эксперимента были в общем
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 66 также положительными: 6 правильных реакций и 2 ошибки. Третий опыт дал результаты более
низкие: 3 правильные и 2 ошибочные реакции (мы были склонны объяснять эти результаты
случайностью). Четвертый опыт дал снова удовлетворительные результаты: 5 правильных реак-
ций и 2 ошибки. Правильные снятия руки шли в этом опыте подряд в ответ на последние 5
раздражителей. Это давало основание перейти к следующей ступени серии. Однако в целях
проверки возникшего предположения решено было продолжить эксперименты с тем же самым
критическим раздражителем V.
Следующий, пятый, эксперимент снова дал положительные результаты – самые высокие
за все время опытов, а именно: 7 правильных реакций, только 3 пропущенных раздражителя
и ни одной ошибки.
Однако в дальнейших опытах количество положительных реакций опять резко упало. В
шестом опыте мы имеем всего 2 правильных снятия руки, в седьмом – 3 правильных снятия и
3 ошибки. Восьмой эксперимент снова дает очень высокие результаты: 7 правильных реакций
и ни одной ошибки. Далее, в 9, 10 и 11-м опытах – опять устойчивые отрицательные данные.
Объяснить подобные колебания случайными обстоятельствами нам не представлялось
возможным. Поэтому, учитывая данные опыта с другими испытуемыми, мы были склонны
относить их за счет критического характера самого раздражителя и предположительно объяс-
нять их антагонистическим действием видимых и тепловых лучей.
Исходя из этого предположения, мы попытались сдвинуть процесс путем перемежающе-
гося воздействия раздражителями, дающими более высокую степень освещенности и более
низкий тепловой эффект. Ожидаемый сдвиг действительно произошел, и при этом в очень
резко выраженной форме.
Первый эксперимент с раздражителем VI E дал отрицательные результаты. Возвращение
к раздражителю V (опыты 13-й и 14-й этой ступени серии) сначала дало малоудовлетворитель-
ные результаты, потом – несколько более удовлетворительные.
Второй эксперимент с раздражителем VI E дал при возвращении сначала к раздражителю
VI, а затем к раздражителю V резкое снижение числа положительных реакций: 3 правиль-
ных снятия и 4 ошибки, затем ни одного правильного снятия, далее 2 правильных снятия и 2
ошибки; наконец, 1 правильное снятие и 1 ошибку.
Третий эксперимент с раздражителем VI E дал при возвращении к раздражителю V пол-
ное исчезновение правильных снятий («Ничего не чувствую», – показывал испытуемый),
вследствие чего мы вынуждены были в тот же день перейти к раздражителю IV. Результат: одно
правильное снятие (напомним, что в начале серии испытуемый дал в опытах с этим раздражи-
телем сразу же 6 положительных реакций и ни одной ошибки). В тот же день мы перешли еще
на одну ступень ниже – к раздражителю III. Результат: ни одного правильного снятия из пяти.
Только на ступени раздражителя II мы снова получили положительные результаты. В первом
опыте – 4 правильных снятия и ни одной ошибки, в следующем – 9 правильных реакций и 1
ошибка (прот. 32 и 33).
Ступень раздражителя II была исходной, не требовавшей никакой предварительной тре-
нировки ни от одного из наших испытуемых. Судя по показаниям испытуемых, все они реаги-
ровали в опытах с этим раздражителем на достаточно ясно выраженные тепловые ощущения.
Поэтому возможность еще большего снижения чувствительности у нашего испытуемого каза-
лась маловероятной; тем не менее мы продолжили эксперимент с попеременным действием
раздражителей.
В результате мы получили дальнейшее понижение чувствительности: 36-й опыт с раз-
дражителем II дал 5 правильных реакций и 2 ошибки; 37-й опыт – 2 правильные реакции и
2 ошибки; 38-й опыт – 6 правильных реакций и 3 ошибки; 39-й – снова всего одна правиль-
ная реакция и одна ошибка. В ходе последнего опыта мы в контрольных целях резко усилили
тепловой эффект, незаметно перейдя на раздражитель максимальной интенсивности; испы-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 67 туемый, начиная с первого же раздражителя, дал пять правильных снятий из пяти возмож-
ных. Таким образом, чувствительность испытуемого к облучению смешанными лучами в конце
серии (опыты продолжались около 2 1/2 месяцев) стала значительно ниже, чем она была в начале
серии.
Объясняется ли этот факт понижением вообще кожной чувствительности испытуемого,
может быть, даже понижением, нараставшим вне зависимости от хода наших экспериментов,
или же мы имеем здесь дело со специфическим явлением? Следующие два опыта мы провели с
инфракрасными лучами. Они дали совершенно нормальные результаты: безошибочные реак-
ции на раздражитель 0, " ' ) $ ?
# ' # ' O % # % & 5 # % ; '
- 53Q. Опыты
с меньшими величинами дали отрицательный результат. Повторение после этого опытов с раз-
дражителем II дало 5 правильных реакций и 1 ошибку, затем 4 правильные реакции и ни одной
ошибки (прот. 42 и 43). На этом эксперименты были прекращены.
Таким образом, в основе полученного эффекта резкого снижения чувствительности
лежат какие-то установившиеся сложные функциональные соотношения. Совершенно пред-
положительно они могут быть описаны как результат возникшего тормозящего действия види-
мых лучей на тепловую чувствительность.
Итак, сопоставление и анализ экспериментальных данных, полученных в этой второй
серии исследования, позволяют прийти к следующим выводам.
1. Ощущения, возникающие у наших испытуемых, не являются результатом пониже-
ния порогов тепловой чувствительности, которые, наоборот, обнаруживают тенденцию повы-
шаться, но специфически связаны с действием видимых лучей.
2. Повышение чувствительности в опытах с постепенным понижением интенсивности
облучения является результатом устанавливающегося на определенной критической ступени
(истинный порог тепловой чувствительности) качественно нового процесса, отвечающего объ-
ективно иному качеству (стороне) воздействующего раздражителя; следовательно, возникаю-
щее у испытуемых новое субъективное качество ощущения отнюдь не является независимым
от изменения качества объективного воздействия, но представляет собой адекватное отраже-
ние этого изменения.
5
Небольшую специальную серию составили опыты, проведенные С.Я. Рубинштейн. Они
имели своей задачей проверить в более совершенных экспериментальных условиях факт воз-
можности дифференцирования испытуемыми видимых лучей, наметившийся в опытах нашего
первого, предварительного, исследования.
Эта третья серия проходила по несколько измененной методике. В первых тренировоч-
ных опытах испытуемые получали через каждые две минуты предупреждающий сигнал, после
которого экспериментатор или тотчас же давал обычный раздражитель, воздействовавший в
течение 30 с, или пропускал весь интервал до следующего сигнала. Задача испытуемого заклю-
чалась, как и в прежних опытах, в том, чтобы реагировать на ощущение действия раздражителя
снятием руки с ключа. Таким образом, могли быть следующие случаи: 1) испытуемый снимает
руку при действии видимых лучей (положительная правильная реакция); 2) испытуемый сни-
мает руку с ключа, хотя раздражитель не дается (ошибочная реакция); 3) испытуемый не сни-
мает руки, когда действия раздражителя нет (отрицательная правильная реакция), 4) испыту-
емый не снимает руки, несмотря на действие раздражителя (пропущенный раздражитель).
Для этой серии были взяты также трое испытуемых, два из которых прошли через первую
серию опытов и один новый испытуемый.
Как показали полученные данные, испытуемые в этих новых условиях дают сразу же
ясные положительные результаты. У испытуемого К. мы имеем следующие данные (табл. 2).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 68
Таблица 2
В данных этих опытов особенно выразителен тот факт, что общее количество ошибочных
реакций оказалось ничтожно малым – всего 8 случаев, что составляет в среднем менее 4%.
Приведем суммарные результаты опытов еще с одним испытуемым: число правильных
реакций – 72%, ошибочных реакций – 12%. Третий испытуемый, не прошедший через опыты
первой серии, дал по этой методике обычную картину «тренировки», то есть впервые 15 экс-
периментов – величины, близкие к расчетной вероятности, а затем медленно поднимающуюся
кривую возрастающих правильных реакций. Так как опыты с этим испытуемым по условиям
времени довести до конца не удалось, то главные эксперименты этой серии с ним не могли
быть поставлены.
Перейдем к описанию главных (критических) опытов этой серии. Они производились
по методике, которая применялась и в тренировочных опытах. Различие заключалось лишь в
следующем: испытуемый перед опытом предупреждался о том, что его рука будет освещаться
либо красным, либо зеленым светом и он должен будет научиться различать их действие. В
обоих случаях раздражители сочетались, как обычно, с током. Часть опытов шла параллельно
тренировочным опытам, часть – после них.
Для того чтобы исключить различие в тепловом эффекте, новый раздражитель подрав-
нивался к нормальному путем подливания раствора в дополнительный фильтр. При этом мы
добивались того, чтобы стрелка чувствительного гальванометра, соединенного с микротермо-
столбиком (ЭДС на 0,001 = 75 m V), установленным против выреза в верхней крышке уста-
новки, при быстром переключении осветителей установки не давала сколько-нибудь заметных
колебаний.
Рассмотрим раньше данные, полученные в экспериментах с первым испытуемым. В
начале опытов испытуемому было дано несколько разных раздражителей, причем после дей-
ствия каждого из них ему сообщалось, какой именно раздражитель только что действовал.
Приведем протокол первого контрольного опыта (табл. 3).
Результаты, как видно из этого протокола, положительные: правильных различений – 7,
отказов – 3, ошибок нет.
Таблица 3
Испытуемый К., 9/VI 1939, № 51/4 контрольный
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 69
Второй, совершенно аналогичный, контрольный опыт дал менее удовлетворительные
результаты: правильных различений – всего 5, отказов – 2, ошибок 3 (13/IV 1939, № 56/6).
После этого опыта с испытуемым были поставлены тренировочные эксперименты (7 опы-
тов) с обоими раздражителями отдельно и поставлен третий, контрольный опыт.
В третьем, контрольном, опыте (прот. 62/12 контрольный) испытуемый был поставлен
перед задачей выбора из трех возможностей: отсутствие лучей, зеленые лучи и красные лучи.
Полученные в этом опыте данные снова чрезвычайно выразительны: общее количество
интервалов – 22, из них без раздражителя – 7, зеленый свет – 8, красный – 7. Результаты выбора
между действием раздражителя и отсутствием воздействия: правильных реакций – 18, про-
пущенных раздражителей – 3, ошибочных реакций – 1. «Есть, думаю, что красный, так как
очень слабо», – замечает испытуемый, делая эту единственную ошибку. Результаты различе-
ния между раздражителями: из общего числа реакций, равного 12 (15 минус 3 пропущенных),
правильных различений – 7, отказов от оценки —
2, ошибки – 2; значение одной реакции испытуемого не ясно, так как после правильного
указания «красный» испытуемый далее (при действии зеленых лучей) говорит: «Есть, но не
то». Если этот случай рассматривать как случай правильного различения (то есть если понять
слова испытуемого в смысле «есть», но не «красный»), то общее число правильных различений
поднимается до 8.
Приблизительно такие же результаты дали опыты со второй испытуемой. Приведем дан-
ные последнего эксперимента. Общее количество интервалов – 21, из них без раздражителя –
9, зеленый свет – 5, красный – 7. Результаты различения между раздражителями: из общего
числа реакции, равного 11 (12 минус 1 пропущенный), правильных различений – 6, отказов
от оценки —
3, ошибок – 2 (прот. 16/VI 1939, № 65/6 контрольный).
С третьим испытуемым, как уже отмечалось, опытов на различение провести не уда-
лось вследствие наступившего каникулярного перерыва. Продолжать эту серию дальше было
вообще нецелесообразно, так как данные, полученные у первых двух испытуемых, мы считали
достаточными для того, чтобы попытаться использовать различение раздражителей в качестве
основного методического приема в опытах другого исследования (четвертое исследование).
Таким образом, дальнейшая проверка этих данных следовала в качестве побочного результата
самостоятельного исследования, проводившегося в другой лаборатории.
Чтобы не возвращаться затем специально к проблеме различения между воздействием
лучей разных участков видимого спектра, отметим, что в этом четвертом исследовании для
испытуемых с самого начала создавалась необходимость дифференцировать лучи красного
и фиолетового участков спектра в условиях полной «законспирированности» даже общего
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 70 характера воздействующих раздражителей. Как показали полученные данные, эта дифферен-
цировка действительно возникает.
Так как в этом исследовании, как и в опытах только что изложенной серии, воздействую-
щие раздражители были уравнены только со стороны величины излучаемого тепла, то, прини-
мая во внимание, с одной стороны, данные второй серии о роли освещенности в возникающих
ощущениях, а с другой стороны, показания самонаблюдения наших испытуемых («Думаю, что
красный, так как очень слабо»; «Красный тихо проходит» и т.д.), подчеркивающих прежде
всего количественное различие переживаний, можно допустить, что основную роль в возмож-
ности дифференцировать раздражители играет не частотная характеристика потока, а разли-
чие именно в степени даваемой освещенности. Для того чтобы судить о том, насколько пра-
вильно такое допущение, требовалось провести особое исследование; однако малое значение
для нашей основной проблемы этого более специального вопроса не оправдывало, как нам
казалось, трудности точной цветной люксметрии и особенно подравнивания раздражителей в
обоих отношениях – и в отношении величины теплового эффекта и в отношении величины
освещенности. Мы ограничились поэтому только констатацией самого факта возможности
дифференцировки воздействующих на кожу видимых лучей, не ставя перед собой задачи его
дальнейшего анализа и квалификации.
Прежде чем переходить к изложению содержания нашего третьего исследования, попы-
таемся подвести некоторые итоги.
Основной задачей обоих проведенных исследований было экспериментально установить
основной факт – факт возникновения чувствительности к обычно не ощущаемому кожей воз-
действию видимых лучей.
Безусловно исключенная возможность для испытуемых реагировать в созданных экспе-
риментальных условиях на изменения лучистого или конвекционного тепла, прослеженная
зависимость возникающих ощущений от объективных соотношений, характеризующих воз-
действующий поток лучистой энергии, наконец, данные контрольных опытов, имевших целью
вычленить роль именно исследуемого агента – все это позволяет считать возникновение чув-
ствительности к видимым лучам установленным, хотя и требующим дальнейшей проверки.
Относительно малое количество испытуемых, которые могли быть проведены через
отдельные серии опытов, благодаря очень большой сложности и длительности каждого цикла,
требующего 70—90 «экспериментальных» дней, в значительной степени компенсируется вза-
имным перекрыванием данных, добытых на протяжении всей работы. Так, например, общее
количество испытуемых (не считая испытуемых, прошедших через исследования Н.Б. Познан-
ской), у которых был получен – хотя и с разной, конечно, степенью отчетливости – факт кож-
ной чувствительности к видимым лучам, составляет 16 человек; опыты с пятью испытуемыми
прошли по тем или иным причинам неудачно.
Что же представляют собой ощущения, возникающие в результате опытов у наших испы-
туемых? Их особенности могут быть резюмированы следующим образом.
Во-первых, это суть ощущения очень малой интенсивности, ощущения неустойчивые,
усиленно персеверирующие и, как мы имели случай в этом убедиться, относительно быстро
исчезающие после прекращения цикла экспериментов.
Во-вторых, они, несомненно, очень интимно связаны с аффективными переживаниями
и, несмотря на свою малую интенсивность, по-видимому, обладают значительной побудитель-
ной силой.
Наконец, в-третьих, эти возникающие ощущения обычно не имеют характера дискри-
минативно-гностической чувствительности; субъективные описания наших испытуемых, по-
видимому, относятся к продукту вторичного процесса, приводящего к случайным пережива-
ниям «волн», «колебаний» и пр.; поэтому наиболее соответствующими качеству непосред-
ственно самих этих ощущений мы склонны считать такие показания испытуемых, как, напри-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 71 мер: «Ничего определенного нет, хотя, безусловно, есть какое-то раздражение» (испытуемый
А.), «Описать это ощущение нельзя: оно никакое» (испытуемый Вор.) и т.п. Об этом свиде-
тельствует происходящий при определенных условиях сдвиг качества этих ощущений в зави-
симости от соотносимого с ними адекватного кожного ощущения – сдвиг, который напоминает
собой изменение ощущений, наблюдавшееся, например, Хедом в отношении явлений прото-
патической чувствительности 42. К этому вопросу мы еще возвратимся при анализе результатов
четвертого исследования.
Серьезнейшим вопросом остается вопрос о природе изучаемых нами явлений чувстви-
тельности. При обсуждении этого вопроса можно исходить из двух различных предположений.
Можно исходить прежде всего из того предположения, что в ходе наших опытов у испы-
туемых возникает новая форма чувствительности и что мы, таким образом, создаем экспе-
риментальный аналог собственно генезиса чувствительности. Можно, однако, исходить и из
другого предположения: встать на ту точку зрения, что ощущения, наблюдаемые у наших испы-
туемых, представляют собой результат пробуждения присущей рецепторам кожи филогенети-
чески древней фоточувствительности, которая в нормальных условиях лишь подавлена, затор-
можена в связи с развитием высших рецепторных аппаратов. С этой точки зрения следует
признать, что в ходе наших опытов мы наблюдаем не процесс собственно возникновения новой
формы чувствительности, но лишь процесс обнаружения существующей фоточувствительно-
сти, происходящей вследствие выключения возможности зрительного восприятия и резкого
снижения действия лучистого тепла, обычно связанного с видимыми лучами большой интен-
сивности. Это предположение совершенно оправдывается, с одной стороны, действительно
установленным фактом существования в филогенетическом ряду фоточувствительности кожи,
а с другой стороны, тем, несомненно правильным в общей своей форме, положением, согласно
которому возникновение новых органов и функций связано с подавлением, с «упрятыванием»
функций, филогенетически более древних, но эти более древние функции способны, однако,
вновь обнаруживаться, если возможность осуществления новых маскирующих процессов ока-
жется так или иначе устраненной (Л.А. Орбели).
Как же относится это предположение о природе констатированной у наших испытуемых
фоточувствительности кожи к основной гипотезе исследования? Очевидно, что если встать на
точку зрения именно этого предположения, то тогда необходимо будет несколько видоизме-
нить саму постановку проблемы.
Наше исходное положение мы формулировали следующим образом: из выдвигаемого
нами понимания чувствительности как особой формы раздражимости, а именно: как раз-
дражимости к воздействиям, опосредствующим осуществление фундаментальных жизненных
отношений организма, вытекает, что, для того чтобы воздействие, к которому человек является
раздражимым, но которое не вызывает у него ощущений, превратилось в воздействие, также
и ощущаемое им, необходимо, чтобы данное воздействие стало выполнять функцию опосред-
ствования, ориентирования организма по отношению к какому-нибудь другому воздействию.
Значит, для проверки этого исходного принципиального положения нужно соответствующим
образом изменить в эксперименте функцию обычно неощущаемого воздействия и установить,
действительно ли возникает у испытуемых под влиянием данных экспериментальных усло-
вий чувствительность к этому воздействию. С вышеуказанной же точки зрения этот вопрос
следует поставить иначе, а именно: если чувствительность к данному воздействию является
подавленной в силу того, что с развитием высших, более совершенных аппаратов это воздей-
ствие утратило прежде присущую ему функцию опосредствования связи организма с другими
воздействующими свойствами среды, то для восстановления чувствительности организма по
42 Head H, Rivers W . A Human Experiment in Nerve Division // Brain, 1908. V 29. P. 537.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 72 отношению к данному воздействию необходимо вновь возвратить этому воздействию утра-
ченную им функцию опосредствования.
Основной экспериментальный прием нашего исследования и состоял в том, что мы искус-
ственно исключили возможность установления требуемого условиями опыта опосредствован-
ного данным изучаемым нами воздействием (свет) отношения организма к другому воздей-
ствию (ток) обычными сенсорными путями (зрение, температурные ощущения); воздействуя
вместе с тем видимыми лучами на раздражимые по отношению к ним аппараты кожной поверх-
ности, мы как бы сдвигали весь процесс именно на эти аппараты, в результате чего их чувстви-
тельность к видимым лучам действительно восстанавливалась.
Таким образом, для наших выводов безразлично, будем ли мы исходить из первого или
из второго предположения, ибо с точки зрения принципиальной гипотезы исследования основ-
ным является вопрос о том, действительно ли в данных экспериментальных условиях обычно
не ощущаемые воздействия превращаются в воздействия ощущаемые. Вопрос же о том, воз-
никает ли при этом новая чувствительность или восстанавливается филогенетически древняя
чувствительность, представляет собой вопрос относительно второстепенного значения.
Впрочем, опираясь на теоретические соображения, развивать которые сейчас прежде-
временно, мы все же склоняемся к принципиальному допущению возможности эксперимен-
тального создания генезиса именно новых форм чувствительности. То, насколько правильно
это допущение, смогут окончательно выяснить лишь исследования, использующие в качестве
посредствующего воздействия такой раздражитель, который не встречается в природных усло-
виях, например лучи, генерируемые только искусственной аппаратурой.
Следующий вопрос, возникающий при обсуждении результатов проведенных опытов, –
это вопрос о физиологическом механизме кожной чувствительности к видимым лучам. Спе-
циальное рассмотрение этого вопроса отнюдь не является нашей задачей. Поэтому мы огра-
ничимся всего лишь несколькими замечаниями.
С физиологической точки зрения возможность изменения у наших испытуемых рецеп-
торной функции кожной поверхности может быть, по-видимому, удовлетворительно понята,
если принять во внимание, что по общему правилу эффект раздражения не только определя-
ется свойством данного воздействия, но зависит также от состояния самой рецептирующей
системы. Таким образом, мы можем, принципиально говоря, привлечь для объяснения наблю-
даемых изменений факт влияния на рецепторные аппараты кожи центробежной акцессорной
иннервации (Л.А. Орбели).
Второе положение, которое, как нам кажется, должно быть принято во внимание, – это
положение об изменяемости «уровня» процессов, идущих от периферии. Гипотетически мы
можем представить себе дело так, что процесс, возникающий на периферии под влиянием
воздействия видимых лучей, прежде ограниченных функцией специально трофического дей-
ствия, образно говоря, возвышается, то есть получает свое представительство в коре, что и
выражается в возникновении ощущений. Иначе говоря, возможно гипотетически мыслить
происходящее изменение по аналогии с процессом, приводящим к возникновению ощущений,
идущих от интероцепторов, обычно ощущений не дающих.
Последний вопрос в этой связи – это вопрос об участии кожных рецепторов. Хотя гисто-
логическое исследование открывает в коже целый ряд концевых аппаратов, среди которых
выделяются тактильные, тепловые, холодовые и болевые рецепторы, однако это их разделе-
ние является в известном смысле условным, так как их функции отнюдь не являются взаимо-
независимыми. Таким образом, могут быть допущены следующие три возможности: или что
наблюдаемая чувствительность вообще не связана с каким-либо специализированным кожным
рецептором, или, наоборот, что она связана с восстановлением утраченной в ходе развития
функции одного из гистологически описанных кожных аппаратов, который прежде был спе-
циализирован именно в этом отношении; с другой стороны, можно предположить, что фото-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 73 чувствительность кожи связана с неспецифическим участием целой группы рецепторов. Так,
например, представляется вероятным, что локализация возникающих ощущений зависит от
тактильных рецепторов (прижимание руки к вырезу стола).
Впрочем, повторяем, все эти замечания являются совершенно предварительными и
имеют своей задачей лишь показать принципиальную возможность раскрыть физиологические
стороны исследуемого процесса.
Наконец, две большие взаимосвязанные проблемы, вставшие перед нами с самого начала,
остались почти вовсе не затронутыми в проведенных исследованиях. Одна из этих проблем
– проблема чувствительности и условного рефлекса, другая – проблема той специфической
ситуации, которая составляет необходимые условия возникновения ощущения.
Первоначальный подход к обеим этим проблемам и составляет задачу дальнейших – тре-
тьего и четвертого – исследований чувствительности.
6
Все наши опыты были внешне построены по схеме опытов с условными двигательными
рефлексами. Мы стремились получить у испытуемого оборонительную двигательную реакцию,
нормально вызываемую действием электрического удара в ответ на ранее индифферентный
агент. Самые условия получения этой реакции совпадали – опять-таки со своей внешней сто-
роны – с условиями образования условного рефлекса: то же предшествование во времени дей-
ствия индифферентного агента действию безусловного раздражителя, та же повторяемость
сочетаний.
Но в этих опытах было и нечто отличное от классических опытов с образованием услов-
ного рефлекса. Это отличие заключалось в особом характере индифферентного агента.
«Условным раздражителем, – говорит И.П. Павлов, – может сделаться всякий агент при-
роды, для которого только имеется рецепторный аппарат у данного организма…». «Здесь
предел определяется совершенством, тонкостью рецепторных аппаратов» 43. Но как возможно
судить о работе самих этих аппаратов? «Всякое колебание окружающей животное среды, –
читаем мы далее, – влечет за собой если не специальные – врожденные или приобретенные –
реакции, то вообще ориентировочную реакцию, исследовательский рефлекс. Он, этот рефлекс,
прежде всего и может служить для констатирования того, в какой степени нервная система у
данного животного может отличить одно от другого» 44.
Задача нашей работы требовала, наоборот, чтобы в результате опытов оборонительная
реакция испытуемого вызывалась агентом, который до того был не способен вызывать ни спе-
циального, ни ориентировочного рефлекса. Можно ли было при этих условиях ожидать, что
оборонительный условный рефлекс все же возник нет? Мы этого не ждали, хотя и начали свое
исследование именно с такой попытки. Напомним, что соответствующие эксперименты дали,
как это было и у других исследователей, отрицательные результаты.
Смысл наших опытов заключался не в этом. Само собой разумелось, что задача получить
условный рефлекс – могла стоять при созданных нами условиях только как вторая, последу-
ющая задача. Прежде же нужно было превратить раздражитель, который обычно не вызывает
никакой ориентировки, в раздражитель «отличаемый», то есть могущий вызвать ориентиро-
вочный рефлекс (мы можем также сказать: превратить обычно неощущаемое воздействие в
воздействие ощущаемое).
Со своей внешней стороны условия проведенных опытов могут казаться совмещающими
в себе условия обеих этих задач, которые соответственно могут выглядеть как выражающие
43 Павлов И.П. Полн. собр. соч. М.; Л., 1951. Т. IV. С. 52—53. 44 Там же. С. 124.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 74 содержание двух сторон принципиально-единого процесса. С этой точки зрения то изменение,
которое было нами введено в эксперимент, может казаться малосущественным; тем не менее,
как показывают полученные нами фактические данные, именно это изменение условий оказа-
лось решающим.
Мы вынуждены отложить анализ этих специальных условий опытов до обсуждения ито-
гов последнего, четвертого исследования. Поэтому сейчас, ограничившись констатацией их
фактической роли, мы должны будем перейти к рассмотрению самого изучаемого нами про-
цесса.
Происходит ли действительно в наших опытах образование условного рефлекса? Явля-
ется ли тот предварительный процесс, который отвечает первой задаче, качественно отличным
от процесса, отвечающего второй задаче?
Проведенные нами исследования специально не преследовали цели дифференциро-
вать между собой процесс возникновения чувствительности и процесс образования условно-
рефлекторных связей. Для решения этой задачи их методика оказалась недостаточно пригод-
ной. Нужно было поставить новые опыты, введя в них специальный методический прием.
Основной недостаток с этой точки зрения нашей прежней методики состоял в том, что
реакция испытуемого одинаково могла быть как простым, чисто рефлекторным ответом на
данный раздражитель, так и произвольным, то есть очень сложно обусловленным процессом.
Даже отмечавшееся нами в некоторых относительно редких случаях достаточно ясное изме-
нение характера реакции, происходившее в самом конце серии опытов («я снял руку непро-
извольно», «даже не заметил, как снял»), не могло служить основанием для сколько-нибудь
определенных выводов. Необходимо было разделить оба этих процесса и таким образом снять
создавшуюся методикой наших экспериментов альтернативу.
Это можно было сделать только одним единственно возможным способом: введя в экс-
перимент вторую, легко регистрируемую реакцию, которая оставалась бы для испытуемого
совершенно непроизвольной и неподконтрольной. Мы разрешили эту задачу, воспользовав-
шись результатами исследований так называемых сенсорных условных рефлексов, возмож-
ность образования которых, как и главнейшие их закономерности, была почти одновременно
показана А.И. Богословским, А.О. Долиным и EX. Кекчеевым 45.
Работами этих авторов было установлено, что чувствительность органов чувств чело-
века может изменяться под влиянием образующихся так называемых интерсенсорных услов-
ных связей. Для образования такой связи нужно несколько раз сочетать тот или иной агент,
индифферентный для исследуемой сенсорной функции, с раздражителем, непосредственно
изменяющим эту функцию, то есть нужно создать такие же условия, как и для образования
двигательного или секреторного условного рефлекса.
Более подробное изучение условных сенсорных рефлексов показало, что законы их
образования ничем существенно не отличаются от законов образования обычных условных
рефлексов. Таким образом, условные сенсорные рефлексы могут с полным основанием рас-
сматриваться как процессы, совершенно адекватно представляющие условно-рефлекторную
деятельность коры вообще. Вместе с тем огромное с известной точки зрения преимущество
метода условных сенсорных рефлексов по сравнению с двигательными рефлексами состоит в
том, что при исследовании на человеке изменение функции органа чувств представляет собой
процесс, не зависимый, как правило, от прямого влияния со стороны высших процессов. Оче-
видно также и его преимущество по сравнению с методом секреторных рефлексов, изучение
45 См.: Богословский А.И. Опыт выработки сенсорных условных рефлексов у человека // Физиологический журнал СССР.
1936. Т. XX. № 6. С. 1017; Долин А.О. Архив биологических наук. 1936. Т. 42. Вып. 1—2. С. 275—284; Кекчеев IX. и др.
Бюллетень экспериментальной биологии и медицины. 1936. Т. II. Вып. 5—6. С. 358—362 и последующие работы этих авторов.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 75 которых у человека, несмотря на изобретение всевозможных капсул и прочего, чрезвычайно
осложнено.
Введя в наши опыты в качестве второго индикаторного процесса изменение сенсорной
функции, мы получали возможность исследовать образование условного рефлекса в ситуации
действительной непроизвольности и неподконтрольности получаемых результатов. Чистоте
опытов содействовало и то, что испытуемые вообще не знали смысла производившихся допол-
нительных измерений, которые ничем для них не отличались от всяких других измерений,
температурных и прочих, постоянно встречающихся у нас в ходе экспериментов.
В качестве изучаемого сенсорного процесса мы избрали процесс изменения остроты
зрения 46. Безусловным раздражителем было повышение общей освещенности лаборатории, а
индифферентным агентом – воздействие видимых лучей на кожу руки. Опыты проводились
на той же установке, что и опыты второго исследования, с той, однако, разницей, что в ней
дополнительно использовалось устройство для измерения остроты зрения путем экспозиции
(в зеркале) колец Ландольта и источник постоянного света в виде группы низковольтных лам-
почек, помещенных в матовом баллоне, в цепь которых были включены для контроля напря-
жения реостат и вольтметр; такое устройство освещения лаборатории было необходимо для
того, чтобы исключить колебания освещенности, которые могли иметь место в случае, если
бы питание лампочек производилось городским током, то есть от того же источника, который
питал также и мощные лампы наших осветителей; далее использовалась лампа дополнитель-
ного освещения, включение которой вслед за действием индифферентного раздражителя слу-
жило безусловным раздражителем. Лаборатория была, разумеется, затемнена, и все опыты шли
при искусственном освещении.
Исходным для этого третьего исследования 47 послужил следующий основной опыт. Он
был поставлен с испытуемым, уже прошедшим через первую и третью серии нашего второго
исследования и давшим в обеих сериях весьма отчетливые результаты (испытуемый К.). Про-
должая опыты по методике третьей серии, мы усложнили их введением второй регистрируемой
функции – изменения остроты зрения. Эксперимент протекал в таком порядке: в начале опыта,
после того как испытуемый адаптировался к наличным условиям освещения, у него изучалась
острота зрения сначала при этих постоянных условиях, а затем в условиях увеличенной осве-
щенности (дополнительная лампа). Эти измерения, как и последующие, не требовали ника-
кого перемещения испытуемого в лаборатории и производились в то время, когда испытуемый
сидел за установкой. Далее испытуемый получал предупреждающий сигнал, после которого
– в том случае, если было дано действие видимых лучей на кожу, – испытуемому давалось в
качестве безусловного раздражителя дополнительное освещение (1 мин 30 с). Через некоторое
время (в среднем 4 мин) испытуемый снова получал предупреждающий сигнал и т.д.
В тренировочных опытах (то есть в опытах, которые все шли с подкреплением) было дано
около 160 сочетаний. Такое большое число сочетаний, во много раз превышающее число соче-
таний, требовавшееся для образования условного сенсорного рефлекса в опытах А.И. Бого-
словского, объясняется тем, что, во-первых, интервалы между раздражителями были у нас зна-
чительно короче, что отзывается на результатах неблагоприятным образом, и, во-вторых, тем,
что сами условия образования условного рефлекса были у нас весьма усложнены.
После этих тренировочных опытов мы перешли к опытам с собственно условным рефлек-
сом, которые отличались от обычных тем, что в некоторых случаях мы прерывали действие
раздражителя на испытуемого на 25 с просьбой посмотреть на экспонируемые кольца Лан-
46 См.: Богословский А.И. Условно-рефлекторное изменение различительной чувствительности глаза к яркостям // Бюл-
летень экспериментальной биологии и медицины. 1939. Т. 8. Вып. 3—4. С. 272—275; Его же. Опыт выработки сенсорных
условных рефлексов у человека // Физиологический журнал СССР. 1936. Т. XX. № 6. С. 1017 и другие работы этого автора. 47 Исследование было проведено при участии В.И. Дробанцевой. По ходу этого исследования мы систематически пользо-
вались консультациями А.И. Богословского.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 76 дольта, отмечая при этом порог остроты его зрения. В контрольных целях мы проводили изме-
рения также и после «пустых» интервалов. Результаты этих опытов показывают, что сенсорный
условный рефлекс на воздействие видимых лучей на кожу руки образовался.
Приведем подробные данные последнего опыта (№ 65/16а) (табл. 4).
Таблица 4
Таким образом, мы имеем следующий суммарный итог.
Острота зрения до начала опыта: при нормальной освещенности – 9 усл. ед., при увели-
ченной освещенности – 13.
Острота зрения во время опыта после воздействия на кожу видимыми лучами характе-
ризовалась величинами 13—12—12 усл. ед.; после сигнала, но без воздействия на кожу – 10
усл. ед.
Для того чтобы иметь возможность так или иначе понять эти результаты, требовалось
прежде всего установить, возможно ли образование сенсорного условного рефлекса на дей-
ствие видимых лучей также и у тех испытуемых, которые предварительно не прошли через
специальные длительные опыты с воспитанием кожной чувствительности.
Так как предпринятые нами в этом направлении попытки дали отрицательный резуль-
тат, то мы, естественно, должны были сделать – предположительно – тот вывод, что, во-
первых, неощущаемое воздействие видимых лучей на кожу, не способное определить произ-
вольно-двигательную реакцию испытуемого, не может стать для него и условным раздражите-
лем и, во-вторых, превращаясь в воздействие, ощущаемое испытуемым и способное опреде-
лить его произвольную реакцию, оно может также становиться и условным раздражителем.
Отсюда и возникла основная проблема исследования: обстоит ли дело таким образом,
что раньше происходит особый специфический процесс, в результате которого у испытуемого
образуется чувствительность по отношению к данному, прежде не ощущаемому воздействию,
что и составляет предпосылку для последующего процесса образования условно-рефлектор-
ных связей, или же оба эти процесса представляют собой по существу один и тот же процесс,
то есть что само воспитание чувствительности и есть не что иное, как процесс постепенного
образования условных связей?
Для своего экспериментального разрешения эта проблема оказалась наиболее трудной.
Отыскать общий методический принцип было просто: очевидно, для того чтобы доказать, что
оба процесса хронологически не совпадают друг с другом, достаточно соединить их в экспе-
рименте по времени. Практически это означало бы требование начать образование условного
рефлекса вместе с воспитанием фоточувствительности кожи и вести то и другое параллельно в
одних и тех же экспериментах. Осуществление этого требования в конкретной методике натал-
кивалось, однако, на многочисленные затруднения. Потребовался целый год работы с 14 испы-
туемыми для того, чтобы наметились первые выводы.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 77 Мы снова вернулись к методике первой серии второго исследования. На этот раз, однако,
мы соединили опыты с выработкой чувствительности с опытами по образованию условного
сенсорного рефлекса. В одних случаях мы давали в качестве безусловного раздражителя двой-
ное воздействие: ток плюс изменение освещенности, в других – только изменение освещенно-
сти. Первый способ имел тот недостаток, что, сочетая между собой оба методических приема
механически, он создавал весьма сложную картину процесса, плохо поддающуюся анализу.
Второй способ, как оказалось, обладал другим крупным недостатком: у испытуемых трудно
было создать активную установку, они часто «выпадали» – в психологическом смысле – из
опыта, то есть отвлекались от задачи констатировать до зажигания лампы дополнительного
освещения наличие кожного ощущения. Поэтому мы все же предпочли первый способ, кото-
рый мы и сделали основным для большинства наших испытуемых.
Общие итоги исследования выразились в следующем распределении испытуемых по
полученным у них результатам.
Трое испытуемых по разным внешним причинам выпали из опытов еще в первой поло-
вине серии, так что мы оставляем полученные у них данные вовсе без рассмотрения.
У троих испытуемых (Вор., Стеф., Губ.) чувствительность к воздействию невидимых
лучей на кожу возникла, и они дали достаточно выразительные результаты, хотя это потребо-
вало несколько большего сравнительно с другими сериями количество сочетаний. Четвертый
испытуемый дал очень быстро высокие результаты (например, в одном из опытов 9 правиль-
ных реакций, 2 ошибки и ни одного пропущенного раздражителя), но затем в контрольных
опытах значительно их снизил, так что из осторожности мы воздержались от учета данных,
полученных у этого испытуемого в общих итогах исследования.
Результаты по возникновению чувствительности у других испытуемых мы рассматри-
ваем как отрицательные (испытуемые Маят., Кам., Григ.). По-видимому, процесс шел у них
исключительно медленно: так испытуемому Маят. было дано в течение 52 экспериментальных
дней около 500 сочетаний; в результате до 46-го опыта ни одной правильной реакции и ни
одной ошибки, хотя начиная с 34-го опыта испытуемый неоднократно заявлял, что он испыты-
вает достаточно ясные ощущения. «Чувствую, – говорит испытуемый после опыта, – но никак
не рискну снять руку». Последние 6 опытов дали 2—3 правильные реакции. У двух других
испытуемых в итоге 30—35 опытов – единичные правильные реакции, остающиеся в общем в
пределах вероятности. Таким образом, из этой группы испытуемых могли быть использованы
только данные опытов с первым испытуемым – Маят.
Остальные испытуемые были взяты для специальных контрольных опытов, которые мы
рассмотрим ниже.
Обратимся теперь к анализу данных этого исследования с точки зрения стоявшей перед
ним специальной задачи. Для этой цели могут быть использованы опыты с шестью испытуе-
мыми, составляющими две различные группы по количеству сочетаний и три группы – по при-
знаку возникновения чувствительности. Мы получаем в результате такой группировки данных
следующее распределение испытуемых (табл. 5).
Таблица 5
То, что двое из испытуемых (Вор. и Губ.) оказались одновременно в двух группах, объ-
ясняется тем, что данные, полученные у этих испытуемых, составляют как бы две фазы: фазу
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 78 первого появления правильных реакций и фазу ясно выраженной чувствительности, что сов-
падает с различным количеством проведенных с ними опытов.
Как правило, мы впервые ставили контрольные (без подкрепления) опыты с испытуе-
мыми лишь после того, как они впервые давали заметное превышение числа правильных реак-
ций по отношению к ошибкам. Только у двух испытуемых, Кам. и Григ., у которых чувствитель-
ность кожи к действию видимых лучей вовсе не могла быть констатирована, опыты с условным
сенсорным рефлексом все же в конце серии были проведены. Однако результаты, как и следо-
вало ожидать, получились у них отрицательные: несмотря на весьма большое число сочетаний,
сенсорный рефлекс у них не образовался.
С испытуемой Вор. контрольные опыты с условным рефлексом были впервые постав-
лены после 150 сочетаний, когда испытуемая дала 3 правильные реакции, не сделав ни одной
ошибки; с испытуемой Губ. – после 210 сочетаний при тех же точно условиях. В обоих случаях
результаты отрицательные.
Тогда мы продолжили серию опытов с обеими этими испытуемыми и вновь перешли к
контрольным опытам после приблизительно 400 сочетаний, когда чувствительность испытуе-
мых к воздействию на кожу видимых лучей не оставляла сомнения. Контроль, как и в опытах
с другими испытуемыми, проводился и после правильных реакций, и после «пропущенных»
раздражителей.
Результаты всех этих опытов оказались также отрицательными. Только у одного испы-
туемого в самых последних экспериментах отмечается устойчивое, но незначительное повы-
шение остроты зрения под влиянием условного раздражителя.
Понятно, что полученные в этом исследовании результаты не могли быть обсуждены до
проведения таких экспериментов, которые могли выяснить самую возможность образования
в данных условиях сенсорного условного рефлекса. Поэтому мы провели вслед за описанными
выше опытами специальную контрольную серию.
Эта серия была проведена на четырех испытуемых и отличалась от предшествующей тем,
что неадекватный условный раздражитель был заменен раздражителем адекватным, нормально
ощущаемым испытуемыми (метроном). Уже на 8—10-й экспериментальный день мы получили
отчетливые положительные результаты. Так, например, для испытуемой Вор. в восьмом опыте
мы имеем: в условиях нормальной освещенности 1,1—1,2 усл. ед., после действия условного
раздражителя – 1,65 усл. ед.; у испытуемого Пуст. соответствующие данные (на 10-й день)
выражаются в следующих величинах: без действия условного раздражителя – 1,0 усл. ед., после
действия условного раздражителя – 1,35 усл. ед. Аналогичные результаты мы получили и у
других испытуемых.
Итак, на основании сопоставления как вышеприведенных данных, так и материалов,
полученных в предшествующих исследованиях, мы можем сделать следующий предваритель-
ный вывод: если нейтральный агент не ощущается (не отличается) испытуемым, то и условный
рефлекс на него не может быть выработан. В этом случае раньше должен осуществиться про-
цесс превращения этого агента под влиянием специальных условий в агент, по отношению к
которому организм является не только раздражаемым, но также и чувствительным, то есть в
агент, «отличаемый», по выражению И.П. Павлова, испытуемым и способный вызвать у него
ориентировочную реакцию. Лишь затем становится возможным также и процесс образования
условного рефлекса на данный, теперь «отличаемый» испытуемым агент. Значит, процесс, в
результате которого возникает чувствительность по отношению к обычно не ощущаемому
агенту, и процесс образования условно-рефлекторной связи не являются тождественными
процессами.
Это вывод хотя и нуждается еще в дополнительной экспериментальной проверке, так как
мы не считаем методику последнего исследования достаточно совершенной, однако хорошо
согласуется с данными других исследований. Из их числа следует особенно отметить данные
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 79 исследований А.И. Богословского, который в ходе опытов с образованием сенсорных рефлек-
сов тренировал испытуемых на все более и более тонкое различение раздражителей (длина
линий и темп метронома). В результате этих опытов оказалось, что выработка дифференци-
ровки условных рефлексов при сукцессивном процессе ни разу не была получена иначе как
при условии уже субъективно замечаемого испытуемым различия раздражителей.
Общее представление о процессе, к которому мы приходим, может быть выражено сле-
дующим образом.
Всякий организм существует в непрерывно изменяющейся внешней среде. Однако орга-
низм относится к различным изменениям среды по-разному. Одни из них вообще не вызы-
вают никакого активного и, если можно так выразиться, «встречного» процесса, то есть не
вызывают в организме вообще никакой биологической реакции. Другие вызывают ту или иную
реакцию организма. Эти изменения и суть агенты, представляющие внешнюю среду как один
из полюсов процесса взаимодействия. Но сами эти изменения, эти агенты могут иметь для
организма двоякое значение: или значение прямое, непосредственно витальное, или же значе-
ние ориентирующее, в широком смысле слова сигнальное. Для последнего необходим, во-пер-
вых, процесс, связывающий в организме биологический эффект данного воздействия с цен-
тральной координационной системой организма (системой, разумеется, различной для разных
ступеней развития организмов). Во-вторых, необходим процесс, в результате которого эта роль
осуществляется. Поэтому когда мы специально изучаем в опытах с образованием условного
рефлекса этот второй процесс, то мы всегда исходим из допущения о наличии процесса пер-
вого рода – процесса чувствительности, ощущения 48. Отсюда и возникает, с одной стороны,
представление об ориентировочной реакции как о реакции, выражающей наличие этого пер-
вого процесса еще до образования условного рефлекса и исчезающей, как только он образу-
ется, а с другой стороны, представление о работе организма, раздражимого по отношению к
воздействиям, вызывающим процессы первого рода, то есть представление о работе самого
рецептора, самого органа чувств.
Что касается ориентировочной реакции, то она является не более чем необходимым
выражением первого процесса в тех случаях, когда второй замыкательный процесс еще не
произошел. Сами же по себе движения ориентировочной реакции, как это с очевидностью
показано И.П. Павловым в его ответе Лешли, отнюдь не обусловливают процесса образования
условного рефлекса 49.
Следовательно, мы должны признать, что этот первый процесс в своей существенной по
отношению к вызывающему его агенту характеристике завершается в вызываемом им состо-
янии центральной координационной системы (в состоянии коры, если иметь в виду высших
животных). Последующий же эффект специфически характеризует собой действие уже дру-
гого агента, заменителем, «суррогатом» которого в случае образования условной связи этот
первый агент становится.
Что же касается самих рецепторов, то при изучении второго, замыкательного процесса
вопрос об их работе опять-таки выступает как специальный вопрос, отнюдь не сливающийся,
например, с вопросом о дифференцировке условного рефлекса. Так, рассматривая проблему
дифференцировочного торможения, И.П. Павлов пишет:
«Необходимо прийти к заключению, что между констатированием нервной системой
разницы между внешними агентами вообще и дифференцированием тех же агентов при
помощи условных рефлексов есть существенная разница. Первое обнаруживается раздражи-
48 Считаем особенно важным подчеркнуть, что, говоря об «ощущаемых воздействиях», мы, разумеется, имеем в виду
такие воздействия, которые без специальной подготовки могут быть актуально ощущаемыми, но которые в каждом данном
случае вовсе не обязательно должны вызывать сознаваемые ощущения. 49 Павлов И.П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Услов-
ные рефлексы. 5-е изд. Л., 1932. С. 460—468.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 80 тельным процессом в виде ориентировочной реакции, исследовательского рефлекса, только
вторично влияющим на условные рефлексы или тормозящим, или растормаживающим обра-
зом. Второе выражается в развитии тормозного процесса, являющегося в результате, так ска-
зать, борьбы между раздражением и торможением. Как увидим это позже, эта борьба часто
бывает очень трудна. Мыслимо, что иногда она непосильна, и тогда при этой борьбе не всегда
дело может доходить до полной утилизации для общей деятельности организма результата
действительного анализа внешних агентов. Если это так, то изучение анализаторной деятель-
ности нервной системы с помощью условных рефлексов также будет иметь свой недостаток.
Во всяком случае это – интересный вопрос» 50.
Таким образом, вульгарное смешение этих процессов, с которыми нам приходилось стал-
киваться в психологической дискуссии о генезисе чувствительности, решительно ничем не
оправдано и зависит от простого непонимания приведенной мысли И.П. Павлова. Исследова-
ния условных рефлексов в соответствии со своей специальной задачей неизменно исходят как
из своей предпосылки из факта рецепции нейтрального агента. Вопрос же о генезисе и о дина-
мике самой рецепторной функции является особым вопросом, требующим изучения. Поэтому
концепция условных рефлексов не только не снимает этого вопроса, но, наоборот, требует его
специальной разработки.
Конечно, речь идет здесь лишь о различении, а не о разделении. Современные физиологи-
ческие взгляды на деятельность рецепторных аппаратов исключают представление о рецепторе
как о раз навсегда фиксированном в своей функции органе, дающем начало независимому от
центральных влияний центростремительному процессу. Существуют также обратные связи –
связи нервных центров с рецептором, определяющие его функциональные свойства.
Следовательно, проблема рецепции представляет собой лишь одну из сторон общей про-
блемы адаптации организма к условиям внешней среды.
7
Продолжим изложение хода нашей экспериментальной работы.
Четвертое исследование, посвященное проблеме чувствительности, было поставлено под
нашим руководством В.И. Асниным (лаборатория кафедры психологии Харьковского педаго-
гического института). Здесь мы ограничимся лишь описанием постановки проблемы, мето-
дики и главнейших результатов этого исследования 51.
Оно возвращает нас к первому из установленных фактов: возникновение чувстви-
тельности к обычно не ощущаемому воздействию возможно только при том условии, если
испытуемый активно направляет свое внимание на задачу отыскания «сигнализирующего»
воздействия. Отсюда проистекает и полученное различие в результатах полностью «законспи-
рированной» серии опытов и тех серий, когда испытуемый знал о существовании какого-то
воздействия, предваряющего удар индукционного тока, и стремился избежать последнего.
В этом факте в той его форме, в какой он нашел свое выражение в наших опытах, можно
усмотреть непосредственное влияние на исследуемый процесс сознательной активности испы-
туемого. Попытки объяснения явлений ссылкой на активную роль сознания, произвольного
внимания и т.п. принадлежат к числу тех, к которым и до сих пор еще прибегают в психо-
логии, когда хотят наивно оправдать «психологичность» данного явления и подчеркнуть его
«несводимость» к физиологическим процессам. Нет нужды специально доказывать, что такого
рода объяснения вместо реального преодоления субъективно-феноменалистического, парал-
50 Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. IV С. 142—143. (Подчеркнуто мною. – А.Л.) 51 См. предварительные публикации об этом исследовании: Аснин В.И. Об условиях возникновения ощущения // Научная
сессия Харьковского педагогического института. Харьков, 1940. С. 27; Запорожец В.А. Особенности и развитие процесса
восприятия // Уч. зап. Харьковского пед. ин-та. Т. IV. Харьков, 1940.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 81 лелистического взгляда на психику лишь маскируют этот взгляд. В сущности они могут иметь
смысл единственно в системе донаучных психологических воззрений. В основе своей наве-
янные субъективистскими традициями, эти толкования ничего решительно не объясняют в
конкретных фактах; обнаруживая полную теоретическую беспомощность, они уходят под при-
крытие общих положений о действенности, об активности сознания. Сами по себе эти поло-
жения бесспорны; мы также настаиваем на активной роли сознания. Но что вытекает отсюда
с точки зрения задачи конкретно-научного психологического исследования? Конечно, не про-
стая отсылка к этому положению, но требование научного объяснения соответствующих кон-
кретных фактов.
Изучаемый нами процесс возникновения чувствительности к неадекватным раздражи-
телям возможен лишь при условии знания испытуемым ситуации эксперимента. Чем, однако,
объясняется эта роль знания, сознавания испытуемыми экспериментальной ситуации? Дей-
ствительно ли дело заключается именно в самом факте сознавания или же сознавание ситуа-
ции представляет собой лишь ту особенную форму, в которой общее условие возникновения
чувствительности обнаруживается в данных конкретных экспериментах? Последний вопрос
имеет особенно важное значение в свете главной – генетической – проблемы нашего исследо-
вания, так как, пытаясь проникнуть на обходных путях лабораторного эксперимента в реаль-
ный генезис чувствительности, мы, конечно, не можем допустить на границах зарождения пси-
хики никакого фактора этого рода.
Таким образом, мы снова встречаемся с одной из многочисленных трудностей, неиз-
бежно связанных с экспериментально-генетическим методом. Снова при анализе результатов
исследования приходится держать в уме прежде всего представление об общем пути развития
и при построении частной гипотезы исходить именно из него.
Мы не случайно обозначили ситуацию наших экспериментов термином «поисковая ситу-
ация». Вводя соответствующую инструкцию, мы вызываем у испытуемого определенным обра-
зом направленную деятельность. Эта деятельность в наших экспериментах на человеке имеет
форму внутреннего процесса, процесса сознания; это внутренний поиск, это действие вни-
мания. «Трасса» этого своеобразного процесса неизбежно проходит через воздействие экспе-
риментального агента: ведь внутренний поиск испытуемого направляется нашей инструкцией
именно в эту сторону. Этот внутренний процесс и есть то, что соединяет, соотносит между
собой воздействие опосредствующее и воздействие посредуемое, в нашем случае свет и ток.
Существенна здесь не форма процесса, существен сам процесс, в какой бы форме – внутрен-
ней или внешней – он ни протекал.
Эта гипотеза могла быть проверена экспериментально. Для этого нужно было лишить
процесс, соотносящий между собой оба воздействия, формы внутреннего поиска, внутреннего
внимания, которую он имел. Ему нужно было придать форму внешнего действия – генети-
чески исходную форму всякой деятельности. Это во-первых. Во-вторых, нужно было снять
возможность апеллировать при анализе фактов к сознанию испытуемого, то есть нужно было
снова полностью «законспирировать» истинную ситуацию опытов, полностью исключив зна-
ние испытуемым того, что он подвергается какому-то специальному воздействию, на которое
он может ориентироваться в эксперименте.
Обоим этим условиям отвечала следующая разработанная нами методика опытов.
Была построена специальная установка, представляющая собой вертикальную более
метра высоты закрытую со всех сторон четырехгранную призму, разделенную внутри на
четыре камеры (см. рис. 12). В самой нижней из этих камер, расположенной вблизи пола, поме-
щались мощный источник света и выход патрубка электрического вентилятора воздушного
охлаждения. Следующая, расположенная выше камера служила помещением для большого
фильтра поглощения тепловых лучей; эта камера также была связана с системой активного
воздушного охлаждения. Еще выше располагалась третья камера – камера цветных фильтров.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 82 Эти фильтры в количестве четырех (один фиолетовый, другие три красные) устанавливались
на подрамнике, разделенном на четыре правильных квадрата (рис. 12); подрамник вращался
на укрепленной в центре его оси, движение которой было механически связано с поворотом
вынесенного наружу регулятора положения светофильтра. Четвертая, верхняя, камера слу-
жила полем для действия руки испытуемого. Она была оборудована следующим образом.
Рис. 12
Одна из боковых стенок этой камеры имела вырез с укрепленной вокруг него манжетой
из светонепроницаемой материи; противоположный край манжеты, надеваемый на запястье
руки испытуемого, был снабжен растягивающимся токопроводящим браслетом, который мог
быть приключен к одному из полюсов электрической цепи. Дно этой камеры в части, при-
ходящейся точно над подрамником, представляло собой застекленную раму, разделенную на
четыре квадрата, соответственно величине и расположению светофильтров. На переплетах
рамы, всегда в одних и тех же точках, помещались в неглубоких выемках четыре больших
стальных шарика (шарикоподшипника), которые через металлические пластины на дне выемок
могли быть соединены с другим полюсом электрической цепи. Точки расположения этих шари-
ков были рассчитаны так, что при прикосновении пальцев руки испытуемого к одному из них
его ладонь и частично фаланги пальцев оказывались над соответствующим квадратным выре-
зом рамы и, следовательно, могли подвергаться действию света. Понятно, что при протягива-
нии руки к шарикам, расположенным в более отдаленном от испытуемого втором ряду, свет,
проникающий через ближайший вырез, падал на светонепроницаемую манжету, прикрывав-
шую предплечье руки испытуемого; следовательно, и в этом случае испытуемый мог одновре-
менно подвергнуться действию света, проникающего лишь через один из вырезов рамы. Све-
тофильтры для этой установки были изготовлены по особому заказу и уравнены между собой
в отношении тепловой характеристики пропускаемого лучистого потока.
Как это видно уже из самого описания установки, она была рассчитана на проведение
экспериментов по следующей схеме.
Вначале испытуемый проходил через тренировочную серию опытов. В этой серии опы-
тов испытуемый должен был познакомиться с устройством верхней камеры путем ощупывания
ее изнутри рукой, которая предварительно продевалась через манжету, прикрепленную одним
своим концом к наружному вырезу, а другим охватывающую запястье. Испытуемому предла-
галось запомнить точное расположение шариков, для чего он тренировался в безошибочном
вынимании из камеры того или иного «заказанного» ему экспериментатором шарика (дальний
левый, дальний правый, ближний левый или ближний правый). После того как испытуемый
научался совершенно точным движениям по отношению к шарикам, то есть действовал так,
как если бы они были перед его глазами, с ним начинали опыты основной серии.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 83 Испытуемый предупреждался, что теперь его задача заключается в том, чтобы вынуть
любой из четырех шариков. Необходимо, однако, действовать очень осторожно и, главное,
неторопливо, ибо прикосновение к трем из четырех шариков грозит неприятным болевым
ощущением от электрического тока; только один из шариков не включен в цепь, его-то именно
и нужно достать. Конечно, место, на котором лежит «свободный», или «безопасный», шарик,
оставалось неизвестным испытуемому: оно могло или меняться от раза к разу, или иногда оста-
ваться тем же самым.
Понятно, что по смыслу исследования положение коммутатора, включающего шарики
в цепь электрического тока, всегда совпадало с соответствующим положением системы свето-
фильтров. Таким образом, приближение руки испытуемого к «безопасному» шарику было свя-
зано с воздействием на нее фиолетовых лучей, а приближение ее к одному из «угрожающих»
шариков – с воздействием красных лучей.
Эта методика создавала чрезвычайно живую ситуацию опыта. Поведение испытуемых
невольно напрашивалось на сравнение с поведением человека, пробующего взяться рукой за
какой-нибудь очень горячий предмет: задержки, «пустые», то есть без реального прикоснове-
ния, движения у самой его поверхности, быстрые, легчайшие прикосновения и наконец уверен-
ное действие. Разница, однако, состояла здесь в том, что, во-первых, в условиях наших опытов
испытуемый был поставлен в ситуацию выбора, поиска; он мог приближаться то к одному, то к
другому шарику, снова возвращаться к прежнему и только после этого делать пробу реального
прикосновения; если выбор был неудачен и испытуемый получал удар тока, опыт начинался
снова. Во-вторых, разница заключалась в том, что проба шарика в противоположность пробе
нагретой поверхности давала сразу достаточно интенсивное ощущение (так сказать, по прин-
ципу «все или ничего») вследствие того, что электрический ток напряжением порядка 100 V,
конечно, не может действовать на расстоянии даже в том случае, если воздушный промежуток,
отделяющий руку испытуемого от шарика, выражается всего в каких-нибудь десятых долях
миллиметра.
Итак, в экспериментальной ситуации этого исследования испытуемые стояли перед такой
задачей: вытащить шарик, по возможности не делая лишних проб. Для этого они иногда
довольно долго производили осторожные движения поиска «безопасного» шарика. Разуме-
ется, этот внешний поиск, это внешнее действие испытуемых было сознательным, но оно было
сознательным лишь в том смысле, что испытуемые сознавали его цель. Сознательная же уста-
новка испытуемых в смысле процесса внутреннего соотнесения воздействующих агентов была
полностью устранена. «Внутренний поиск» превратился в экспериментальной ситуации дан-
ного исследования в объективное внешнее действие, которое и выступало как единственно
соотносящее оба воздействия друг к другу. Правда, это действие имело особый характер –
характер поисковый. Но такого рода поисковые действия не представляют собой ничего исклю-
чительного. Они постоянно наблюдаются и у животных; достаточно вспомнить, как, например,
ведет себя крыса в лабиринте после того, как она получила удар тока: та же настороженность,
те же паузы, возвращения и осторожные, «пробующие» движения.
Каковы же те фактические данные, которые были получены в этом исследовании?
Объективно испытуемые, прошедшие через серию, включающую в себя до 600 отдель-
ных проб, дали в контрольных опытах в среднем 75% правильных реакций. Эта величина пре-
вышает расчетную вероятность случайно правильных реакций в три раза, так как контрольные
опыты ставились по особой методике, заключавшейся в том, что испытуемому предлагалось
установить по отношению к определенному, указываемому всякий раз экспериментатором
шарику, находится ли он под током или нет, после чего испытуемый проверял правильность
своего ответа путем реального прикосновения к данному шарику. В отдельных случаях коли-
чество правильных реакций значительно варьировало. Иногда оно снижалось до 50%, иногда
даже возрастало до 100%. Таким образом, возможность возникновения чувствительности
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 84 кожи к видимым лучам в условиях внешнего поискового действия можно считать объективно
установленной.
С другой стороны, в связи с поставленным прежней серией вопросом о возможности
дифференцировать ощущения, возникающие под влиянием видимых лучей, следует отметить,
что данное исследование отвечает и на этот вопрос положительно, так как его методика была
построена именно на принципе дифференцировки (красные и фиолетовые лучи).
Контрольные опыты, поставленные в целях учета результатов исследования, позволили
получить, кроме приведенных выше объективных количественных данных, также и некоторые
данные самонаблюдения испытуемых. Оказалось, что испытуемые, прошедшие через опыты
этого исследования, как и испытуемые других наших серий, ориентируются в своем поведе-
нии на возникающие у них в руке своеобразные ощущения. На вопрос о характере этих ощу-
щений испытуемые давали ответы, вообще сходные с показаниями испытуемых, прошедших
через другие исследования. Вместе с тем в их ответах обнаруживается следующая особенность:
они относят испытываемое ими при приближении руки к «опасному» шарику ощущение к
действию тока, который они якобы чувствуют на расстоянии. Этот факт представляется нам
заслуживающим того, чтобы быть специально отмеченным не только потому, что он ставит
некоторые новые вопросы, но также и потому, что он подтверждает действительно полную
«законспирированность» для испытуемых истинного условия, определяющего успешность их
выбора.
Какие же общие предположительные выводы склонны мы сделать на основании данных
этого последнего, четвертого исследования?
Очевидно, существует нечто общее в условиях данного исследования и предшествующих
наших исследований, что специфически определяет превращение обычно не ощущаемого воз-
действия в воздействие ощущаемое. Прежде всего ясно, что дело здесь не в знании, не в факте
сознавания испытуемыми существующего соотношения агентов. Достаточно, чтобы оба агента
были определенным образом фактически соотнесены друг с другом в активной деятельности
испытуемого.
Последнее, очевидно, является безусловно необходимым. Поэтому одна лишь объектив-
ная временная связь их, достаточная для образования условного рефлекса на базе уже суще-
ствующей, так сказать, «готовой» чувствительности, не в состоянии привести к ее первоначаль-
ному возникновению. Именно этим объясняются отрицательные результаты опытов той серии,
с которой мы начали свои попытки экспериментально разрабатывать нашу проблему. Впрочем,
и в опытах этой серии испытуемые, разумеется, тоже были активны и у них мы тоже должны
допустить наличие известной внутренней деятельности. Однако эта деятельность существенно
отличалась от деятельности испытуемых в последующих опытах. Она была направлена совер-
шенно иначе. Может быть, в перерывах между электрокожными раздражителями испытуемые,
стремясь уйти от неприятного чувства ожидания, мысленно отвлекались от ситуации опыта,
обдумывали дальнейшие планы дня или занимали свое сознание чем-нибудь другим; может
быть, наоборот, готовясь к ощущениям тока, они пытались учесть величину возможного интер-
вала или уменьшить давление пальцем на ключ, полагая, что этим они ослабят ожидаемый
эффект действия электричества; может быть, их внутренняя деятельность была направлена
на что-нибудь еще. Но во всяком случае она не отвечала задаче, сколько-нибудь адекватной
ситуации опыта; некоторый активный процесс был, но не было процесса, способного соотнести
между собой воздействующие агенты. Отсюда и отрицательные результаты этих опытов.
Таким образом, с развиваемой точки зрения возникновение чувствительности и появле-
ние ориентировочной реакции возможны в условиях действия в поисковой ситуации. Это осо-
бенно ясно в таких ситуациях, где деятельность вынесена вовне, например в ситуации, когда
животное подвергается действию нейтрального агента, двигаясь в реальном пространственном
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 85 поле. Здесь ориентация деятельности на данный агент выступает как действительное измене-
ние ее внешней трассы в буквальном, а не только в метафорическом смысле этого слова.
Наоборот, в условиях экспериментов в станке эти отношения оказываются максимально
скрытыми. Поэтому весь процесс начинает казаться зависящим лишь от чисто формальных
условий – временных и силовых, за которыми не всегда бывает легко разглядеть реальные
условия формирования деятельности животного в естественной обстановке. Именно отсюда,
думается нам, проистекает и та несомненная ограниченность данных «станковых» эксперимен-
тов, на которую так часто указывают авторы, исследующие поведение в условиях, когда живот-
ное находится не в искусственном состоянии, колеблющемся между диффузными попытками
выйти вообще из ситуации эксперимента и сном, но в состоянии ясно выраженной активной
деятельности, отвечающей определенной задаче.
Итак, анализ явлений чувствительности вновь возвращает нас к проблеме условных
рефлексов. Мы, однако, можем подойти теперь к этой проблеме несколько по-иному, ибо если
не абстрагироваться, как это нередко делают, от вопроса о генезисе и динамике собственно
сенсорных процессов, то тогда и сам процесс образования условных связей будет выглядеть,
конечно, несколько иначе и выступит в более широком биологическом контексте.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 86
4. Обсуждение результатов и некоторые выводы
1
Наши исследования чувствительности обрываются на опытах В.И. Аснина. Это, однако,
не значит, что перспективы экспериментальной разработки проблемы оказались исчерпан-
ными. Скорее наоборот, только теперь, в итоге уже пройденного пути, они впервые по-насто-
ящему раскрываются.
Сделаны в сущности лишь первые шаги. Некоторые данные, полученные в эксперименте,
еще нуждаются в проверке; многое должно быть пересмотрено и уточнено; целый ряд вопро-
сов, возникших в ходе работы, требует для своего выяснения дополнительных опытов.
С другой стороны, выдвигаются и другие возможные линии исследования. Прежде всего,
это возможность собственно генетических исследований – исследований на животных.
Подчиняясь исторически сложившемуся взгляду на явления чувствительности как на
явления, выступающие прежде всего субъективно, мы начали изучение их формирования на
человеке в условиях, позволяющих обратиться к субъективным данным. Теперь, исходя из того
факта, что возникновение субъективного переживания ощущения соответствует появлению
возможности изменения (у высших животных и человека посредством механизма условного
нервного рефлекса) деятельности организма по отношению к внешней среде, мы можем опи-
раться на строго объективный критерий: наличие ориентировочной реакции, процесса обра-
зования условно-рефлекторных связей или процесса, представляющего собой его генетиче-
ский эквивалент. Таким образом, экспериментальная задача будет состоять здесь в том, чтобы
изучить условия превращения воздействия, которое прежде не могло само по себе изменить
исследуемую внешнюю деятельность животного, в такое воздействие, которое способно опре-
делить собой ее изменение, требуемое данными условиями. Только на этом пути могут быть
сделаны попытки дальнейшего раскрытия на различных ступенях развития жизни той ситуа-
ции, которую мы обозначаем пока условным термином «поисковая ситуация».
Вторая намечающаяся линия исследования состоит в том, чтобы перейти к изучению
условий превращения обычно подпороговых раздражителей в раздражители, вызывающие
ощущения, то есть к изучению условий, при которых периферически возникающий процесс
«подключается», образно говоря, к тем высшим центрам нервной системы, работа которых
определяет собой единство направленности в каждый данный момент нашей деятельности.
Конечно, в принципе можно считать, что всякий возникающий на периферии процесс, всякая
реакция так или иначе влияет через многочисленные нервные и гумморальные связи на жиз-
недеятельность организма в целом, но эти влияния отнюдь не тождественны влияниям про-
цессов, «докатывающихся», по выражению Л.А. Орбели, до соответствующих кортикальных
центров.
Специальные исследования в этом направлении еще только начинаются. Но уже и сейчас
на основании некоторых работ можно считать, что и на этом материале гипотеза об условии
возникновения ощущения обычно неощущаемых воздействий находит свое подтверждение.
В области динамики зрительной чувствительности наиболее яркие данные приводятся в
работе Сальзи 52, работе, несомненно ложной по своим теоретическим основаниям и поэтому
справедливо вызвавшей отрицательное к себе отношение 53, но в своей фактической части,
несомненно, очень интересной именно с точки зрения занимающей нас проблемы. Автор ста-
52 Salzi E. La sensation. Etude de sa genese. Paris, 1934. 53 См. реферат: H. Pieron в LAnnee Psychologigue, 1935.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 87 вил испытуемых с пониженной остротой зрения в ситуацию, требовавшую восприятия объек-
тов, лежащих ниже порога их различительной чувствительности. В конце серии опытов у боль-
шинства испытуемых наблюдались резкие сдвиги в остроте зрения. Так, например, в опытах с
испытуемым М., у которого исходная острота зрения выражалась в величине, равной 0,4, были
получены следующие данные (эксперимент продолжался ровно три месяца): результаты пер-
вых экспериментов (в единицах расстояния до объекта) были 48—60; затем последовательно:
50—75, 55—85, 60—95, 80—120, 80—110, 80—145, 70—120 54. При этом автор отмечает, что
получаемые в результате эксперимента сдвиги чувствительности обнаруживают себя также в
других условиях и по отношению к другим объектам, то есть переносятся. Характерным явля-
ется то, что автор относит возможность подобных сдвигов за счет активности испытуемых в
направлении той специальной задачи, которая стояла перед ними в ситуации эксперимента.
Наблюдавшиеся у отдельных испытуемых маловыразительные результаты соответственно объ-
ясняются автором тем, что эти испытуемые были не в состоянии выполнить инструкцию, тре-
бующую от них напряженной внутренней деятельности; поэтому он предлагает специальное
испытание на задачу активного представливания, по результатам которого с достаточной опре-
деленностью можно было бы судить о том, целесообразно ли использование данного испыту-
емого в опытах или нет.
По существу совпадающие с этим данные мы находим и в других исследованиях, нося-
щих совершенно другой характер и ставящих совершенно иначе самую проблему. Так, в
отношении слуховой чувствительности может быть указано исследование А.И. Бронштейна,
изучавшего сенсибилизацию слуха 55. Автор констатирует наличие избирательного пониже-
ния порогов слышимости под влиянием повторяющихся звуковых раздражений, достигаю-
щего величины 17,0 дБ, причем указывает, что «закономерное повышение чувствительности…
наблюдается лишь в тех опытах, в которых имело место напряженное прислушивание, и рас-
пространялось лишь на воздействующий тон» 56.
В прямую связь с содержанием «управляющей» деятельности ставится чувствительность
к звуковысотным разностям и в работе В.И. Кауфман. Возражая против попыток Сишора,
Уипла и других исследователей рассматривать индивидуальные различия порогов звуковы-
сотной чувствительности как не-изменяющиеся, прирожденные особенности организма, автор
на специальном материале показывает, во-первых, зависимость порогов и самого типа вос-
приятия высотных разностей от характера музыкальной деятельности испытуемых (пиани-
стов, скрипачей, виолончелистов) и, во-вторых, возможность сдвигания порогов и изменения
самого восприятия высотных разностей (макро- и микроинтервалы). Так, исследование детей,
произведенное этим автором, дает отчетливое различие между детьми-пианистами и детьми-
инструменталистами: первые не воспринимают микроинтервалов (5 и меньше Гц), вторые вос-
принимают. Самое же важное, на мой взгляд, заключается в том, что эти особенности могут
изменяться: испытуемые-пианисты, «иначе слушая», несмотря на «неправильный» для них как
пианистов характер звучаний, начинают различать микроинтервалы. «Способность к различе-
нию высоты звука не есть способность, врожденная и физиологически не измененная… но,
наоборот, представляет собой функцию музыкальной деятельности», зависит от «конкретных
особенностей практической деятельности данной личности» 57 – так выражает основную мысль
своего исследования автор.
54 Salzi E. La sensation. Etude de sa genese. P. 104. 55 См.: Бронштейн А.И. О сенсибилизирующем влиянии звуковых раздражений на орган слуха. Сообщения 1—3 // Бюл-
летень экспериментальной биологии и медицины. 1936. Т. I. Вып. 4. С. 276—279; Т. II. Вып. 5. С. 365—367. 56 Бюллетень экспериментальной биологии и медицины. 1936. Т. II. Вып. 5. С. 366.57 Кауфман В.И. Восприятие малых высотных разностей // Исследование по проблеме чувствительности / Под ред. В.П.
Осипова и Б.Г. Ананьева. Л., 1940. С. 114—138.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 88 Трудно полностью оценить сейчас результаты исследований, идущих в этом направлении.
Их значение, выясняющееся из сопоставления фактов сенсибилизации специализированных
сенсорных аппаратов с фактами, относящимися к генезису чувствительности, представляется
нам теоретически исключительно важным: можно думать, что на ранних ступенях развития
в условиях гораздо меньшей специализации и устойчивости сенсорных процессов, процессы,
вызываемые адекватными раздражителями, также строятся по тому принципу функциональ-
ного развития, который мы наблюдали в условиях возникновения чувствительности по отно-
шению к раздражителям неадекватным. Ибо в основе отношения физиологической адекватно-
сти или неадекватности раздражителей лежит отношение их биологической адекватности или
неадекватности. Относящиеся сюда факты хорошо изучены. Они могут быть обобщены в сле-
дующей формуле: для того чтобы вызвать реакцию животного, физиологически адекватный
раздражитель должен стать адекватным биологически.
С другой стороны, исследования динамики чувствительности имеют и огромное непо-
средственно практическое значение. Раскрытие связей и зависимостей сенсорного развития от
содержания деятельности не только ставит по-новому проблему сенсорного воспитания, но и
расширяет рамки этой проблемы, открывая перспективу формирования той иногда поистине
поразительной сенсибилизации, к которой стихийно приводят жизненная необходимость ком-
пенсации сенсорных дефектов (слепота, глухота) или особенные требования некоторых про-
фессий.
2
В заключение нам остается подвести некоторые общие итоги. Мы вновь возвращаемся к
проблеме чувствительности и условно-рефлекторной деятельности, теперь уже для того, чтобы
наметить некоторые генетические выводы, которые нам кажутся вытекающими из учения И.П.
Павлова.
Теорией условных рефлексов была открыта «вторая огромная часть физиологии нервной
системы – нервной системы, главнейшим образом устанавливающей соотношение не между
отдельными частями организма, чем мы занимались главным образом до сих пор, а между
организмом и окружающей обстановкой» 58.
Что же составляет «основной пункт» этой «второй части физиологии»? Чтобы понять
этот основной пункт, говорит И.П. Павлов, «нужно в объектах внешнего мира, действующих на
животный организм, отличать два рода свойств: свойства существенные, абсолютно опреде-
ляющие известную реакцию в том или другом органе, и свойства несущественные, действую-
щие временно, условно. Возьмем, например, раствор кислоты. Его действие как определенного
химического агента на полость рта выражается, между прочим, непременно и всегда и в изли-
вании слюны, необходимом в интересах целости организма для нейтрализования, разведения
и удаления этого раствора. Другие свойства этого раствора – его цвет, запах – сами по себе не
имеют никакого отношения к слюне, ни слюна к ним. В то же время нельзя не заметить факта,
имеющего огромную важность в явлениях жизни, – именно, что несущественные свойства
объекта являются возбудителями органа (в нашем случае слюнных желез) лишь тогда, когда
их действие на чувствительную поверхность организма совпадает с действием существенных
свойств» 59.
Это, по указанию И.П. Павлова, «лишь дальнейшее приспособление». В первом «физио-
логическом» случае «деятельность слюнных желез оказывается связанной с теми свойствами
58 Павлов И.П. Двадцатилетний опыт. С. 23. 59 Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. III. Кн. 1. С. 44. (Подчеркнуто мною. – А.Л.)
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 89 предмета, на которые обращается действие слюны». В этом случае животное раздражают
«существенные, безусловные свойства предмета».
Иначе во втором, «психическом» случае: «При психических опытах животное раздра-
жают несущественные для работы слюнных желез или даже совсем случайные свойства внеш-
них предметов» 60.
Такова классическая, основоположная постановка проблемы объективного изучения
высшей нервной деятельности (поведения) животных – условных рефлексов. Таково исходное
обобщение главнейших фактов, относящихся к физиологии высших форм того «беспредель-
ного приспособления во всем его объеме, которое составляет жизнь на земле». Эти факты
общеизвестны, как общеизвестны теперь и те специальные законы «сигнальной, с бесчислен-
ным количеством сигналов и с переменной сигнализацией» деятельности больших полушарий
головного мозга, которые их научно-физиологически объясняют.
Принцип, открытый И.П. Павловым, есть действительный принцип строения высшей, то
есть психической, деятельности – деятельности, внутренне связанной с чувствительностью, со
способностью организма к ощущению, к психическому отражению внешней, окружающей его
среды.
Истинный пафос исследований И.П. Павлова заключается именно в попытке уяснить
«механизм и жизненный смысл того, что занимает человека всего более – его сознание, муки
его сознания», в конечной перспективе в открывающемся «сближении и наконец слитии пси-
хологического с физиологическим».
Естественно поэтому, что главный путь развития исследований И.П. Павлова и его
школы шел по восходящей генетической линии: по линии включения в круг объективно
физиологического изучения все более сложных процессов поведения у высших животных –
собак, обезьян, антропоидных обезьян – и по линии попыток переноса полученных экспери-
ментальных данных на человека. Однако в принципе, а отчасти и в фактических исследова-
ниях намечался и второй, нисходящий путь.
«Индивидуальное приспособление существует на всем протяжении животного мира.
Это и есть условный рефлекс, условная реакция» 61. Следовательно, основной принцип сохра-
няет свою силу и на низших ступенях развития. Следовательно, и на низших ступенях суще-
ствует различие между «физиологическим» и условным, «психическим» случаем уравновеши-
вания, говоря языком И.П. Павлова, организма со средой. Следовательно, и здесь «основной
пункт» этой второй стороны жизнедеятельности организма как-то должен быть понят.
Общий принцип, открытый и разработанный И.П. Павловым в исследовании деятельно-
сти животных, стоящих на относительно весьма высокой ступени биологического развития,
необходимо включает в своем конкретном выражении особенности, специфические именно
для этой ступени развития. Трудно допустить поэтому, что он может быть механически перене-
сен на поведение гораздо более низко организованных животных. Из этого бесспорного поло-
жения иногда делают, однако, совершенно неправильное, с нашей точки зрения, заключение.
Полагают, что принцип этот оправдывается только на тех ступенях развития, на которых он
может обнаружить себя в формах и закономерностях, тождественных или весьма близких к
первоначально описанным. При этом не замечают, что подобное ограничение его стоит в пря-
мом противоречии с приведенной выше мыслью самого И.П. Павлова о существовании услов-
ной реакции «на всем протяжении животного мира».
В основе этого неправильного ограничения принципа условности или сигнальности
лежит ряд обстоятельств. Одно из них состоит в недостаточном анализе первоначальных фак-
тов, требуемом задачей генетического исследования по нисходящей линии.
60 Там же. С. 29. 61 Павлов И.П. Двадцатилетний опыт. С. 486.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 90 Область условных рефлексов исторически была открыта при переходе от изучения нерв-
ных процессов, устанавливающих соотношение между отдельными органами, к изучению
нервной деятельности, соотносящей орган (слюнную железу) с нейтральными для его функ-
ции воздействиями окружающей обстановки. Так возникло и было подчеркнуто двойное раз-
личение: с одной стороны, различение двух типов физиологических процессов (двух «частей
физиологии»), с другой – различение двух типов отношений воздействующих свойств к органу
– отношений свойств, непосредственно связанных с физиологической функцией слюнной
железы, и отношений таких свойств (свет, звук и т.п.), которые сами по себе «остаются без вся-
кого влияния на слюнные железы», но которые, в случае если их действие объективно сочета-
ется с действием первых, могут перенять на себя их роль, стать их «суррогатами» (выражение
И.П. Павлова); нужно заметить при этом, что биологическое значение этих вновь открытых
отношений было сразу оценено в полной мере.
Понятно, что первое различение в данном конкретном его выражении было оправдано
лишь на первых этапах исследования. В дальнейшем развитии павловской школы (работы К.М.
Быкова и др.) принцип условно-рефлекторной деятельности был распространен также и на
процессы, устанавливающие отношения между органами. Тем не менее оно полностью сохра-
няет свое общее значение. Условные отношения принадлежат прежде всего процессам урав-
новешивания организма с внешней средой, ею порождаются, служат дальнейшим приспособ-
лением к ней. Безусловные же отношения – это прежде всего отношения, осуществляющие
внутренние, интимные процессы поддержания жизни органа. Поэтому и в его внешних отно-
шениях они проявляются лишь тогда, когда на орган действуют свойства, на которые данный
орган, по выражению И.П. Павлова, «рассчитан», то есть которые столь же интимно, непосред-
ственно связаны с его функционированием, с его жизнью. Поэтому в своем общем виде, то
есть если отвлечься от огромной сложности организации высших животных (чего необходимо
требует наша задача), это различение выступает перед нами как различение вообще процес-
сов, непосредственно осуществляющих жизнь, и процессов, специально отвечающих измен-
чивости внешней среды, – различение, совершенно правомерное также и на низших ступенях
биологического развития.
Столь же незыблемым генетически остается и второе, главное различение. Но и здесь,
так же как и в первом случае, для решения генетических проблем нужно взять это различение
в его возможно более общем виде. Изучая сложнодифференцированный организм, И.П. Пав-
лов имел в виду соотношения с внешними воздействиями избранного им для исследования
отдельного органа. Однако соотношения органа есть частный случай проявления соотношения
организма в целом. Поэтому в условиях гораздо более низкой дифференцированности, более
низкой специализации его органов мы вправе допустить сохранение того же самого принципа
связи с внешней средой, но в более широком значении. Само собою разумеется, что конкрет-
ные закономерности могут оказаться при этом совершенно другими, настолько же отличными
от закономерностей, установленных в опытах с собакой, насколько отличны сама анатомиче-
ская организация низших животных и условия их жизни от анатомической организации и усло-
вий жизни млекопитающих.
При генетическом подходе к учению И.П. Павлова возникает, далее, следующая, наибо-
лее важная для нас проблема.
В исследовании условных рефлексов мы всегда имеем дело с работой сложнейшей
системы рецепторов и столь же сложным кортикальным их представительством, то есть с высо-
кодифференцированной системой анализаторов. Именно готовность, функциональная опреде-
ленность и относительная устойчивость чувствительности на высших ступенях развития поз-
воляют увидеть четкую картину «замыкательной» деятельности полушарий головного мозга.
Однако сенсорная сфера, ее собственная динамика как бы выходят при этом из поля зрения
исследования, которое ограничивается изучением динамики связей центров. Сами же про-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 91 цессы в этих центрах принимаются в качестве готовой предпосылки. Таким образом, в класси-
ческих исследованиях условно-рефлекторной деятельности мы, как правило, имеем дело лишь
с процессами действия агентов, индифферентных для данного органа (например, для слюн-
ной железы), тогда как общее сигнальное значение этих агентов уже морфологически закреп-
лено ходом филогенетического развития в виде безусловных ориентировочных реакций. Непо-
средственно в эксперименте с высшими животными общий принцип «условности» выступает
только с этой генетически вторичной своей стороны, то есть как бы только в дальнейшем своем
проявлении.
Обратимся для пояснения этой мысли к рассмотрению реакции животного на какой-
нибудь нейтральный агент, например на стук метронома. В каком собственно смысле этот агент
является «нейтральным»? Он является нейтральным, во-первых, в том смысле, что он перво-
начально не вызывает исследуемого процесса, например слюнной реакции; он, следовательно,
нейтрален по отношению к функции данного органа, то есть его воздействие само по себе не
стоит ни в каком прямом, непосредственном отношении к жизнедеятельности именно этого
органа.
Во-вторых, данный агент нейтрален и в другом смысле: можно считать, что сам по себе
он также не стоит ни в каком прямом отношении и к жизнедеятельности организма в целом,
если под термином «жизнедеятельность в целом» понимать только фундаментальные процессы
поддержания жизни: защитные процессы, процессы питания, размножения. Последняя ого-
ворка здесь необходима, так как агент этот адекватен специальному органу – рецептору – и,
безусловно, вызывает определенную реакцию, а именно реакцию ориентировочную. Но сам
рецептор – в данном случае орган слуха, как и первоначально связанная с ним ориентиро-
вочная реакция, уже выполняет специальную безусловную функцию, правда, принципиально
отличную от функции, например, слюнной железы, работа которой непосредственно связана
с поддержанием жизни животного. Существование этой особой функции и составляет пред-
посылку условно-рефлекторного управления непосредственно витальными процессами орга-
низма. Таким образом, единый принцип выступает здесь в двояком выражении: основном,
общем – как принцип соотношения организма со средой, опосредствованного действием ней-
тральных агентов, и более специальном – как принцип собственно условных (временных) нерв-
ных связей. При этом очевидно, что только первое выражение этого принципа может иметь
широкое генетическое значение, второе же представляет собой конкретизацию данного прин-
ципа применительно к животным, обладающим уже развитыми специализированными анали-
заторами и высокоразвитой нервной системой.
С точки зрения генетического подхода к проблеме, отсюда вытекают два главных вывода.
Один из них состоит в том, что необходимо ясно различать между собой, с одной сто-
роны, «условную» в широком смысле слова деятельность, то есть деятельность организма,
опосредствованную нейтральными по отношению к его витальным функциям агентами, а с
другой стороны, условно-рефлекторную нервную деятельность в собственном смысле слова,
собственно условные нервные рефлексы. Деятельность первого рода, биологически закрепля-
ясь, может осуществляться и с помощью видовых механизмов приспособления организма к
среде, деятельность же собственно условно-рефлекторная всегда представляет собой индиви-
дуально-приспособительную деятельность. В первом случае основным различием воздействий
должно быть различение воздействий непосредственно жизненно значимых, с одной стороны,
и воздействий, опосредствующих поддержанием жизни, – с другой; во втором случае – разли-
чение воздействий (раздражителей) безусловных, реакция на которые является врожденной,
с одной стороны, а с другой стороны, раздражителей условных, которые вызывают данную
реакцию лишь в результате возникновения соответствующей нервной связи в индивидуальном
опыте животного. Следовательно, обе пары этих понятий прямо не совпадают между собой.
Безусловный раздражитель может вместе с тем оказаться раздражителем, способным опосред-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 92 ствовать витальные функции организма, то есть действующим на один из анализаторов – на
один из специализированных органов осуществления именно опосредствованной связи орга-
низма со средой. Это возможно в силу того, что принцип условной в широком смысле слова, то
есть опосредствованной, реакции и принцип временной, условной связи суть два разных, хотя
и связанных между собой генетически, принципа. На это указывает в одной из своих работ
и И.П. Павлов: «…когда появляется временная связь, условный рефлекс? Выйдем из живого
примера. Существеннейшею связью животного организма с окружающей природой является
связь через известные химические вещества, которые должны постоянно поступать в состав
данного организма, то есть связь через пищу. На низших ступенях животного мира только
непосредственное прикосновение пищи к животному организму или наоборот – организма к
пище – главнейшим образом ведет к пищевому обмену. На более высоких ступенях эти отно-
шения становятся многочисленнее и отдаленнее. Теперь запахи, звуки и картины направляют
животных уже в широких районах окружающего мира… Таким образом, бесчисленные, раз-
нообразные и отдаленные внешние агенты являются как бы сигналами пищевого вещества,
направляют высших животных на захватывание его, двигают их на осуществление пищевой
связи с внешним миром. Рука об руку с этим разнообразием и этой отдаленностью идет
смена постоянной связи внешних агентов с организмом на временную: так как, во-первых,
отдаленные связи есть по существу временные и меняющиеся связи, а во-вторых, по своей
многочисленности и не могли бы уместиться в виде постоянных связей ни в каких самых
объемистых аппаратах» 62. Иначе говоря, развитие состоит в том, что, с одной стороны, непо-
средственные отношения организма к среде превращаются в более «отдаленные», направляе-
мые многообразными сигналами, а с другой стороны, «рука об руку» с этим идет превращение
постоянных связей организма и внешних агентов в связи временные. Таким образом, употреб-
ление таких понятий, как условно-рефлекторная связь, условный раздражитель, безусловный
раздражитель и другие, относящихся к деятельности нервной системы высокоорганизованных
животных, применительно к низшим организмам нуждается по крайней мере в серьезных ого-
ворках. Более же общие понятия – понятия опосредствованной деятельности, сигнального воз-
действия, ориентировки и т.п. – позволяют охватить весь ряд соответствующих генетических
явлений. И они не теряют при этом своего точного значения.
Другой вывод, который мы должны сделать с точки зрения генетического подхода к
общему принципу сигнальной деятельности организма, относится уже непосредственно к про-
блеме чувствительности.
То обстоятельство, что учение И.П. Павлова о высшей нервной деятельности рассматри-
вает чувствительность организма по отношению к нейтральным агентам как готовую предпо-
сылку образования условно-рефлекторных связей, выражающуюся в наличии безусловной по
своей природе ориентировочной реакции, необходимо приводит к отвлечению от динамики
потребностей животного. Точнее, динамика эта прослеживается исследованием высшей нерв-
ной деятельности, но не сама по себе, а лишь в ее отражении на процессах образования услов-
ных связей.
«…В наших опытах, – говорит И.П. Павлов, – мы должны… сопоставляя наши резуль-
таты с явлениями субъективного мира, говорить, как об основном условии удачи опытов, о
наличии не желания собаки, а внимания ее. Слюнная реакция животного могла бы рассмат-
риваться в субъективном мире как субстрат элементарного, чистого представления, мысли» 63.
Потребности («желание») животного имеют значение, и оно экспериментально прослежено, но
только со стороны их влияния на избирательность реакций животного. Раздражимость, зави-
62 Павлов И.П. Двадцатилетний опыт. С. 191. (Подчеркнуто мною. – А.Л.) 63 Павлов И.П. Двадцатилетний опыт. С. 29.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 93 сящая от состояния потребностей, непосредственно не принадлежит сфере законов образова-
ния нервных связей и составляет специальную проблему.
Другое дело, когда мы переходим к генетическому исследованию. В этом случае вопрос
о том, как первоначально происходит выделение организмами агентов в связи с их жизнен-
ными потребностями, оказывается вопросом основным, ибо, для того чтобы этот процесс мог
быть понят в своем развитии, нужно прежде всего проследить условия превращения непосред-
ственных связей с внешней средой в связи «все более многочисленные и отдаленные», а это
и составляет содержание проблемы развития чувствительности. Следовательно, генетическое
исследование высшей деятельности низших животных должно прежде всего исходить из этой
проблемы. При этом необходимо иметь в виду, что развитие чувствительности выражается не
только во все большей дифференциации ощущений; очевидно, что генетически чувствитель-
ность изменяется также и качественно, что формируются также и новые формы чувствитель-
ности.
Л.А. Орбели – один из немногих авторов, указавших на глубокий генетический смысл
работ И.П. Павлова. Мы склонны прибавить к этому, что и сам метод И.П. Павлова представ-
ляется нам объективно методом экспериментально-генетическим в разъясненном выше значе-
нии этого термина. Мы думаем, что исследование условных слюнных рефлексов на собаке, как
бы обходя слой более сложных процессов, обнажает гораздо более простые и вместе с тем более
глубокие генетические отношения. Прежде всего это относится опять-таки к сенсорной сфере.
Эксперименты с воздействием отдельными изолированными раздражителями, несо-
мненно, представляют собой методический прием, ставящий собаку в совершенно особые
условия. Этот прием имеет то преимущество, что динамика нервных процессов в полушариях
головного мозга выступает с особенной яркостью, доступностью, но вместе с тем он закрывает
возможность проникнуть в динамику собственно сенсорных процессов. Наоборот, как только
мы усложняем условия эксперимента, так моменты, связанные с собственно чувствительно-
стью, выступают на первый план. Например, опыты с образованием временной связи между
двумя индифферентными раздражителями показывают, что для этого необходимо непрерыв-
ное поддержание у животного ориентировочной реакции на каждое из сочетаемых индиффе-
рентных раздражителей, причем возникающие в результате связи обладают своеобразной чер-
той: раз образовавшись, они удерживаются в течение многих месяцев и даже лет. Вообще,
по-видимому, чем более усложняется задача, тем отчетливее выступает роль процессов соб-
ственно чувствительности, особенно если мы при этом имеем дело с динамическими отноше-
ниями.
Итак, анализ основных положений учения о высшей нервной деятельности И.П. Павлова
с точки зрения задач генетического исследования показывает, что в основе понятия об услов-
ной «психической» реакции организма лежит двоякий принцип: общебиологический принцип
жизнедеятельности, опосредствованной «сигналами», то есть теми или иными нейтральными
воздействиями, и собственно принцип временных нервных связей, представляющий собой
специальное выражение первого, более общего принципа в работе полушарий головного мозга.
Анализ показывает далее, что этот более общий принцип обнаруживается прежде всего в фор-
мировании сенсорной сферы животного.
Наконец, совершенно ясно, что принцип сигнальных, условных отношений между орга-
низмом и окружающей средой нельзя представлять себе в качестве изначального. Ведь для
того чтобы мог возникнуть процесс «замены» действия на организм свойств «существенных,
абсолютно определяющих» действием свойств, которые сами по себе суть свойства «несу-
щественные, действующие временно, условно», прежде неизбежно должны уже существовать
процессы, непосредственно соотносящие организм с этими первыми, самими по себе суще-
ственными для его жизни свойствами. Значит, существует процесс перехода от простейшей
формы жизни, жизни, ограничивающейся только прямыми безусловными отношениями, к
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 94 жизни, включающей в себя отношения условные, сигнальные; существует, следовательно, и
проблема генезиса этих отношений. Это и есть проблема генезиса чувствительности, генезиса
ощущений.
Мы, таким образом, вновь возвратились к нашей исходной гипотезе, но теперь уже не в
ходе анализа «снизу», исходя из фактов, характеризующих общее направление эволюции на
этапах простейшей жизни, а в ходе анализа «сверху» – от рассмотрения основного принципа
высшей нервной деятельности высших животных.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 95
О механизме чувственного отражения
1
Развитие научных представлений о конкретных механизмах непосредственно чувствен-
ного познания имеет двоякое значение: психологическое и философское. Последнее делает
данную проблему особенно важной, требующей внимательного анализа ее состояния не только
с конкретно-научной, но и с гносеологической точки зрения.
Классическая физиология органов чувств XIX в. открыла большое число фундаменталь-
ных научных фактов и закономерностей. Она вместе с тем развивала в учении об ощущении
теоретическую концепцию, которую последнее время иногда называют у нас «рецепторной»,
противопоставляя ее рефлекторной концепции ощущений, опирающейся на воззрения И.М.
Сеченова и И.П. Павлова. «Рецепторная» концепция, как известно, отвечала субъективноиде-
алистической философии. Последняя в свою очередь широко использовала эту концепцию для
защиты своих позиций.
Характерное для рецепторной концепции положение состоит в том, что специфическое
качество ощущения определяется свойствами рецептора и проводящих нервных путей. Это
положение было сформулировано И. Мюллером в качестве особого принципа «специфических
энергий органов чувств». Так как принцип этот, взятый в его общем виде, иногда представля-
ется как якобы выражающий лишь самоочевидные и банальные факты вроде того, что глаз по
самому своему устройству может давать лишь зрительные ощущения, а ухо – ощущения слу-
ховые, полезно напомнить его более полное изложение. В своем «Курсе физиологии человека»
Мюллер выражает этот принцип в следующих тезисах:
«Мы не можем иметь никаких ощущений, вызванных внешними причинами, кроме
таких, которые могут вызываться и без этих причин – состоянием наших чувствительных нер-
вов».
«Одна и та же внешняя причина вызывает разные ощущения в разных органах чувств в
зависимости от их природы».
«Ощущения, свойственные каждому чувствительному нерву, могут быть вызваны мно-
гими и внутренними и внешними воздействиями».
«Ощущение передает в сознание не качества или состояния внешних тел, но качества и
состояния чувствительного нерва, определяемые внешней причиной, и эти качества различны
для разных чувствительных нервов…» 64.
Из этих тезисов Мюллер делает вполне определенный гносеологический вывод: ощуще-
ния не дают нам знание качеств воздействующих вещей, так как отвечают им соответственно
качеству самого чувствительного органа (его специфической энергии). В дальнейшем этот
субъективно-идеалистический вывод был широко поддержан на том основании, что, опираясь
на конкретные знания о процессах ощущения, нет возможности его опровергнуть. С позиций
рецепторной теории этого действительно сделать нельзя, так как невозможно отрицать реаль-
ность тех фактов, которыми доказывается зависимость специфичности ощущения от устрой-
ства органов чувств. Разве фактически не верно, например, что один и тот же, скажем, меха-
нический раздражитель вызывает качественно различные ощущения в зависимости от того, на
какой орган чувств он воздействует – на глаз, ухо или на поверхность кожи, или что разные
раздражители (электрический ток, давление, свет), действуя на один и тот же орган, например
на глаз, вызывают ощущения одинакового качества, в данном случае световые?
64 Muller J. Handbuch fur die Physiologic des Menschen fur Vorlesungcn. 1840. Bd. II. S. 251.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 96 Хотя субъективно-идеалистические выводы ближайшим образом действительно выте-
кают из принципа специфических энергий, их более глубокое основание лежит в том общем
исходном положении, которое и характеризует рассматриваемую концепцию именно как
рецепторную. Положение это таково: для возникновения ощущения достаточно, чтобы воз-
буждение, вызванное в рецепторе той или иной внешней причиной, достигло мозга, где оно
непосредственно и преобразуется в субъективное явление. В соответствии с этим положе-
нием анализ процессов, порождающих собственно ощущения, ограничивается лишь началь-
ным афферентным звеном реакции; дальнейшие же процессы, вызванные в мозгу пришедшим
с периферии возбуждением, рассматриваются как осуществляющие лишь последующую пере-
работку ощущений («бессознательные умозаключения», «ассоциативный синтез» и т.п.), но в
возникновении самого ощущения не участвующие. Тем более это относится к ответным дви-
гательным процессам, которые вообще выпадают из поля зрения рецепторной концепции.
Собственно говоря, такое понимание ощущения только воспроизводило взгляд на ощу-
щение всей старой субъективно-эмпирической психологии, которая считала его результатом
чисто пассивного процесса, а активное начало приписывало особой субстанции – душе, актив-
ной апперцепции, сознанию. Именно это положение о якобы пассивном, чисто созерцательном
характере ощущения (и вообще чувственного познания), о его отделенности от деятельности,
от практики и, наоборот, подчеркивание чисто духовной активности, активности сознания,
прежде всего, и смыкало рецепторную концепцию ощущения с субъективно-идеалистиче-
ской философией. Оно определило собой и тот односторонний подбор фактов, которые соста-
вили эмпирическую основу мюллеровского принципа и вытекающих из него гносеологических
выводов.
Эта односторонность подбора фактов, привлекавшихся рецепторной концепцией, выра-
зилась в том, что они далеко не исчерпывали всех существенных данных, характеризующих
процесс ощущения, и, более того, стояли в противоречии с некоторыми хорошо известными
уже в то время фактами. К их числу в первую очередь относятся факты, свидетельствующие об
участии в возникновении ощущения моторных процессов 65, а также такие явления, как взаи-
модействие органов чувств.
Естественно поэтому, что еще в период, когда периферическая концепция занимала гос-
подствующее положение, под влиянием накопления все более широкого круга научных дан-
ных, в частности в связи с развитием сравнительноанатомического, эволюционного подхода к
органам чувств, начали формироваться другие научные взгляды на природу ощущения.
Особенно серьезно изменило понимание природы специфичности органов чувств раз-
витие эволюционного подхода. Данные изучения эволюции давали основание к утверждению
очень важного тезиса о том, что сами органы чувств являются продуктом приспособления к
воздействиям внешней среды и поэтому по своей структуре и свойствам адекватны этим воз-
действиям 66.
Вместе с тем указывалось, что, обслуживая процессы приспособления организма к среде,
органы чувств могут успешно выполнять свою функцию лишь при условии, если они верно
отражают ее объективные свойства. Таким образом, принцип «специфических энергий орга-
нов чувств» все более переосмысливался в принцип «органов специфических энергий», то есть
в принцип, согласно которому, наоборот, свойства органов чувств зависят от специфических
особенностей воздействующих на организм энергий внешних источников. Нужно отметить,
65 Как известно, уже Вебер, Гельмгольц и другие описывали факты, говорящие об участии движений руки в возникнове-
нии тактильных ощущений. Однако из этих фактов делались часто негативные выводы. Например, Фрей в целях получения
более чистых данных измерения порогов тактильной чувствительности считал желательным исключать возможность движе-
ния руки испытуемого путем фиксирования ее в гипсе; действительно, как было показано Шильдером, пороги кожных ощу-
щений падают при движении руки в 5—7 раз. 66 См.: Вавилов С.И. Глаз и солнце. М., 1950; Кравков С.В. Очерк общей психофизиологии органов чувств. М., 1956.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 97 что эта позиция сыграла выдающуюся роль в критике тех гносеологических выводов, которые
делались из периферической концепции ощущения.
Говоря о развитии эволюционного, генетического подхода, следует указать также на роль
изучения функционального развития ощущений. Я имею в виду работы, которые были посвя-
щены изучению сдвигов в порогах ощущения под влиянием различных внешних факторов, в
частности под влиянием условий профессиональной деятельности или специальных упражне-
ний, организуемых в экспериментальных целях 67.
Среди этих работ особый интерес представляют исследования процесса перестройки
ощущений в опытах с введением искусственных условий, искажающих работу органов чувств.
Этими опытами (Страттон, среди новейших авторов И. Колер) было показано, что происходя-
щая в этих условиях перестройка всегда идет в сторону нормализации ощущений, то есть в
сторону восстановления адекватности их опыту практических контактов с предметами окру-
жающего мира 68.
Несколько особое место принадлежит исследованиям взаимодействия ощущений, кото-
рые в 30-х годах особенно развивались С.В. Кравковым и его школой 69. С точки зрения задачи
преодоления старой теории ощущения принципиальное значение этих исследований состоит в
том, что они экспериментально показали наличие постоянного взаимодействия органов чувств,
осуществляющегося, в частности, уже на низших неврологических уровнях; этим они разру-
шили взгляд на ощущения, как на самостоятельные элементы, объединение которых является
исключительно функцией мышления, сознания.
Наконец, чрезвычайно важный вклад в развитие материалистического понимания при-
роды ощущения внесли исследования, посвященные изучению участия эффекторных процес-
сов в возникновении ощущения. Сначала эти исследования затрагивали почти исключительно
сферу ощущений, связанных с деятельностью контактных «праксических» рецепторов; затем
вместе с открытием эффекторных волокон в составе чувствительных нервов зрительного, слу-
хового и других рецепторов они были распространены и на анализ механизмов ощущений,
связанных с дистантрецепторами, с рецепторами-«созерцателями». Эти теперь очень много-
численные и разносторонние исследования привели к общему выводу, который в острой фор-
мулировке может быть выражен так: ощущение как психическое явление при отсутствии ответ-
ной реакции или при ее неадекватности невозможно; неподвижный глаз столь же слеп, как
неподвижная рука астереогностична 70.
Исследования эти, таким образом, нанесли прямой удар по исходному для рецепторной
концепции положению – положению о пассивной природе ощущения, о том, что ощущения
возникают в результате только центростремительного процесса. Они прочно обосновали ту
мысль, что возникновение ощущения требует наличия также обратных связей центра с пери-
ферией.
Развитие исследований, среди которых я упомянул только те, которые шли по важней-
шим линиям, в значительной мере разрушило эмпирическую основу рецепторной концепции
ощущения по крайней мере в том ее виде, как она была выражена у И. Мюллера, Г. Гельм-
гольца и у психофизиков. Однако главная положительная работа по созданию теории ощуще-
ния с новых, принципиально иных позиций шла в другом русле – в русле идей И.М. Сеченова
и И.П. Павлова.
67 См.: Ананьев Б.Г. Труд как важнейшее условие развития чувствительности // Вопросы психологии. 1956. № 1. 68 Kohler I. Die Methv [ v [ _ 0 b ] Z Z [ Y ^ [ b _ c i U [ ] Y v [ b X U b Y [ U ` c Y u _ W _ a i U \ Z \ u ] [ ` ] V 0 [ ` [ b c Y u [ Y c b x [ U b [ ^ \ Y v [ b } v X W V ] \ Y ,
1955; Kohler I. Experimente wiht Prolonged Optical Distortions // Pri [ [ v ] Y u _ \ p V U [ . J . Y V [ b Y X V ] \ Y X Z w \ Y u b [ _ _ \ p z _ a U \ Z \ u a - . 69 См.: Кравков C.b. Взаимодействие органов чувств. М.; Л., 1948. 70 См.: Зинченко В.П. Движения глаз и формирование образа // Вопросы психологии. 1958. № 5. С. 63—76; Членов Л.Г.,
СутковаяА . К патологии осязания // Архив биологических наук. 1936. Т. 44. Вып. 1. С. 141—159; Delattre P. Les indices
acoustiques de la parole // Phonetica. 1958. V. 2. № 1—2.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 98
2
Психологические и гносеологические взгляды И.М. Сеченова хорошо известны и много
раз освещались в нашей литературе 71, поэтому нет необходимости излагать их в целом. Доста-
точно остановиться только на тех положениях, которые выдвигались Сеченовым по вопросу о
природе ощущения и восприятия. Как известно, общий подход Сеченова к ощущению прин-
ципиально отличался от старого подхода, основанного на прямом сопоставлении свойств воз-
действующего раздражителя и вызываемого им субъективного эффекта в форме ощущения.
Усилия Сеченова были направлены прежде всего на выяснение происхождения ощущения
как психического явления, детерминированного предметной действительностью. Так как,
согласно главному положению Сеченова, все деятельности происходят из рефлекса и сохра-
няют его принципиальную структуру, то и ощущение рассматривалось им как явление, которое
может возникнуть только в составе рефлекторного акта с его «двигательными последствиями»,
или внешне выявленными, или скрытыми, заторможенными. При этом первичными он считал
акты с внешним двигательным плечом, которое и осуществляет непосредственный контакт с
окружающими предметами, практическое приспособление к действительности.
Возникая в составе приспособительного рефлекторного акта, ощущение вместе с тем
участвует в его осуществлении, опосредствует его. Эту функцию ощущение может выполнять
благодаря тому, что оно является предметным, отражающим свойства предметной действи-
тельности. Последнее же определяется тем, что оно само формируется на основе процессов, в
конечном счете всегда внешне двигательных, контактирующих с самим предметом.
Для того чтобы понять все значение этого положения, нужно иметь в виду ту важнейшую
в принципиальном отношении мысль, с которой оно связано, а именно: что только предмет-
ность, то есть отнесенность к действительности, создает ощущение как психическое явление.
Эта мысль Сеченова в корне меняет свою постановку проблемы: вместо того чтобы начинать
с вопроса о том, что может скрываться за ощущением во внешнем мире (то есть идти от ощу-
щения к реальным вещам), следует исходить из вопроса о том, как предметная действитель-
ность порождает явление ощущения, то есть идти в научном анализе от действительности, от
реальных вещей к ощущению. Если первая из этих линий, как указывал Ленин, есть линия
идеализма, то вторая, наоборот, выражает линию материализма 72.
Прежде чем «быть данной» в ощущении, предметная действительность выступает как
условие практического существования, как объект приспособления организма, осуществляю-
щегося в реальных контактах с ней. Отсюда вытекало признание решающей роли мышечных
движений в происхождении ощущений. Без участия движения наши ощущения и восприятия
не обладали бы качеством предметности, то есть отнесенности к объектам внешнего мира, что
только и делает их явлениями психическими 73.
Это и есть главный пункт в воззрениях Сеченова на природу чувственного познания.
«Все наши представления об окружающем мире, как бы сложны и красочны они ни были,
строятся в конце концов на основе тех элементов, которые нам даны вместе с мышцей», – так
71 См.: Будилова Е.А. Учение И.М. Сеченова об ощущении и мышлении. М., 1954: Костюк ГС. Значение трудов И.М.
Сеченова для развития материалистической психологии // Тр. Одесского ун-та. 1957. Т. 147; Рубинштейн С.Л. Психологиче-
ские воззрения И.М. Сеченова и советская психологическая наука // Вопросы психологии. 1955. № 5; Сеченов и материали-
стическая психология / Под ред. С.Л. Рубинштейна. М., 1957. С. 292. 72 «…Если вы серьезно хотите “остерегаться” субъективизма и солипсизма, то вам надо прежде всего остерегаться основ-
ных идеалистических посылок вашей философии; надо идеалистическую линию вашей философии (от ощущений к внешнему
миру) заменить материалистической (от внешнего мира к ощущениям)…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 52). 73 См.: Сеченов И.М. Избранные произведения: В 2 т. М., 1952. Т. 1; Его же. Физиология нервных центров. М., 1952.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 99 резюмировал этот главный пункт воззрений Сеченова А.Ф. Самойлов в своей известной речи
«И.М. Сеченов и его мысли о роли мышцы в нашем познании природы» 74.
Как же следует представлять себе участие движения в возникновении ощущений и вос-
приятий? Наиболее ясно это было выражено Сеченовым в анализе осязательных ощущений.
Движение, осуществляя практический контакт, «реальную встречу» руки с внешним
объектом, необходимо подчиняется его свойствам; ощупывая предмет, рука воспроизводит,
следуя за его очертаниями, его величину и контур и через посредство сигналов, идущих от ее
двигательного аппарата, формирует их «слепок» в мозгу.
Сходным образом Сеченов представлял себе и работу зрительного аппарата. Как
известно, процесс рассматривания он считал «вполне аналогичным по смыслу» процессу ощу-
пывания предмета руками.
Здесь, однако, Сеченовым вводился новый момент – момент ассоциации формирующе-
гося зрительного опыта с опытом тактильно-двигательным. «Сетчатка обученного глаза» –
это, собственно говоря, сетчатка глаза, первоначально научившегося у руки. Введение этого
момента было необходимо потому, что в отличие от процесса контактной рецепции формы,
величины и расстояния, которая осуществляется в движении, как бы принудительно навязы-
ваемом объектом, процесс их дистантной рецепции непосредственно самим объектом жестко
не определяется и не контролируется: ведь сам объект не оказывает физического сопротивле-
ния движению взора, какое он оказывает движущейся по нему руке.
В принципе Сеченов распространял свое представление о роли предметных движений
также и на другие экстрацептивные ощущения. При этом, что очень важно подчеркнуть, он
был вынужден допускать для этих ощущений уже гораздо более отдаленную, непрямую связь
их с двигательным опытом. Это и внесло в его взгляды на природу чувственного познания
некоторые непоследовательности, в значительной мере объясняющиеся тем, что многие факты,
относящиеся к проприомоторным реакциям дистантрецепторов, были в то время неизвестны.
Решающий шаг, однако, был сделан: общая теоретическая основа рефлекторной концеп-
ции ощущения была заложена.
Несмотря на все огромное научное значение, которое и до сих пор имеют работы Сече-
нова для понимания природы ощущения, они оставляли многие вопросы нерешенными. Важ-
нейшими из них были, во-первых, вопрос о конкретных центрально-нервных механизмах сен-
сорных процессов и, во-вторых, вопрос о том, в чем выражается и как осуществляется участие
эфферентных звеньев в ощущениях, которые непосредственно с предметными движениями
или их аналогами (например, движениями взора) не связаны.
Дальнейшее развитие рефлекторной концепции ощущения шло в системе исследований
И.П. Павлова и его школы.
Вклад Павлова в научное понимание природы и механизмов ощущения, конечно, отнюдь
не сводится только к учению об анализаторах, как это иногда пытаются представить. Уже
исходное различение, введенное Павловым, а именно различение безусловных и условных
рефлексов, которое связывалось им с капитальным биологическим различением двух типов
связей организма со средой – прямых и сигнальных, имело важнейшее значение для общей
теории ощущения. Оно позволило ввести в психологию положение о сигнальной, ориентиру-
ющей функции ощущения 75.
Психологический аспект этого положения был представлен в форме гипотезы о генезисе
ощущения, которая была высказана в советской психологии в конце 30-х годов (А.Н. Леонтьев,
А.В. Запорожец). Гипотеза эта состоит в следующем.
74 Самойлов А.Ф. Избранные статьи и речи. М.; Л., 1946. С. 64—65. 75 См.: Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. 3. Кн. I. С. 170.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 100 На самых ранних ступенях жизни, то есть у жизнеспособных тел, процессы их взаимо-
действия со средой обусловливаются их раздражимостью по отношению к воздействию такого
рода свойств среды, которые либо непосредственно обеспечивают ассимиляцию, либо непо-
средственно вызывают защитные реакции, то есть которые в обоих случаях прямо, сами по
себе, определяют поддержание и развитие жизни белкового тела. Допускать мысль о наличии у
первичных организмов раздражимости также и по отношению к воздействию свойств, которые
сами по себе являются жизненно нейтральными, невозможно уже потому, что реакции такого
рода вызывали бы ничем не компенсируемый распад их вещества (за счет энергии которого
только и могут осуществляться реакции организма).
С другой стороны, у относительно более высокоорганизованных животных наблюдаются
отчетливо выраженные реакции и на такие воздействия, которые сами по себе никакого «дело-
вого», по выражению Павлова, отношения к организму не имеют. Иначе говоря, им свой-
ственна также раздражимость по отношению к свойствам среды, являющимся нейтральными.
Тем не менее проявление такой раздражимости у животных, которым она свойственна биоло-
гически, является целесообразным, так как реакции этих животных на нейтральные воздей-
ствия окружающей среды, опосредствуя основные жизненные отправления животных, ориен-
тируют их по отношению к свойствам среды, имеющим прямое биологическое значение.
Основное допущение гипотезы, о которой идет речь, заключалось в том, что функция,
осуществляемая раздражимостью по отношению к непосредственно нейтральным, лишь ори-
ентирующим в среде воздействиям, и есть функция чувствительности, способность ощуще-
ния; что, соответственно, органы, осуществляющие преобразование этих непосредственно
нейтральных воздействий, суть органы чувств, рецепторы; что, наконец, специфические явле-
ния, возникающие в результате проявления указанной формы раздражимости, и суть явления,
которые в своей развитой форме выступают как явления ощущения. При этом главное условие
возникновения чувствительности усматривалось в переходе организмов от жизни в изменчи-
вой, но однородной среде к жизни в среде предметной. Последняя и создает необходимость
возникновения у организмов опосредствованных, сигнальных отношений. Ведь оформленное
тело воздействует на организм не только как обладающее, например, пищевыми свойствами,
но прежде всего как обладающее объемом, формой и т.п., которые лишь устойчиво связаны
со способностью данного тела служить для организма пищей.
Таким образом, на определенном этапе биологической эволюции процессы взаимодей-
ствия, осуществляющие жизнь, как бы раздваиваются; воздействие свойств среды, непосред-
ственно определяющих существование организма, вызывает реакции, составляющие основ-
ные жизненные процессы, основные отправления; с другой стороны, в ответ на воздействие
нейтральных свойств возникают процессы, лишь внешне опосредствующие возможность осу-
ществления этих основных отправлений организма, – процессы поведения.
Так как объективные связи между непосредственно биологически важными и нейтраль-
ными свойствами вещей являются лишь относительно устойчивыми и способны меняться, то
и отвечающие им формы жизнедеятельности находятся в динамических отношениях между
собой, так что возможно возникновение несовпадения, противоречия между ними. Это новое
противоречие и является одним из характерных противоречий развития поведения животных
и форм отражения ими свойств окружающей среды.
Философско-психологический смысл этой гипотезы заключался в том, что в ней дела-
лась попытка исключить возможность субъективистского понимания природы ощущения уже
в самой постановке вопроса, так сказать, с порога исследования.
Действительно, понять субъективные по своей природе явления ощущения как необхо-
димо отражающие объективные свойства можно только при условии, если допустить, что ощу-
щение возникает как продукт развития опосредствованных связей организма со средой. Ведь
свою объективную характеристику свойство может получить только через отношение его к
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 101 другому объективному свойству, а не непосредственно к субъекту. Поэтому, для того чтобы
возникло субъективное отражение данного свойства как объективного, необходимо, чтобы оба
эти его отношения – к другому объекту и к субъекту – выступили в единстве; впервые един-
ство этих отношений мы и находим в тех высших формах жизни, которые осуществляются
деятельностью, опосредствованной объективными связями свойств среды 76.
Гипотеза, сближающая между собой момент возникновения сигнальных связей с воз-
никновением ощущения, высказывалась также и в физиологии высшей нервной деятельности,
особенно прямолинейно К.М. Быковым и А.Т. Пшоником. «Момент формирования условного
рефлекса как временной связи высшего коркового типа, – писали эти авторы, – является одно-
временно моментом возникновения элементарного психического акта – ощущения» 77.
Нужно отметить, однако, что при известном внешнем сходстве этой гипотезы с гипоте-
зой, изложенной выше, между ними существует серьезное различие. Оно обусловлено тем,
что прямое отождествление момента возникновения ощущения с формированием условного
рефлекса упускает генетический аспект проблемы; в результате вопрос о возникновении спо-
собности ощущения как специфической функции, которая может быть охарактеризована
объективно, подменяется вопросом об условиях превращения адекватных, но подпороговых
экстрацептивных раздражителей в пороговые. Об этом совершенно ясно говорят факты, на
которые опирается эта точка зрения. Обосновывающий ее типичный эксперимент состоит в
том, что берется такой раздражитель, который при данной его интенсивности не даст субъек-
тивного переживания ощущения (или переживания различия в ощущениях). Этот раздражи-
тель вызывает, однако, определенные объективные реакции, например реакцию сужения сосу-
дов (которая, кстати говоря, является характерным компонентом ориентировочного рефлекса);
далее, действие данного раздражителя сочетается с действием другого раздражителя, в резуль-
тате чего первый начинает различаться испытуемым также и субъективно, то есть осознаваться.
Таким образом, эксперименты этого рода хотя и представляют большой интерес, но в
другой связи: в связи с проблемой сознаваемости воздействий в результате образования ассо-
циаций на высшем корковом уровне, по-видимому второсигнальном 78.
Иначе ставится вопрос в изложенной выше гипотезе о генезисе чувствительности. В ней
речь идет не о превращении подпороговых раздражителей в пороговые, а о приобретении раз-
дражителями сигнальной, ориентирующей функции. Отсюда другой смысл имели и те экспери-
менты, которые были поставлены в связи с данной гипотезой (А.Н. Леонтьев при участии Н.Б.
Познанской, В.И. Аснина, В.И. Дробанцевой и С.Я. Рубинштейн). Эти эксперименты проводи-
лись с интенсивными световыми раздражителями, воздействующими на кожу руки. В основе
экспериментов лежало следующее простое рассуждение. Как известно, кожа раздражима по
отношению к лучам видимого спектра, то есть действие света на кожу животных и человека
76 См.: Леонтьев А.Н. Развитие психики (диссертация), 1940; Он же: К вопросу о генезисе чувствительности – В кн.
«Психология», посвященной 35-летию научной деятельности Д.Н. Узнадзе (1909—1944). Тбилиси, 1945. С. 215—230. 77 Быков К.М., Пшоник А.Т. О природе условного рефлекса // Физиологический журнал СССР. 1949. Т. 35. № 5; Быков
К.М. Сигнализация в кору головного мозга с наружных и внутренних рецепторов // Избранные произведения. М., 1953. Т.
1; Гюрджиан А.А . Изменение чувствительности анализатора к раздражителю в результате становления последнего условно
рефлекторным сигналом // XVI совещание по проблемам высшей нервной деятельности. М.; Л., 1953; Князева А.Л. К вопросу
об образовании временных связей на неощущаемые раздражители, воздействующие на органы чувств // Тр. физиол. ин-та
им. И.П. Павлова. 1949. Т. IV; Князева А.Л., Барбель И.Э. О выработке условных рефлексов на минимальные интенсивности
световых раздражителей // Проблемы физиологической оптики. М., 1952. Т. X. С. 112—123; Короткин И.И. О соотношении
между субъективным и объективным при образовании условного рефлекса у человека // Тр. физиол. лабораторий им. И.П.
Павлова. 1949. Т. XVI; Пшоник А.Т., Фельборбаум Р.А. Некоторые данные к закону об относительной силе условных раздра-
жителей // Физиологический журнал СССР. 1955. № 4; Чистович Л.А. Об изменении порога различения звукового раздражи-
теля при изменении его сигнального значения // Физиологический журнал СССР. 1955. № 4. 78 См.: Майоров Ф.П. Проблема взаимоотношения субъективного и объективного при исследовании высшей нервной дея-
тельности // Физиологический журнал СССР. 1951. № XXXVII. № 2; Самсонова В.Г. Некоторые особенности взаимодействия
первой и второй сигнальной системы при выработке условных реакций на световые раздражители слабой интенсивности //
Журнал высшей нервной деятельности. 1953. Вып. 5.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 102 вызывает известные прямые физиологические эффекты. С другой стороны, кожа не является
органом, чувствительным к свету: даже при большой интенсивности световых раздражителей
они не вызывают, действуя на кожу, ориентировочных реакций. В этом смысле свет по отноше-
нию к коже является неадекватным раздражителем, то есть таким, который не только остается
в «субсенсорном» или «пресенсорном» диапазоне, но который вообще не способен выполнять
сигнальную функцию и вступать в условные связи с другими раздражителями.
Это положение прежде всего и было проверено экспериментально. Свет, тщательно
отфильтрованный от лучей инфракрасной части спектра, направлялся на ладонную поверх-
ность руки испытуемого (о чем на протяжении экспериментов испытуемый не знал), после
чего давался электрокожный раздражитель, рефлекторно вызывающий приподнимание, «сня-
тие» руки испытуемого с поверхности особым образом сконструированной установки. Таким
образом, опыты этой серии шли по обычной схеме так называемой двигательной методики
образования условного рефлекса, но только со значительно большей, чем обычно, длительно-
стью действия нейтрального раздражителя и, соответственно, большими перерывами между
их подачей.
Эти опыты дали отрицательные результаты. Даже после 350—400 сочетаний «свет—ток»
ни у одного из четырех испытуемых условный рефлекс не образовался.
Последующие серии экспериментов отличались от описанного, во-первых, тем, что перед
испытуемым ставилась задача «снимать» руку так, чтобы избегать неприятных электрических
толчков, ориентируясь на «предупреждающее» воздействие, которое он должен был обнару-
жить самостоятельно. Во-вторых, методика этих опытов была несколько усложнена: в случае
если испытуемый снимал руку до воздействия «предупреждения» (то есть в случае «непра-
вильной» реакции), он получал оптический сигнал об ошибке и должен был вновь прижать
ладонь руки к поверхности установки, после чего ему немедленно давалось «предупреждение»
с последующим ударом тока. Наконец, опыты, составившие эти серии, велись с помощью более
технически совершенной установки, практически полностью исключавшей возможность реак-
ции на какое-нибудь сопряженное с включением света постороннее воздействие (температур-
ное, звуковое и т.п.).
Описанная методика вызывала у испытуемого активную поисковую ориентировочную
деятельность, направленную на обнаружение «предупреждения». О том, какой именно раздра-
житель выполнял эту функцию, как и вообще о существовании света, падающего на ладонную
поверхность руки, испытуемые, как и в первой серии, не знали.
Результат этих опытов состоял в том, что испытуемые (16 человек, считая все серии опы-
тов этого рода) обнаружили способность избегать действия тока, снимая руку через несколько
секунд после начала действия света. При этом испытуемые указывали, что они ориентируются
на проявление слабых субъективных явлений, лишенных специфического качества, которые
предшествуют удару электрического тока.
Еще более интересным оказался факт своеобразной фазовости в формировании этой
способности. Как показали и объективные данные, и отчеты испытуемых, в первый период
опытов «правильное» снятие руки появлялось только при условии активного поиска. Вначале
правильные реакции были явно случайными, затем число ошибок снижалось (в отдельных слу-
чаях до 10 и даже до 4%, никогда, однако, не исчезая вовсе). Начиная с момента, когда сни-
жение числа ошибочных реакций приобретало устойчивый характер, снятие руки могло про-
исходить у испытуемого уже «машинально». С этого момента развитие исследуемого процесса
вступало во вторую фазу, которая характеризовала возможность образовать обычные условные
рефлексы на воздействие засвета ладонной поверхности руки.
Это положение также было специально проверено и подтверждено экспериментально в
серии опытов с параллельным применением двух методик: методики «активно-поисковой»,
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 103 которая ставила перед испытуемым задачу обнаружить воздействие, и методики образования
на данное воздействие собственно условного рефлекса.
Таким образом, описанное исследование показало, во-первых, что агент, воздействие
которого на неспецифический для него орган в обычных условиях не вызывает процессов,
ориентирующих по отношению к другим воздействиям, способен превращаться в агент, вызы-
вающий такого рода процессы.
Во-вторых, оно показало фактическую необходимость различать между собой, с одной
стороны, процесс, в результате которого раздражитель, обычно не вызывающий ориентировоч-
ной реакции, приобретает эту функцию, и, с другой стороны, процесс превращения данного
раздражителя в условный, то есть процесс выработки условного рефлекса.
Вывод об особой природе собственно сенсорной реакции, который отсюда следует, может
на первый взгляд казаться несколько неожиданным и даже стоящим в противоречии с учением
Павлова о высшей нервной деятельности. Но это только на первый взгляд. В действительности
же он полностью согласуется со взглядами Павлова на механизм условного рефлекса.
Физиология высшей нервной деятельности исходит, как из уже данной, из способно-
сти организма констатировать изменения внешней среды, реагировать на них ориентировоч-
ными рефлексами. Наличие безусловной ориентировочной реакции на внешний агент есть,
как известно, обязательное предварительное условие образования временной связи с возмож-
ной дальнейшей дифференцировкой агента в ходе подкрепления одних реакций и неподкреп-
ления других. «Между констатированием нервной системой разницы между внешними аген-
тами вообще и дифференцированием тех же агентов при помощи условных рефлексов есть
существенная разница. Первое обнаруживается раздражительным процессом в виде ориенти-
ровочной реакции…» 79.
Таким образом, вопрос о природе «раздражительного процесса в виде ориентировочной
реакции» составляет особый вопрос, который прямо не совпадает с вопросом об образова-
нии условных рефлексов. Говоря в других терминах, первый из этих вопросов и есть вопрос
о природе чувствительности (понимая под последней специфическую объективную функцию
ориентирования и отнюдь не ограничивая ее только высшей формой ее проявления в форме
сознательных ощущений).
Хотя Павлов неоднократно отмечал несовпадение процесса различения раздражителей и
процесса дифференцировки их в результате выработки условных рефлексов, все же при изло-
жении его взглядов на деятельность анализаторов это далеко не всегда учитывается.
Как известно, анализатор, по Павлову, представляет собой сложную структурную
систему, состоящую из периферического органа, проводящего аппарата и нервных центров.
Функция этой системы заключается прежде всего в выделении из сложной среды отдельных
воздействующих ее элементов. Это выделение, то есть анализ, происходит на двух уровнях.
Анализ на первом уровне осуществляется рецепторами. Второй, высший уровень анализа
обеспечивается деятельностью коры; он осуществляется в процессе дифференцировки раздра-
жителей, происходящей в результате действия условного торможения и индукции, возникаю-
щих при противопоставлении подкрепляемых и неподкрепляемых раздражителей. Благодаря
этому из всей массы однородных раздражителей получают сигнальное значение, то есть син-
тезируются, лишь определенные.
Так как исследование деятельности анализаторов шло главным образом по линии изуче-
ния процесса образования дифференцировок, то есть их деятельности в качестве «синтез-ана-
лизаторов», то отсюда и возникла тенденция отождествлять процесс рецепции раздражителей
с процессом их дифференцировки, выявляющей их сигнальное значение, а изучение диффе-
ренцирования с помощью условных рефлексов считать чуть ли не единственным и универсаль-
79 Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. IV С. 142.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 104 ным методом объективного исследования рецепторной функции 80. В то же время сам Павлов
отнюдь не стоял на этой точке зрения. Более того, отмечая, что дифференцировка может не
всегда «доходить до полной утилизации… результата действительного анализа внешних аген-
тов», он прямо указывал, что в этом случае изучение анализаторной деятельности с помощью
условных рефлексов «будет иметь свой недостаток» 81.
3
Общее учение об аналитико-синтетической деятельности коры больших полушарий
головного мозга внесло весьма важный вклад в развитие конкретно-научных материалистиче-
ских представлений. Оно раскрыло работу мозга, этого органа психики, как строго детермини-
рованную объективными отношениями воздействующих свойств внешнего мира и адекватно
отражающую эти отношения.
Если, однако, ограничиться лишь представлениями о тех конкретных механизмах, кото-
рые были установлены в классических опытах с выработкой дифференцировок, пытаясь пол-
ностью уложить процесс чувственного отражения в деятельность этих механизмов, то мы
неизбежно встанем перед серьезным теоретическим затруднением. Оно порождается тем
обстоятельством, что в качестве решающего фактора, детерминирующего аналитико-синте-
тическую деятельность, выступает подкрепление или неподкрепление реакций, выявляющее
только сигнальное значение раздражителей, а не их природу.
Допустим, например, что звуковой или световой раздражитель в результате действия
пищевого подкрепления начинает вызывать у животного условное слюноотделение. Это гово-
рит о том, что образовавшийся условный рефлекс адекватно отражает объективную связь «звук
—пища» или «свет—пища»; при этом происходит, конечно, и отражение соответствующего
раздражителя, но именно в данной его связи, то есть в качестве сигнала пищи. Поэтому при
выработке одного и того же, например пищевого, условного рефлекса и на звук, и на свет про-
изойдет сближение этих разнородных раздражителей по признаку общности их сигнального
значения; наоборот, в условиях противопоставления двух однородных раздражителей – одного
как подкрепляемого, другого как неподкрепляемого – они будут дифференцироваться живот-
ным, но опять-таки по признаку приобретаемого ими сигнального значения.
Таким образом, классические исследования выработки дифференцировки непосред-
ственно не затрагивают и по существу оставляют открытым вопрос об адекватности отражения
специфического качества, то есть природы самих воздействий. Это приходится специально
подчеркивать, так как незакономерное расширение смысла учения о процессах коркового ана-
лиза и синтеза ведет к тому, что отражение сигнального, условного значения воздействующих
свойств отождествляется с отражением их природы, то есть ведет к грубо ошибочной, чисто
прагматической трактовке чувственного познания.
Выделяя вопрос о механизмах процесса рецепции раздражителей как особый вопрос,
можно все же предполагать, что принцип анализа в процессе образования и дифференцирова-
ния условных рефлексов сохраняет свою силу также и в отношении этого процесса, но только
в качестве принципа, лежащего в его генетической основе. Иначе говоря, можно предполагать,
что специфические свойства рецепторов, которые выражаются в их избирательной раздражи-
мости, сами формировались в ходе постоянно повторявшегося и все более уточнявшегося
дифференцирования воздействий, противопоставляемых по признаку наличия или отсутствия
их связи с другими воздействующими средствами среды. Легко, однако, увидеть, что такое
80 См.: Андреев Л.А. Общие и частные характеристики аналитической деятельности больших полушарий на примере зву-
кового анализатора // Архив биологических наук. 1938. С. 49; Вып. 3. С. 4—21; Его же. Физиология органов чувств. М., 1941. 81 Павлов И.П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга. 3-е изд. М.; Л., 1937. С. 142—143.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 105 предположение не решает вопроса. Ведь различение раздражителей на основе возникающего
в коре дифференцировочного торможения осуществляется по общей схеме «фильтрующего»
анализа, который происходит вследствие постепенного сужения «полосы пропускания» воз-
буждений на эффекторные пути. Схемы же этого рода не являются «детектирующими»,
то есть не дают воспроизведения параметров исходного воздействия. Но то, что в прин-
ципе является невозможным функционально, то, разумеется, невозможно допустить и генети-
чески. Поэтому сама по себе совершенно правильная ссылка на филогенез, в процессе которого
формируется специфическая избирательность рецепторов, отнюдь не дает решения вопроса о
природе собственно рецепции.
Гораздо более непосредственно решается этот вопрос в исследованиях специальных
механизмов ориентировочного рефлекса, развернувшихся у нас особенно в последние годы 82.
В этих исследованиях было получено большое число экспериментальных данных, характери-
зующих процесс рецепции раздражителя как сложную, многокомпонентную рефлекторную
систему, реализующуюся на неврологически разных уровнях. Эта система включает в себя как
прямые, так и обратные связи, управляющие не только явлениями, протекающими в самих
рецепторах, но и более широким кругом периферических явлений (сосудисто-двигательные и
собственно двигательные реакции).
В результате этих исследований «режим» ориентировочного рефлекса как специфиче-
ской реакции на возбуждение рецептора выступил в общей системе высшей нервной деятель-
ности как особенный, отличный от режима коркового дифференцирования раздражителей.
Вместе с тем эти исследования, в свою очередь, и с еще одной стороны показали, что ощуще-
ние является продуктом сложной ответной деятельности, в системе которой начальный цен-
тростремительный процесс возбуждения, возникающий в экстрарецепторе, пускает эту слож-
ную рефлекторную деятельность в ход, а вовсе не превращается неким загадочным образом
прямо в психическое явление, в чувственное отражение воздействующего объективного свой-
ства в его специфическом качестве.
Это положение, ставшее сейчас совершенно неоспоримым, и составляет одну из глав-
ных естественнонаучных предпосылок, позволяющих подойти к положительному решению
вопроса о принципиальном механизме непосредственно чувственного отражения предметной
действительности.
Итак, общий итог развития научных взглядов на природу ощущения может быть выра-
жен, на мой взгляд, в следующих трех важнейших положениях.
Во-первых, процесс ощущения имеет рефлекторное строение: ощущение не есть резуль-
тат только центростремительного процесса, одного только начального плеча рефлекса, но в его
основе лежит полный, и притом сложный, рефлекторный акт, подчиняющийся в своем фор-
мировании и протекании общим законам рефлекторной деятельности.
Во-вторых, ощущение не эпифеномен, который возникает параллельно с возбуждением
сенсорных нервных центров и составляет только субъективный его отблеск, сам по себе не
играющий никакой роли. Ощущение как чувственный образ воздействующего объективного
свойства выполняет именно в этом своем качестве специфическую функцию ориентирования
и только вместе с этим также функцию сигнальную.
Таким образом, по своей природе процессы ощущения принадлежат той специфически
присущей животным активности, которая ближайшим образом выражается в «поисковых»
процессах, в «пробующих» реакциях, никогда не наблюдающихся в растительном мире. (Не
потому ли, кстати сказать, у нас и сложился образ растения как неподвижного вопреки нали-
чию у некоторых растений отчетливо выраженных движений?)
82 Ориентировочный рефлекс и ориентировочно-исследовательская деятельность. М., 1958.С. 351; Соколов Е.Н. Воспри-
ятие и условный рефлекс. М., 1958.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 106 Наконец, в-третьих, система рефлекторных процессов, которая составляет механизм
ощущения, представляет собой специальную систему, имеющую особое строение.
Все это открывает перспективу для такого дальнейшего анализа процессов рецепции,
который позволит раскрыть их как процессы, реализующие функцию отражения объективных
специфических качеств воздействующих свойств действительности.
Конечно, исследование проприомоторных реакций рецепторов, а также других процес-
сов в системе ориентировочного рефлекса неизбежно выявляет и их функции. Так были опи-
саны адаптационно-трофическая функция, функция тоническая, оборонительная. Однако не
об этих функциях идет речь. При всей их важности ни каждая из них в отдельности, ни их сово-
купность не могут быть поняты как осуществляющие собственно отражение специфических
свойств воздействующего агента. Они выступили, с одной стороны, как функции более част-
ные по отношению к процессу отражения, а с другой стороны, как функции, имеющие гораздо
более широкое приспособительное значение. Такова, например, оборонительная функция: она
является и частной, составляющей, так сказать, техническое условие отражения, и вместе с
тем весьма общей по своему биологическому смыслу. Поэтому при объяснении отражения
специфических качеств раздражителей приходится по-прежнему ограничиваться ссылкой на
устройство периферических рецепторных приборов, которые сформировались в ходе биоло-
гической эволюции под влиянием воздействия соответствующих энергий. Это положение, как
я уже говорил, является бесспорно верным, но оно не снимает проблемы. Ведь филогенети-
ческое развитие любого органа может быть раскрыто лишь в связи с развитием соответству-
ющей функции, и, значит, чтобы понять процесс формирования органов, адекватно отража-
ющих качества внешних воздействий, необходимо дать характеристику самой отражательной
функции, не ограничиваясь простым указанием только на возникающее в результате явление
– явление отражения.
Задача эта представляется центральной для всей проблемы. Являясь очень трудной, она
могла бы казаться безнадежной, если бы в развитии взглядов на природу ощущения не был
показан тот принципиальный путь, который приводит к ее решению. Это путь, по которому
шел Сеченов в своих работах об осязании и зрении. Замечательная особенность этих работ
состоит как раз в том, что вопрос об адекватности отражения пространственных свойств пред-
мета решается в них исходя из анализа самих процессов ощупывания или осматривания – про-
цессов, которые воспроизводят очертания предмета, степень его удаленности и взаимное рас-
положение его элементов.
Познавательная работа руки, как и глаза, может быть описана сейчас в соответствии с
представлениями Сеченова как самоафферентирующийся процесс, который имеет механизм
вроде механизма следящих устройств, «липнущих» к объекту: благодаря этому рука, пробега-
ющая по контуру объекта, не срывается с него, а глаз не теряется в отдельных его элементах.
Контакт руки с объектом дает начало и направление ее движению, которое, в свою очередь,
определяет дальнейшие поступающие от объекта сигналы; в то же время процесс ощупывания
или осматривания в целом остается жестко детерминированным свойствами объекта.
Таким образом, по своей структуре этот процесс представляет собой рефлекторное
кольцо, но кольцо это замкнуто только в морфофизиологическом смысле; с точки же зрения
детерминации отражения оно, наоборот, разомкнуто – оно разомкнуто в «точках встречи»
с объектом. Нечто похожее происходит, когда, например, мягкая резиновая камера свободно
перекатывается через твердые предметы: она сохраняет свою кольцеобразную структуру и
свойственный ей тип движения качения, но, вступая в соприкосновение с предметами, она
меняет свою конфигурацию в зависимости от рельефа этих предметов и таким образом дает
их адекватный динамический слепок.
В процессе осязательной рецепции тоже происходит «снятие слепка» объекта; однако в
отличие от только что описанного явления это осуществляется не путем изменения формы
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 107 самого «снимающего» субстрата, а путем изменения процесса: не сама ощупывающая рука,
соприкасаясь с предметом, воспроизводит его контур, а ее движение. При этом самый простой
и само собой понятный факт состоит в том, что, чем более движение изоморфно объекту, тем
совершеннее отражение его формы, тем точнее может быть отличена данная форма от другой.
Все это хорошо известно, и многие детали описанного процесса выявлены экспериментально 83.
Анализ осязания обладает тем преимуществом, что он имеет дело с процессом, суще-
ственнейшее содержание которого выступает в форме внешнего движения, легко доступного
изучению.
Попытаемся всмотреться ближе в этот процесс. Это такой приспособительный процесс,
который не осуществляет ни ассимилятивной, ни оборонительной функции; вместе с тем он
не вносит и активного изменения в самый объект. Единственная функция, которую он выпол-
няет, есть функция воспроизведения своей динамикой отражаемого свойства объекта – его
величины и формы; свойства объекта преобразуются им в сукцессивный рисунок, который
затем вновь «развертывается» в явление симультанного чувственного отражения. Таким обра-
зом, специфическая особенность механизма процесса осязания заключается в том, что это есть
механизм уподобления динамики, процесса в рецепцирующей системе свойствам внешнего воз-
действия.
По отношению к осязанию такое понимание механизма отражения почти не нуждается
в обосновании. Осязание наглядно выступает как процесс, состоящий в том, что осязающий
орган устанавливает такой контакт с объектом, в результате которого его движения повторяют
своей формой очертания данного объекта, что, иначе говоря, в динамике этого процесса про-
исходит уподобление отражаемым свойствам объекта. Умение осязать, собственно, ведь и есть
не что иное, как владение специфическими приемами или операциями такого уподобления 84.
О том, что дело здесь в уподоблении, а не в какой-нибудь другой стороне процесса, свиде-
тельствует множество фактов, из числа которых наиболее выразительным является, пожалуй,
факт почти ничем не ограниченной возможности вводить в этот процесс разного рода проме-
жуточные средства и искусственные «перешифровки» сигналов, афферентирующих движение
руки, не вызывая этим нарушения адекватности осязания. Например, в случае когда ощупыва-
ние производится при помощи зонда, состав сигналов, поступающих от руки, держащей зонд,
решительно меняется; меняется и конкретная форма самого движения. Неизменным остается
только одно – отношение подобия рисунка, «снимающего» движения, форме объекта. Этого
достаточно для того, чтобы было возможно его адекватное отражение. Наоборот, как только
это отношение в силу тех или других причин нарушается, зонд становится «слепым» и осяза-
тельное ощущение исчезает; рука чувствует теперь только удерживаемый зонд.
Нет надобности умножать факты, иллюстрирующие выдвигаемое понимание принципи-
ального механизма отражения применительно к процессу осязания и в пределах аналогии,
отмеченной Сеченовым, к зрению. Оно едва ли может здесь серьезно оспариваться. Главный
вопрос заключается в другом, а именно: может ли быть распространено это понимание также
83 См.: Веккер Л.М. О динамике осязательного образа в зависимости от характера движения // Проблемы психологии. Л.,
1948. С. 100—107; Его же. О некоторых вопросах теории осязательного образа // Материалы совещания по психологии. М.,
1957; КотляроваЛ.И. Условия формирования образа восприятия // Тезисы научной сессии Харьковского педагогического
института. 1956; Шифман Л.А. К проблеме осязательного восприятия формы; Шифман Л.А. К вопросу о тактильном воспри-
ятии формы // Тр. Гос. ин-та по изучению мозга им. В.М. Бехтерева. Т. XIII. Исследования по проблеме чувствительности.
Л., 1940. С. 27—43; С. 43—52; KatzD. Der Aufbau der Tastwelt. Leipzig, 1925; Ravesz G. Die Formenwelt des Tastsinnes, Bd. I
—II. Den Haag, 1938/1939. 84 Большой интерес в этой связи представляют как данные, полученные в исследованиях онтогенетического развития
осязания (Гиневская Т.О. Развитие движений руки при осязании // Изв. Акад. пед. наук РСФСР. 1948. Вып. 14; Розенфельд
Ф.С. Особенности осязательных восприятий ребенка-дошкольника // Изв. Акад. пед. наук РСФСР. 1948. Вып. 17), так и
данные патологии (Леонтьев А.Н., Гиневская Т.О. Гностическая чувствительность пораженной руки // Уч. зап. Моск ун-та.
1947. Вып. III; Членов Л., Сутковая А . К патологии осязания // Архив биологических наук. 1936. Т. 44. Вып. 1. С. 141—159;
Delay J. Les astereogn_ ] [ _ z X V U \ Z \ u ] [ v c V \ c i U [ b z X b ] _ - 3 N .
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 108 и на такие органы чувств, деятельность которых не включает в свой состав двигательных про-
цессов, контактирующих с объектом? Иначе говоря, главным является вопрос о возможности
рассматривать уподобление процессов в рецепцирующей системе как общий принципиальный
механизм непосредственно чувственного отражения природы воздействующих свойств дей-
ствительности.
4
Одним из наименее «моторных» органов чувств, несомненно, является слуховой орган.
Ухо, если можно так сказать, максимально непраксично, максимально отделено от аппарата
внешних мышечных движений; это типичный орган-«созерцатель», откликающийся на поток
звуков процессами, совершающимися в чувствительном приборе, скрытом в толще кости. Это
впечатление неподвижности органа слуха сохраняется, несмотря на наличие внутреннего про-
приомоторного аппарата уха; что же касается двигательных реакций наружного уха, то о малой
их существенности достаточно свидетельствует факт отсутствия их у большинства людей.
Естественно поэтому, что по отношению к слуху вопрос о роли моторных процессов в
отражении специфического качества звука является особенно острым.
Однако именно исследование слуха и дало основание выдвинуть изложенное выше пони-
мание механизма чувственного отражения.
Некоторое время тому назад и в несколько другой связи мы избрали для эксперимен-
тального изучения вопрос о строении функциональной системы, лежащей в основе звуковы-
сотного слуха. Уже предварительный анализ привел нас к необходимости учитывать факт уча-
стия деятельности голосового аппарата в процессе различения звуков по высоте – факт, на
значение которого указывали Кёлер 85 и ряд других авторов, в частности у нас Б.М. Теплов 86.
Применяя специальную методику исследования порогов звуковысотной различительной
чувствительности, основанную на использовании разнотембральных звуков для сравнения их
по высоте, мы получили возможность экспериментально показать наличие в этих условиях
строгой зависимости между порогами различительной звуковысотной чувствительности и точ-
ностью вокализации заданной высоты, то есть точностью интонирования звуков 87.
Приведенные опыты показали далее, что определяющим в анализе звуков по высоте
является процесс интонирования, что, иначе говоря, величина порогов зависит от способно-
сти интонировать звуки и что пороги звуковысотной различительной чувствительности падают
вслед за «налаживанием» правильного интонирования 88. Таким образом, звуковысотный ана-
лиз выступил в этих опытах как функция, в основе которой лежит система рефлекторных про-
цессов, включающая в качестве необходимого и решающего компонента моторные реакции
голосового аппарата в виде внешнего, громкого, или внутреннего, неслышного, «пропевания»
высоты воспринимаемого звука.
Более общее значение этого факта могло быть понято благодаря тому, что исследова-
ние, о котором идет речь, было направлено на то, чтобы показать строение звуковысотного
слуха как особой функции, не совпадающей с речевым слухом. Сравнительный анализ стро-
ения обеих этих функциональных систем слуха позволил выяснить более подробно роль их
моторных звеньев.
85 Kohler VE. Aukustische Untersuchungen, III // Zeitsch fur Psychologic. Bd. 72. Leipzig, 1915. 86 См.: Теплов Б.М. Психология музыкальных способностей. М.; Л., 1947. 87 См.: Гиппенрейтер Ю.Б. Анализ системного строения восприятия. Сообщение I. К методике измерения звуковысотной
различительной чувствительности // Докл. Акад. пед. наук РСФСР. 1957. № 4; Гиппенрейтер Ю.Б. Анализ системного стро-
ения восприятия. Сообщение II. Экспериментальный анализ моторной основы процесса восприятия высоты звука // Докл.
Акад. пед. наук РСФСР. 1958. № 1. 88 См.: Овчинникова О.В. Анализ системного восприятия. Сообщение VII // Докл. Акад. пед. наук РСФСР. 1959. № 2.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 109 Объективно звук, как, впрочем, и другие воздействия, характеризуется несколькими
параметрами, то есть комплексом определенных конкретных качеств, в частности высотой и
тембром. Восприятие звука и есть не что иное, как его отражение в этих его качествах; ведь
нельзя представить себе «бескачественного» отражения. Другое дело, в каких именно каче-
ствах он отражается. Особенности «набора» отражаемых в ощущении качеств и дифференци-
руют различные рецептирующие системы как системы разного слуха: с одной стороны, слуха
звуковысотного, с другой – специфически речевого.
В связи с тем, что периферический орган – рецептор – является у обеих этих систем
общим, вопрос о различии их начального звена представляется более сложным. Зато весьма
отчетливо выступает их несовпадение со стороны их моторных компонентов. Основной факт
состоит здесь в том, что если у данного испытуемого не сложилась функциональная система,
характеризующаяся участием вокальной моторики, то звуковые компоненты собственно по
высоте им не дифференцируются 89. Этот кажущийся несколько парадоксальным факт, тем не
менее, может считаться вполне установленным.
Принципиально также, по-видимому, обстоит дело и с системой речевого слуха, обеспе-
чивающей адекватное отражение специфического качества (инвариант) звуков речи (имеется
в виду речь на нетональных языках), с тем, однако, различием, что место вокальной моторики
занимает в этом случае движение органов собственно артикуляции 90. Известно, например, что
при восприятии речи на фонетически совершенно чужом нам языке мы специфического каче-
ства речевых звуков первоначально не различаем 91. Роль артикуляторных движений в воспри-
ятии речи прямо подтверждается также и данными экспериментальных исследований 92.
Таким образом, мы стоим перед следующим положением вещей: раздражимость перифе-
рического слухового органа создает, собственно, только необходимое условие отражения звука
в его специфических качествах; что же касается того, в каких именно качествах осуществля-
ется его отражение, то это определяется участием того или другого моторного звена в рецеп-
тирующей рефлекторной системе. При этом следует еще раз подчеркнуть, что моторные звенья
рецептирующей системы, о которых идет речь, не просто дополняют или усложняют конеч-
ный сенсорный эффект, но входят в число основных компонентов данной системы. Достаточно
сказать, что если вокально-моторное звено не включено в процесс восприятия высоты звуков,
то это приводит к явлению настоящей «звуковысотной глухоты». Следовательно, отсутствие в
рецептирующей системе моторного звена, адекватного отражаемому качеству звука, означает
невозможность выделения этого качества. Наоборот, как только происходит налаживание про-
цесса интонирования звука, оцениваемого по его высоте, различительные пороги резко падают
– иногда в 6—8 и даже в 10 раз.
В каком же смысле процесс интонирования является адекватным отражаемому качеству
звука? Очевидно, в том же смысле, в каком движение ощупывания при осязании является
адекватным контуру предмета: движения голосовых связок воспроизводят объективную при-
роду оцениваемого свойства воздействия.
При этом безразлично, стоим ли мы в понимании механизма интонирования на клас-
сических позициях теории пассивно-колебательного движения связок или на точке зрения
89 В обычных условиях и при применении классической методики измерения звуковысотных порогов факт этот маскиру-
ется различением звуков по другим параметрам, сопряженно меняющимся с изменением основной высоты. 90 «Слушание речи не только просто слушание: до известной степени мы как бы говорим вместе с говорящим» (Блон-
скийП.П. Память и мышление. М.; Л., 1935, с. 154). В новейшей лингвистической литературе это положение подчеркивается
П. Делатром, который формулирует его следующим образом: «…звуковая волна воспринимается не прямо, а опосредованно
(indirectement.) путем соотнесения ее с артикулярным движением (par reference au gest articulaloire)» (Delattre P. Les indices
acoustiques de la parole // Phonetica. V 2. №. 1—2. Basel—New York, 1958. P. 248). 91 См.: Бepнштeйн С.Н. Вопросы обучения произношению. М., 1937. 92 См.: Соколов А.Н. Внутренняя речь и понимание // Уч. зап. Гос. ин-та психологии. Т. II. М., 1941.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 110 Хюссона 93, развивающего концепцию их активной вибрации; в обоих случаях подстраивание
высоты интонирования к высоте дифференцируемого звука представляет собой уподобление
процесса, составляющего эфферентное звено рецептирующей системы, отражаемому каче-
ству. Ведь основная характеристика движения голосовых связок, то есть частота их колеба-
ний, вполне адекватна физическому параметру, по которому дифференцируется звук. Иначе
говоря, принципиальный механизм рецепции высоты тона является вполне аналогичным меха-
низму тактильной рецепции формы.
Между обоими этими процессами существует, однако, и различие. В случае осязатель-
ного восприятия рука вступает в соприкосновение с самим объектом и ее движение, «снима-
ющее» его контур, всегда развертывается во внешнем поле.
Иначе бывает при восприятии звука. Хотя и в этом случае процесс уподобления перво-
начально происходит также в форме внешне выраженного движения (внешнее пропевание),
но оно способно далее интериоризоваться, то есть приобрести форму внутреннего пропева-
ния, внутреннего «представливания» (Теплов). Это возможно вследствие того, что собствен-
ный сенсорный периферический аппарат и эффектор данной рецептирующей системы не сов-
мещаются в одном и том же органе, как это имеет место в системе осязания. Поэтому если
бы при осязании внешнее движение редуцировалось, то это вызвало бы прекращение экс-
трацептивных сигналов, воздействующих на руку, и тактильная рецепция формы предмета
стала бы вообще невозможной. Другое дело при слуховом восприятии: в этом случае редукция
внешнедвигательной формы процесса уподобления (то есть переход от громкого пропевания
к внутреннему «представливанию» высоты), конечно, не устраняет и не меняет воздействия
экстрасенсорных раздражителей на периферический слуховой орган и слуховой рецепции не
прекращает.
Данные, характеризующие роль и особенности эффекторного звена в рефлекторной
системе звуковысотного слуха, позволяют выдвинуть следующую общую схему процесса ана-
лиза звуков по высоте.
Звуковой раздражитель, воздействующий на периферический орган слуха, вызывает ряд
ответных реакций, в том числе специфическую моторную реакцию интонирования с ее про-
приоцептивной сигнализацией. Реакция эта не является сразу же точно воспроизводящей
высоту воздействующего звука, но представляет собой процесс своеобразного «поиска», актив-
ной ориентировки, который и продолжается до момента сближения внутри рецептирующей
системы интонируемой высоты с основной высотой воздействующего звука. Далее в силу
наступающего своеобразного «резонанса» частотных сигналов, идущих от аппарата вокализа-
ции, с сигналами, поступающими от слухового рецептора (или удерживающимися «операци-
онной памятью»), этот динамический процесс стабилизируется, что и дает выделение высоты
звука, то есть отражаемого его качества.
Это представление о ходе процесса звуковысотного восприятия было подтверждено
полученными нами экспериментальными данными 94.
Учитывая эти данные, мы можем описать изученный нами процесс анализа звуков по
высоте как процесс компарирующего анализа 95.
93 Нussоn R. Etude des phenomenes physiologiques et acoustiques de la voix chantee // Revue scien-tifiqie. 1950. V 88. 94 См.: Леонтьев А.Н., Овчинникова О.В. Анализ системного строения восприятия. Сообщение V О механизме звуковы-
сотного анализа слуховых раздражителей // Докл. Акад. пед. наук РСФСР. 1958. № 3. 95 Вводя эти термины, я имею в виду различные схемы анализирующих устройств, которые выделяются в современной
теории автоматов. Одна из них (Мак-Келлог и Питтс) характеризуется тем, что окончательная оценка входного сигнала пред-
ставляет собой его простой фильтрат, возникающий в результате процессов, идущих только в одном направлении – от входа.
По другой схеме, описанной Д. Мак-Кеем, оценка входного сигнала («физическое представление» о нем) является результа-
том встречного «подражательного» процесса, происходящего внутри системы, который осуществляет как бы непрерывное
опробование «организующих программ» – гипотез, согласуемое посредством отрицательной обратной связи с процессами в
цепи входного сигнала. Метафорически, говорит автор, отличие этой схемы, основанной на принципе «компарации», от пер-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 111 Этот анализ протекает так: после того как первый из сопоставляемых звуковых раздра-
жителей определяется путем «опробования» его частоты с помощью встречного процесса под-
стройки движений голосового аппарата, воздействие второго раздражителя, дифференциру-
емого по отношению к первому, вызывает дальнейшее изменение вокально-моторного звена
системы – теперь до совпадения с частотой второго раздражителя. Этот процесс и есть про-
цесс относительной оценки звуков по высоте. При движении его в одну сторону (повышение
частоты) сравниваемый раздражитель оценивается как более высокий, при движении в проти-
воположную сторону – как более низкий. Этот же процесс, очевидно, лежит и в основе измере-
ния отстояния дифференцируемого звука от звука эталона, то есть в основе оценки интервалов.
(Понятно, конечно, что совпадение диапазона воспринимаемых звуков с певческим диапазо-
ном испытуемого вовсе не является при этом обязательным.)
Итак, то представление о функциональном механизме, осуществляющем рецепцию, к
которому мы были приведены в исследовании звуковысотного слуха, оказалось принципи-
ально аналогичным с представлением о механизме осязания, о котором говорилось выше.
Здесь, как и там, в качестве решающего момента, от которого зависит адекватное отражение
отражаемого свойства, является момент уподобления процесса, составляющего эффекторное
звено рецептирующей системы, отражаемому свойству. Вместе с тем исследование слуха дало
возможность характеризовать этот механизм более детально в соответствии с большей слож-
ностью его, обусловленной тем, что процесс уподобления при исключении возможности внеш-
него практического контакта моторного органа с предметом происходит путем «компарирова-
ния» сигналов внутри системы, то есть во внутреннем поле.
* * *
Выдвигаемая гипотеза представляет собой попытку ответить на наиболее трудный
вопрос теории ощущения: как возможно детектирование сигналов, приходящих от чувстви-
тельных экстрацептивных приборов, в результате которого происходит воспроизведение спе-
цифического качества раздражителя? Ведь первоначальная трансформация внешних воздей-
ствий в рецепторах есть их преобразование, то есть их кодирование 96.
При этом «частотный код» нервных процессов сохраняется на всем их пути, что состав-
ляет необходимое условие деятельности коры. Иначе взаимодействие нервных процессов, отве-
чающих разнокачественным раздражителям, было бы невозможно. При этом условии меха-
низм воспроизведения специфического качества воздействия должен включать в себя также
и такие процессы, которые способны выразить собой природу воздействующего свойства.
Таковы процессы ощупывания предмета, слежения взором, интонирования звуков, осуществ-
ляющиеся при участии мышц.
Всегда ли, однако, детектирование качества воздействия должно происходить при уча-
стии мышечной периферии, или же следует говорить об участии в этом процессе вообще тех
или других эфферентов? Это вопрос, требующий особого рассмотрения, как и еще более важ-
ный вопрос об общебиологическом смысле и о происхождении самой функции уподобления.
Таким образом, гипотеза, о которой идет речь, еще оставляет многие важные вопросы
открытыми. Гипотеза эта является, на мой взгляд, лишь совершенно предварительной попыт-
кой сделать дальнейший шаг в развитии концепции, рассматривающей ощущения как про-
вой состоит в том, что в ней «акт познания есть акт ответа» (Shannon С.Е., McCarthy J. Automata Studies. Princeton University
Press, 1956). 96 См.: Гранит Р. Электрофизиологическое исследование рецепции. М., 1957; Эдриан Е.Д. Основы ощущений. Деятель-
ность органов чувств. М., 1931; Morgan C. Physiological Psychology. N.Y., 1941.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 112 цессы, которые, опосредствуя связи с воздействующей предметной средой, выполняют ориен-
тирующую, сигнальную и вместе с тем отражательную функции.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 113
Биологическое и социальное в психике человека
1
Проблема биологического и социального имеет для научной психологии решающее зна-
чение.
Я, разумеется, не имею в виду представить здесь обзор работ, которые велись в Советском
Союзе в рамках этой проблемы на протяжении многих лет. Я ограничусь изложением только
некоторых итогов последних исследований, которые были выполнены мной вместе с моими
сотрудниками Ю.Б. Гиппенрейтер, О.В. Овчинниковой и другими в Московском университете.
Исследования эти были посвящены изучению особенностей человеческого слуха.
Почему же в ходе разработки проблемы биологического и социального мы пришли к
исследованию такой специальной области, как область слуховых ощущений? В чем состоял
замысел наших исследований? Чтобы ответить на эти вопросы, я должен буду остановиться на
тех идеях и гипотезах, которые были для нас ведущими.
Это прежде всего идея о том, что развитие психических функций и способностей, спе-
цифических для человека, представляет собой совершенно особый процесс.
Процесс этот принципиально отличается не только от процесса развертывания биологи-
чески унаследованного поведения. Он отличается также и от процесса приобретения индиви-
дуального опыта.
Развитие, формирование психических функций и способностей, свойственных человеку
как общественному существу, происходит в совершенно специфической форме и форме про-
цесса усвоения, овладения.
Постараюсь объяснить, что я под этим разумею. На протяжении истории человеческого
общества люди прошли огромный путь в развитии своих психических способностей. Тысяче-
летия общественной истории дали в этом отношении гораздо больше, чем сотни миллионов
лет биологической эволюции животных.
Конечно, достижения в развитии психических функций и способностей накапливались
постепенно, передаваясь от поколения к поколению. Значит, достижения эти так или иначе
закреплялись. В противном случае их прогрессивное и к тому же все ускоряющееся развитие
было бы невозможно.
Но как именно эти достижения могли закрепляться и передаваться следующим поко-
лениям? Могли ли они закрепляться в форме морфологических, биологически наследуемых
изменений?
Нет. X
( $ ' 6 ' 9 % ( % 5
- 9 - : 8
:
' % : # 9 % ,
однако ее действие прямо не распространяется на те приобретения в сфере психического раз-
вития, которые человечество сделало на протяжении последних 40 или 50 тысячелетий, то есть
после того, как современный тип людей биологически окончательно сложился и человеческое
общество перешло от предыстории к историческому развитию – процессу, полностью управ-
ляемому действием объективных общественных законов.
Начиная с этого момента, достижения в развитии психических способностей людей
закреплялись и передавались от поколения к поколению в особой форме, а именно в форме
внешнепредметной, экзотерической.
Эта новая форма накопления и передачи филогенетического (точнее, исторического)
опыта возникла потому, что характерная для людей деятельность есть деятельность продук-
тивная, созидательная. Такова прежде всего основная человеческая деятельность – труд.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 114 Фундаментальное, поистине решающее значение этого факта было открыто более 100
лет тому назад. Открытие это принадлежит основоположнику научного социализма Марксу.
Труд, осуществляя процесс производства (в обеих его формах – материальной и духов-
ной), кристаллизуется в своем продукте. То, что со стороны субъекта проявляется в форме
деятельности (Unruhe), то в продукте выступает в форме покоящегося свойства (ruhende
Eigenschaft), в форме бытия или предметности (Маркс).
Процесс этого превращения можно рассматривать с разных сторон и в разных отноше-
ниях. Можно рассматривать его со стороны количества затрачиваемой рабочей силы в отноше-
нии к количеству произведенного продукта, как это делает политическая экономия. Но можно
рассматривать его и со стороны содержания самой деятельности субъекта, абстрагируясь от
других его сторон и отношений. Тогда указанное превращение человеческой деятельности в
ее продукт выступит перед нами как процесс воплощения в продуктах деятельности людей их
психических особенностей, а история материальной и духовной культуры – как процесс, кото-
рый во внешней, предметной форме выражает достижения способностей человеческого рода
(Menschengattung).
Таким образом, процесс исторического развития, например ручных орудий и инструмен-
тов, с этой стороны можно рассматривать как выражающий и закрепляющий достижения в
развитии двигательных функций руки, усложнение фонетики языков – как выражение усовер-
шенствования артикуляции и речевого слуха, а прогресс в произведениях искусств – как выра-
жение развития эстетических способностей.
Даже в обыкновенной материальной промышленности под видом внешних вещей мы
имеем перед собой «опредмеченные» человеческие способности – Wesenkräfte des Mеnschen
(Маркс).
Мысль эта имеет для научной психологии совершенно генеральное значение. Однако в
полной мере значение это выступает при анализе другой стороны процесса: при рассмотрении
его не со стороны опредмечивания (Vergegenständigung) человеческих способностей, а со сто-
роны их усвоения, присвоения (Aneignung) индивидами.
Перед вступающим в жизнь индивидом не «ничто» Хайдеггера, но объективный мир,
преобразованный деятельностью поколений.
Однако этот мир предметов, воплощающих человеческие способности, сложившиеся
в процессе развития общественно-исторической практики, в этом своем качестве не дан
индивиду изначально. Чтобы это качество, эта человеческая сторона окружающих объектов
открылась индивиду, он должен осуществить активную деятельность по отношению к ним,
деятельность, адекватную (хотя, конечно, и не тождественную) той, которую они в себе кри-
сталлизовали.
Это, разумеется, относится и к объективным идеальным явлениям, созданным челове-
чеством, – к языку, понятиям и идеям, творениям музыки и пластических искусств.
Итак, индивид, ребенок не просто «стоит» перед миром человеческих объектов. Чтобы
жить, он должен активно и адекватно действовать в этом мире.
Но это только одно условие того специфического процесса, который мы называем про-
цессом усвоения, присвоения или овладения.
Другое условие состоит в том, чтобы отношения индивида к миру человеческих объектов
были опосредствованы его отношениями к людям, чтобы они были включены в процесс обще-
ния. Это условие всегда налицо. Ведь представление об индивиде, о ребенке, находящемся
один на один с предметным миром, – это совершенно искусственная абстракция.
Индивид, ребенок не просто брошен в человеческий мир, а вводится в этот мир окружа-
ющими людьми, и они руководят им в этом мире.
Объективная необходимость и роль общения в развитии человека достаточно хорошо
изучены в психологии, и об этом нет надобности говорить.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 115 Итак, общение в своей первичной форме, в форме совместной деятельности или в форме
общения речевого, составляет второе обязательное условие процесса усвоения индивидами
достижений общественно-исторического развития человечества.
Чтобы более полно выяснить смысл этого процесса, мне остается сказать, что он пред-
ставляет собой процесс воспроизведения индивидом способностей, приобретенных видом
Hom sapiens в период его общественно-исторического развития. Таким образом, то, что
на уровне животных достигается действием биологической наследственности, то у человека
достигается посредством усвоения – процесса, который представляет собой процесс очелове-
чивания психики ребенка. И я могу лишь согласиться с мыслью профессора Пьерона, который
в лекции об очеловечивании говорил: «Ребенок в момент рождения лишь кандидат в чело-
века, но он не может им стать в изоляции: ему нужно научиться быть человеком в общении
с людьми» 97.
Действительно, все специфически человеческое в психике формируется у ребенка при-
жизненно.
Даже в сфере его сенсорных функций (казалось бы, столь элементарных!) происходит
настоящая перестройка, в результате которой возникают как бы совершенно новые сенсорные
способности, свойственные исключительно человеку.
Формирование новых специфически человеческих способностей в области слухового
восприятия мы и сделали предметом подробного экспериментального изучения.
2
У животных не существует членораздельной звуковой речи, у них не существует и
музыки. Мир звуков речи, как и мир музыки, – это творение человечества.
В отличие от природных звуков речевые и музыкальные звуки образуют определенные
системы с присущими только им особыми образующими и константами. Эти образующие, эти
константы и должны выделяться слухом человека.
Для речевых звуков (я имею в виду не тональные языки) главными образующими и кон-
стантами являются, как известно, специфические тембры, иначе говоря, характеристики их
спектра. Напротив, их основная частота не несет смысло различительной функции, и в вос-
приятии речи мы от нее обычно отвлекаемся.
Иначе обстоит дело с музыкальными звуками. Их главная образующая есть высота, а их
константы лежат в сфере звуковысотных отношений.
Соответственно речевой слух – это слух в основе своей тембровый; музыкальный же слух
есть слух тональный, основанный на способности выделения из звукового комплекса высоты
и высотных отношений.
Исследованием именно этой способности слуха мы и занялись в нашей лаборатории.
Мы начали с очень простой задачи: мы хотели измерить у наших испытуемых пороги
различения высоты двух последовательно предъявляемых звуков. Но здесь мы натолкнулись
на существенное затруднение. Это затруднение состоит в том, что для успеха измерений
такого рода необходимо, чтобы звуки сравнивались только по искомому параметру, то есть
в нашем случае по основной частоте. Однако, как это было неоднократно показано, в силу
определенных физико-физиологических причин любой звук, даже синусоидальный, получа-
емый посредством электрического генератора, воспринимается как обладающий тембровой
окраской, которая меняется при изменении высоты. Так, например, высокие звуки восприни-
маются в качестве более «светлых», а более низкие – в качестве более «темных» или более
97 Pieron Н. Qu’ est-ce que l’hominisation? // Le courrier rallonaliste. 1959. № 10. P. 211.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 116 «тяжелых» 98. Поэтому для нашей цели мы не могли ограничиться применением классического
метода измерения порогов тонального слуха. Мы должны были найти новый метод, который бы
полностью исключал возможное влияние на оценку сравниваемых по основной частоте звуков
неизбежно изменяющихся микро-тембральных их компонентов.
Такой метод нам удалось создать 99. Он состоял в том, что мы давали для сравнения по
высоте два последовательных звука разного спектрального состава. Один из них (постоянный)
приближался по своему спектру к русской гласной у, другой (варьирующий) – к резкому и.
Длительность звуков была 1 с, интервал между сравниваемыми звуками – 0,5 с. Уровень
интенсивности был 60 дБ. Опыты проводились по схеме «метода постоянных раздражителей»
в зонах частот от 200 до 400 Гц.
Описанный метод (я буду называть его «сопоставительным») ставит испытуемого перед
очень своеобразной задачей: он должен сравнивать звуки типа у и типа и только по их основной
чистоте, отвлекаясь от их спектрального состава.
Задача эта, характерная для музыкального слуха, является в известном смысле противо-
положной той, которая специфична для слуха речевого, тембрового.
Мы применяли этот метод вслед за измерением порогов по классическому методу, то
есть с помощью сравнения высоты монотембральных звуков. Таким образом, мы получали для
каждого испытуемого два порога: один по обычному методу, другой по предложенному нами.
Первый я буду, как обычно, называть дифференциальным порогом, второй – «порогом
выделения».
Мы начали с того, что измерили оба эти порога у 93 взрослых испытуемых в возрасте
от 20 до 35 лет.
Вот некоторые результаты, которые мы получили в этой первой серии опытов.
Все наши испытуемые разделились на три следующие группы.
У первой группы (13%) переход к опытам со звуками разного тембра не вызывал изме-
нения порогов.
У второй, самой многочисленной группы (57%) пороги выделения по сравнению с диф-
ференциальными порогами возрастали.
Наконец, испытуемые третьей группы (30%) оказались вовсе не способными решить
задачу на сравнение звуков у и и по основной частоте: звук и всегда воспринимался ими как
более высокий даже в том случае, если объективно он был ниже звука у более чем на октаву.
И это после тщательных разъяснений задачи и многих демонстраций!
Испытуемые этой группы обнаружили таким образом своеобразную тональную глухоту
– явление, которое при применении классического метода измерения порогов полностью мас-
кируется, о чем ясно говорит факт отсутствия корреляции между величинами порогов, изме-
ренными обоими методами.
Очевидно, в опытах по классическому методу испытуемые, принадлежащие к этой
группе, сравнивают звуки не по их основной частоте (то есть по их музыкальной высоте), а
по их суммарной характеристике, включающей микротембральные компоненты, которые, по-
видимому, являются для них доминирующими.
Обратимся теперь к испытуемым первой группы, у которых никакого повышения поро-
гов при переходе к оценке высоты звуков у и и не происходит. Это испытуемые с хорошим
тональным слухом. Действительно, когда мы собрали дополнительные сведения о наших испы-
туемых, то оказалось, что испытуемые, принадлежащие к этой группе, проявляют известную
музыкальность.
98 Stumpf С. Tonpsychologie. Bd. 1. 1883; Bd 2. 1890; Kohler W . Akustische Untersuchungcn // Zeitsch. fur Psychol. 1915. Bd 72. 99 См.: ГиппенрейтерЮ.Б. К методике измерения звуковысотной различительной чувствительности // Докл. Акад. пед.
наук РСФСР. 1957. № 4.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 117 Промежуточное место между первой и третьей группами занимает вторая группа. У
части испытуемых этой группы пороги выделения превышали пороги различения менее чем
в два раза, что говорит об удовлетворительном развитии у них тонального слуха; наоборот,
у некоторых испытуемых пороги выделения были выше порогов различения во много раз, то
есть они приближались к группе тонально глухих.
Таковы были результаты наших первых опытов 100 .
Они поставили ряд вопросов, которым мы и посвятили свои дальнейшие исследования.
3
Прежде всего это был вопрос о том, по какой причине у значительной части наших испы-
туемых тональный слух не сформировался.
Исходя из той идеи, что тембральный слух формируется в процессе овладения языком,
а слух тональный – в процессе овладения музыкой, мы выдвинули следующее предположение:
по-видимому, если ребенок очень рано овладевает тембровым по своей основе языком, что
необходимо приводит к быстрому развитию вербального тембрового слуха, то формирование
собственно тонального слуха может у него затормозиться. Последнее тем более вероятно, что
высокоразвитый вербальный слух способен в некотором смысле компенсировать недостаточ-
ное развитие слуха тонального. Поэтому если жизнь данного индивида складывается так, что
задачи, требующие выделения в звуковых комплексах основной частоты, и в дальнейшем не
становятся для него актуальными, то тональный слух у него не формируется и он остается
тонально глухим.
Можно ли проверить, хотя бы косвенно, это предположение?
Мы попытались это сделать. Мы рассуждали так: если наше предположение правильно,
то тогда среди испытуемых, родной язык которых принадлежит к тональным языкам (то есть
таким, в которых смыслоразличительную функцию имеют и чисто тональные элементы), не
может быть тонально глухих, ведь овладение родным языком должно одновременно формиро-
вать у них также и тональный слух.
Действительно, опыты, проведенные с 20 вьетнамцами (вьетнамский язык тональный),
дали такие результаты: у 15 испытуемых из 20 переход к сравнению разнотембровых звуков или
вовсе не вызвал повышения порогов, или вызвал незначительное их повышение; только у пяти
испытуемых пороги повысились более значительно, но при этом четверо из них оказались из
средних районов Вьетнама, где население говорит на языке с менее выраженной ролью тональ-
ных элементов. Ни одного случая тональной глухоты или очень резкого повышения порогов
выделения в этой группе испытуемых мы не нашли 101 .
Эти результаты, кстати сказать, полностью согласуются с фактом, отмеченным проф.
Тейлором (Кейптаун). По словам этого автора, «“тональная глухота” (tone deafness) при отсут-
ствии физиологических дефектов, составляя обычное явление в Англии или Америке, практи-
чески не известна среди африканских племен, чей язык использует интонирование гласных» 102 .
Конечно, результаты опытов с вьетнамцами не дают прямого доказательства нашей гипо-
тезы. Но как можно прямо доказать, что сенсорные способности, которые отвечают миру явле-
ний, созданных обществом, являются у человека не врожденными, а формируются прижиз-
ненно в результате овладения этими явлениями? Очевидно, это можно сделать только одним
путем – попытаться сформировать такую способность в лабораторных условиях.
100 См.: Г иппенрейтерЮ.Б. К методике измерения звуковысотной различительной чувствительности // Докл. Акад. пед.
наук РСФСР. 1957. № 4. 101 См.: Леонтьев А.Н., Гиппенрейтер Ю.Б. Влияние родного языка на формирование слуха // Докл. Акад. пед. наук
РСФСР. 1959. № 2. 102 Taylor J. Towards a science of Mind // Mind. Vol. LXVI. 1957. № 264.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 118 По этому пути мы и пошли.
4
Чтобы формировать процесс, нужно предварительно представить себе структуру данного
процесса, его физиологический механизм.
В настоящее время существуют, как известно, две точки зрения на общий механизм сен-
сорных процессов. Одна из них, более старая, состоит в том, что ощущение есть результат
передачи в сенсорные зоны возбуждения, возникшего в органе-рецепторе. С другой, проти-
воположной точки зрения, обоснованной в XIX в. выдающимся русским физиологом Сечено-
вым, сенсорные процессы необходимо включают в свою структуру также моторные акты с их
проприоцептивной сигнализацией. Мы исходили из этой точки зрения. Вот почему наше вни-
мание привлекла к себе мысль В. Кёлера, высказанная им в 1915 г., о том, что существует
интимная связь между возбуждением слухового нерва и иннервацией органов вокализации 103 .
Опираясь на эту мысль, на данные ряда современных исследований, а также на некото-
рые собственные наблюдения, мы предприняли исследование роли вокальной моторики в раз-
личении основной частоты звуков.
Мы продолжили опыты с нашими испытуемыми, измерив у них пороги «точности вока-
лизации» (интонирования) заданной высоты в подходящем для каждого диапазоне. Я не буду
останавливаться на технике, примененной в этих опытах, замечу лишь, что измерения контро-
лировались осциллографически.
В результате этих измерений оказалось, что между величиной порогов выделения основ-
ной частоты и средней ошибкой ее вокализации существует очень высокая корреляция: р =
0,83 при m р ± 0,03.
Что же выражает эта связь? Зависит ли степень точности интонирования от точности
выделения основной частоты или, наоборот, точность выделения зависит от точности интони-
рования?
Ответ на этот вопрос нам дали опыты, которые состояли в следующем. С испытуемыми,
обладающими неразвитым тональным слухом, мы повторили опыты по сопоставительной мето-
дике, но с одним дополнением. От них требовалось, чтобы они громко интонировали (пропе-
вали вслух) высоту предъявляемых им звуков.
В результате оказалось, что у всех испытуемых включение вокализации каждый раз пони-
жало пороги выделения.
Приведу два наиболее выразительных примера.
Вот результаты, полученные у испытуемого 59, принадлежащего ко второй, промежуточ-
ной группе. (Я буду указывать величины порогов в центах, то есть в единицах музыкальной
логарифмической шкалы, равных 1/200 тона.) Первый опыт (без пропевания) – порог выделе-
ния ранен 385 центам.
Во втором опыте вводится пропевание и порог падает более чем в 4 раза – до 90 центов.
Третий опыт (без пропевания) – порог 385.
Четвертый опыт (с пропеванием) – порог снова 90.
Наконец, пятый опыт (без пропевания) – порог опыта повышается до 335 центов.
Перехожу ко второму примеру.
Испытуемый 82. Он относится к группе тонально глухих.
В первом, третьем и пятом опытах, которые шли без пропевания, этот испытуемый не
мог дать правильного суждения об относительной высоте разнотембровых звуков даже при
различии их на 1200 центов.
103 Kohler W . Akustische Untersuchungen // Zeitsch. fur Psychol. Bd 72. 1915.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 119 В опытах же с пропеванием, то есть во втором и четвертом, он смог произвести сравне-
ние звуков по основной частоте и его пороги оказались равны 135 центам (что в зоне 300 Гц
составляет около 22 Гц).
Итак, включение в процесс восприятия основной частоты звуков вокальной деятельности
(пропевания) дает отчетливое уменьшение порогов выделения 104 .
Для проверки этого положения мы провели некоторые контрольные и дополнительные
эксперименты. Они полностью подтвердили наш вывод о решающей роли в выделении основ-
ной частоты активности вокального аппарата 105 .
Исходя из этого, мы перешли к экспериментам по активному формированию собственно
тонального слуха у тех испытуемых, у которых эта способность оказалась несформировав-
шейся.
Конечно, испытуемые, с которыми мы вели опыты, обладали разными особенностями
и, главное, имели неодинаковый начальный уровень. Прежде всего среди наших испытуемых
оказались такие, которые не могли достаточно правильно «подстраивать» свой голос к звуку
– эталону, подаваемому электрогенератором. Мы начали с того, что попытались «наладить»
у них этот процесс. Экспериментатор, указывая испытуемому на неточное интонирование,
поощрял его попытки изменить высоту звука в правильном направлении и, конечно, отме-
чал момент совпадения высоты вокализирующего звука с высотой звучащего эталона. Обычно
такая «наладка» занимала от 2 до 6 сеансов. Всего через такие «тренировочные» опыты было
проведено 11 испытуемых.
Общий результат этих опытов состоял в том, что после них пороги выделения сильно
снижались, особенно в тех случаях, когда испытуемые научались подстраивать свой голос без-
ошибочно 106 .
Вот несколько примеров.
Испытуемый 2: до опытов порог выделения – 690 центов, после опытов – 60.
Испытуемый 7: до опытов – 1105 центов, после опытов – 172.
Интересен случай с испытуемым 9. Исходный порог был у него тоже очень велик – 1188
центов. Хотя наладить пропевание у него удалось, однако оказалось, что после опытов вели-
чина порога осталась почти на том же уровне – свыше 1000 центов. Когда же экспериментатор
предложил этому испытуемому воспользоваться при сравнении звуков умением громко про-
певать их высоту, то порог выделения сразу уменьшился у него в 5 1/2 раза.
Подобные случаи интересны в том отношении, что они позволяют выделить еще один
момент в формировании тонального слуха. Как мы видим, недостаточно, чтобы испытуемый
мог подстраивать свой голос к воспринимаемому звуку; необходимо еще, чтобы этот процесс
был включен у него в акт восприятия высоты звука. При прямом требовании пропевать вслух
воспринимаемые звуки, даваемые в доступном для испытуемого певческом диапазоне, это все-
гда возможно.
Дальнейший этап в формировании тонального слуха состоит в том, что происходит пере-
ход к выделению высоты без громкого пропевания, молча, и когда воспринимаются звуки,
лежащие вне певческого диапазона испытуемого.
В качестве примера я сошлюсь на уже упомянутого испытуемого 9, у которого порог
выделения падал только при условии громкого пропевания. В дальнейшем мы получили у этого
104 См.: Гиппенрейтер Ю.Б. Экспериментальный анализ моторной основы процесса восприятия высоты звука // Докл.
Акад. пед. наук РСФСР. 1958. № 1. 105 См.: Овчинникова О.В. О влиянии загрузки голосовых связок на оценку высоты при звуко-различении // Докл. Акад.
пед. наук РСФСР. 1958. № 1. 106 См.: Овчинникова О.В. Тренировка слуха по «моторной» методике // Докл. Акад. пед. наук РСФСР. 1958. № 2.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 120 испытуемого, у которого исходный порог был более 1000 центов, его резкое уменьшение и при
условии запрещения громкого пропевания.
Основной прием, которым мы пользовались, чтобы перевести испытуемых на этот даль-
нейший этап, состоял в следующем.
После того как «подстраивание» голоса к высоте эталона полностью налаживалось и
испытуемый включал в процесс сравнения звуков по высоте громкое пропевание, мы предла-
гали ему начинать вокализовать высоту лишь после того, как подача звука-эталона прекраща-
лась. Как показал анализ, этим мы не просто вовсе исключали вокальное действие в момент
восприятия звука, а лишь затормаживали его, превращая его в акт предварительной беззвуч-
ной настройки голосового аппарата на высоту эталона.
Таким образом, из процесса, имеющего характер исполнительного акта («петь данную
высоту»), выделялась его ориентировочная функция («какая высота?»).
Процесс такого изменения функции вокальной моторики собственно и составляет глав-
ный момент в формировании тонального слуха. Это вместе с тем есть акт рождения способ-
ности активного представления высоты, которое, как указывал в своем выдающемся иссле-
довании музыкальных способностей Б.М. Теплов, всегда связано с внутренней вокальной
моторикой 107 .
Итак, мы можем сказать, что задуманная нами попытка удалась: у испытуемых, которые
были не способны выделять собственно музыкальную высоту, нам удалось эту способность
сформировать.
Правы ли мы, однако, когда безоговорочно относим полученный эффект за счет включе-
ния в восприятие звуков вокального действия? Ведь известно, что пороги различения высоты
сильно улучшаются также и при простой тренировке на однотембровых звуках.
Учитывая этот факт, мы предприняли еще одну серию опытов.
Мы стали настойчиво тренировать группу испытуемых в различении высоты простых
звуков. Как и другие авторы, мы получили в результате резкое понижение порогов на тех же
звуках. Что же касается порогов выделения, измеренных до и после такой чисто «сенсорной»
тренировки, то оказалось, что в семи случаях из девяти они вовсе не изменились, а в двух
случаях хотя и понизились, но незначительно 108 .
Вывод из этого факта очевиден: без отработки и включения в рецепирующую систему
вокального действия собственно тональный слух не формируется 109 .
5
В ходе описанных исследований мы получили возможность более детально представить
себе и самый механизм тонального слуха.
Для того чтобы произошло выделение высоты, воздействие звукового комплекса на орган
слуха должны вызывать не только безусловно-рефлекторные ориентировочные и адаптацион-
ные реакции, но обязательна также и деятельность вокального аппарата.
Может ли, однако, эта деятельность возникать по механизму простого сенсомоторного
акта?
Этого нельзя допустить, потому что до включения внешнего или внутреннего интониро-
вания основная частота в воздействующем звуковом комплексе, как мы видели, не выделяется.
107 См.: Теплов Б.М. Психология музыкальных способностей. М.; Л., 1947. 108 См.: Овчинникова О.В. О «сенсорной» тренировке звуковысотного слуха // Докл. Акад. пед. наук РСФСР. 1959. № 1. 109 Леонтьев О.М. Про будову слухово! функцн людини // Науков1 записки науково-дослвдного шститута психологй.
Мгшстерство Осв1ти УРСР, 1959. Т. XI.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 121 Иными словами, интонирование не просто воспроизводит воспринятое, а входит во внут-
ренний, интимный механизм самого процесса восприятия. Оно выполняет по отношению к
музыкальной высоте функцию активной ориентировки, выделения и относительной ее оценки.
Мы попытались проследить динамику этого процесса. Для этого во время измерения
порогов выделения мы записывали по одному каналу осциллографа частоту звука-эталона, а
по другому каналу – частоту, интонируемую испытуемым.
Большая скорость движения кинопленки, на которой велась запись, позволила измерять
интонируемую частоту на очень коротких последовательных отрезках времени – по 10 мс каж-
дый.
В результате обработки данных, полученных в опытах с 40 испытуемыми, оказалось, что
частота интонирования лишь постепенно приближается к частоте воздействующего звука. В
некоторых случаях при этом наблюдался значительный интервал – 100 Гц и больше; в других
случаях этот интервал был гораздо меньше, например 40 или даже только 10 Гц. Различным
оказалось и время, затрачиваемое на «подстройку» к частоте воздействующего звука: от одной
до 0,1 с.
Главное же явление, которое имело место в этих опытах, состоит в том, что, как только
интонируемая частота сближается с частотой воздействующего звука, она сразу же стабилизи-
руется 110 .
Для того чтобы выявить ход этого процесса, мы предлагали испытуемым, у которых зву-
ковысотный слух уже достаточно сложился, интонировать оцениваемые по высоте звуки, зада-
ваемые электрогенератором. При этом мы записывали по одному каналу шлейфного осцил-
лографа частоту генерируемого звука, а по другому каналу – частоту интонируемого звука;
световой отметчик отмечал на той же пленке время. Опыты были проведены с 40 испытуе-
мыми.
Благодаря тому что быстрое движение фотопленки позволяло учитывать изменение на
отрезках длительностью 0,01 с, мы смогли проследить исследуемый процесс как бы микроско-
пически.
Полученные в этих опытах результаты говорят о том, что у испытуемых даже с соотноси-
тельно хорошим звуковысотным слухом интонируемый звук никогда не устанавливается сразу
на заданной высоте, а подходит к ней постепенно.
У испытуемых, стоящих на более низком уровне развития, интонирование, процесс под-
стройки голоса, занимает довольно длительное время (порядка 1—2 с). При этом он имеет как
бы «пробующий» характер, то есть интонируемая высота изменяется то в сторону повышения,
то в сторону понижения – до момента совпадения с заданной высотой, на которой он и стаби-
лизируется. У испытуемых, стоящих на более высоком уровне, этот процесс имеет характер
короткой «атаки», то есть идет в одном направлении в пределах интервала 10—40 Гц и зани-
мает всего лишь несколько сотых секунды.
Нужно, наконец, отметить также еще одно обстоятельство, а именно: что общее направ-
ление поиска не всегда, а лишь чаще всего идет от более низких частот к более высоким. При
условии, если заданный звук лежал в зоне ниже зоны «удобного» для пропевания диапазона,
мы наблюдали также случаи движения и в противоположном направлении.
Учитывая эти, а также некоторые другие данные, мы можем представить себе механизм
тонального слуха как механизм, работающий не по схеме «фильтрующего» анализа, а по схеме
«компарации», описанной Мак-Кеем 111 .
Эта схема предусматривает, что оценка входного сигнала является результатом встреч-
ного «подражательного» процесса, который осуществляет как бы его «опробование».
110 Леонтьев А.Н., Овчинникова О.В. О механизме звуковысотного слуха // Докл. Акад. пед. наук РСФСР. 1958. № 3. 111 Shannon Е., McCarthy J. Automata Studies. Princeton University Press, 1956.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 122 Согласно этой схеме механизм сравнения двух звуков по высоте может быть описан сле-
дующим образом: после того как процесс интонирования подстроился к частоте первого из
сопоставляемых звуковых раздражителей и стабилизировался, воздействие второго раздражи-
теля снова вызывает его изменение – теперь до совпадения с частотой второго раздражителя.
При изменении его в сторону увеличения частоты второй раздражитель воспринимается как
более высокий, при изменении в противоположную сторону – как более низкий. Степень же
его изменения, вероятно, лежит в основе оценки величины интервала.
6
Мне осталось изложить наши последние опыты.
Их замысел состоял в том, чтобы создать в лаборатории такие воспринимающие функ-
циональные системы, которые в обычных условиях не формируются.
Мы считали, что только на этом пути наши гипотезы смогут получить решающее экспе-
риментальное доказательство.
Мы поставили перед собой две задачи.
Одна из них заключалась в том, чтобы в механизме тонального слуха заменить слуховой
орган другим органом-рецептором. При этом эффекторный аппарат, производящий выделение
частоты (то есть аппарат интонирования), должен был сохранить свою функцию.
Какой же рецептор мог заменить собой орган слуха? Очевидно, только такой, который
отвечает на раздражители, обладающие параметром частоты.
Таким рецептором являются органы вибрационных ощущений.
Восприятие механических вибраций имеет очень важную для нас особенность: на вос-
приятие частоты вибрации влияет изменение другого ее параметра – интенсивности (ампли-
туды). Чем больше амплитуда, тем меньше кажется частота, и наоборот 112 . Поэтому при сравне-
нии вибрационных раздражителей по частоте испытуемые обычно ориентируются собственно
не на их частоту, а на различия в их интегральном, «общем» качестве. Таким образом, мы
могли применить и для измерения порогов вибрационной чувствительности наш «сопостави-
тельный» метод. Условия опытов были следующие: колебания стержня бесшумного вибратора
подавались на кончик указательного пальца; площадь контакта имела диаметр около 1,5 мм.
Измерения велись в зоне частот 100—160 Гц; соотношение амплитуд при измерении поро-
гов выделения было 1:2. Частота и амплитуда раздражителей контролировались аппаратурой
непрерывно.
Сначала мы измеряли дифференциальные пороги на раздражителях с одинаковой ампли-
тудой. Затем с помощью сопоставления частоты раздражителей, имеющих разную амплитуду,
измеряли пороги выделения. Как и следовало ожидать, последние всегда были в 2—4 раза
больше дифференциальных порогов.
Задача последующих опытов состояла в том, чтобы включить у испытуемых в процессе
восприятия частоты механической вибрации деятельность их вокального аппарата по уже опи-
санной схеме «компарирования».
Все испытуемые, участвовавшие в этих опытах, обладали достаточно хорошим тональ-
ным слухом.
Опыты проходили в той же последовательности, как и опыты со слухом. Вместе с тем про-
цесс формирования этой новой воспринимающей функциональной системы отличался рядом
особенностей. Главная из них заключалась в том, что наиболее трудным этапом был этап «нала-
живания» вокализации (пропевания) частоты воздействующей вибрации. Задача эта вначале
казалась испытуемым неожиданной, «противоестественной», а некоторым – даже невозмож-
112 Bekesy G. Similarities between Hearing and Skin Sensations // Psychol. Rev. 1959. V. 66. № 1.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 123 ной. Более трудным, требующим значительного числа опытов, был и процесс включения вока-
лизации в задачу сравнения вибрационных раздражителей.
Применяя некоторые дополнительные приемы, эти трудности удалось преодолеть. В
результате пороги выделения частоты механических колебаний резко упали 113 .
Вот цифры.
У испытуемых 1 и 2: исходный порог выделения (в центах) – 700, после опытов – 246,
то есть почти в 3 раза меньше.
У испытуемого 3: исходный порог – 992, после опытов – 240, то есть в 4 раза меньше.
У испытуемого 4: исходный порог – 1180, после опытов – 246, то есть почти в 5 раз
меньше.
Итак, новая функциональная система сложилась и стала «работать»!
Параллельно с описанными опытами, которые были проведены в нашей лаборатории
А.Я. Чумак, проходила еще одна серия опытов. Их задача состояла, наоборот, в том, чтобы, не
меняя рецептора, ввести в воспринимающую функциональную систему другой «компаратор»,
то есть другой эффекторный аппарат, а именно тоническое усилие мышц руки.
Эта задача оказалась более сложной.
Она потребовала специальной аппаратуры и, главное, очень длительной работы с каждым
испытуемым.
Опыты велись с лицами, обладающими ясно выраженной тональной глухотой.
В установку был введен прибор оригинальной конструкции. Нажимание на пластинку
этого прибора, которая оставалась практически неподвижной, вызывало плавное изменение
генерируемой частоты, передающейся на измеритель частоты, осциллограф и телефоны (см.
рис. 13).
Рис. 13
Сила давления на пластину и генерируемая прибором частота были связаны между собой
(в заданных пределах) прямой линейной зависимостью; это позволяло условно выражать силу
давления (нажимания) на пластину числом генерируемых колебаний в секундах, то есть в гер-
цах.
Задача на первом этапе работы состояла в том, чтобы образовать у испытуемых условную
связь между частотой воздействующего звука и степенью статического усилия мышц руки. В
опытах участвовали три испытуемых.
Испытуемому давался чистый тон (100—500 Гц), на который он должен был реагировать
нажиманием руки. Экспериментатор давал оценку каждой ответной реакции, подкрепляя слу-
чаи, когда сила нажима совпадала с условно связанной с ней частотой звука. Сам испытуемый
звука, генерируемого прибором, не слышал.
113 См.: Чумак А.Я. Опыт формирования различительной вибрационной чувствительности // Докл. Акад. пед. наук
РСФСР. 1962. № 3.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 124 В результате этих опытов, продолжавшихся 25—33 сеанса по 40 мин, условная связь
«высота звука – степень мышечного усилия» образовалась у всех испытуемых.
Сравнение средней ошибки мышечной реакции после первого сеанса и в конце опытов
даст следующие цифры (в условных единицах): у испытуемого К. – 65 и 1, у испытуемого Б. –
65 и 5, у испытуемого Л. – 25 и 10.
Мы установили далее, что при переходе к звукам других тембров (у, и, а) выработанная
слухо-проприоцептивная связь полностью сохраняется.
Это важное явление свидетельствовало о том, что мышечная реакция с ее проприоцеп-
тивной сигнализацией связывалась именно с основной частотой звука. Но приобрели ли у
наших испытуемых мышечные напряжения функцию выделения высоты?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы провели измерения порога выделения. В результате
мы получили следующие цифры.
Испытуемый К.: порог выделения до опытов – 1994 цента, после опытов – 700.
Испытуемый Б.: до опытов – 1615 центов, после опытов – 248.
Испытуемый Л.: до опытов – 828 центов, после опытов – 422.
Итак, после опытов порог выделения уменьшился, хотя в ходе этих опытов испытуе-
мые в различении высоты не упражнялись. Поэтому мы были склонны объяснять получен-
ное понижение порогов тем, что в механизм восприятия испытуемых включилась связь между
высотой звука и степенью мышечного усилия.
Вместе с тем мы обратили внимание на то, что при высокой точности условных мышеч-
ных реакций, достигнутой испытуемыми, понижение порогов выделения у двух из них (К. и Л.)
оказалось недостаточно большим – всего в два раза.
Чем можно было объяснить это явление?
У нас сложилось впечатление, что у этих двух испытуемых при переходе к более сложной
задаче сравнения разнотембровых звуков функционирование сформировавшейся связи разла-
живалось. Поэтому мы продолжили с ними опыты. В результате оказалось, что, хотя точность
мышечного усилия у них существенно не изменилась, пороги различения тем не менее сильно
упали.
Так, у испытуемого К. порог выделения уменьшился в 6 раз, а у испытуемого Л. – почти
в 9 раз.
Я придаю этому факту большое значение.
Его анализ показывает, что, после того как «каркас» длинной функциональной системы
построен, должно произойти еще одно преобразование. В результате этого скрытого внутрен-
него преобразования прежде «исполнительная» ее функция полностью сменяется функцией
ориентировочной, отражательной и вся система интериоризуется.
Мне осталось коснуться последнего вопроса: можем ли мы настаивать на том, что у
наших испытуемых действительно сформировался такой искусственный механизм тонального
слуха, в котором роль вокального аппарата выполняют мышцы руки?
Я отвечу на этот вопрос данными контрольного эксперимента.
Во время измерения у наших последних испытуемых порогов выделения мы загружали
в одном случае мышечный аппарат руки, а в другом случае – вокальный аппарат. Оказалось,
что первое бесспорно расстраивало у них выделение высоты, в то время как второе никаких
заметных изменений в процессе не вызывало.
Таким образом, можно считать, что и эту вторую функциональную рецепирующую
систему нам удалось сформировать 114 .
114 См.: Овчинникова О.В. Опыт замещения моторного звена в системе звуковысотного слуха // Докл. Акад. пед. наук
РСФСР. 1960. № 3.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 125 Конечно, эта функциональная система, так же как и описанная выше, является только
лабораторным продуктом. По-видимому, она способна функционировать лишь в условиях
относительно простых задач. Эта ограниченность искусственных систем объясняется тем, что
они сформированы на основе неадекватных морфологических элементов. Но наши опыты и не
преследовали задачи показать возможность создания способностей, обычно не свойственных
человеку. Их целью было лишь экспериментально проверить механизм формирования воспри-
нимающих функциональных систем.
7
Я не буду резюмировать результатов изложенного исследования и перехожу прямо к
выводам.
Старые научные взгляды неизменно связывали те или иные психические способности и
функции с существованием соответствующих специализированных, биологически наследуе-
мых мозговых структур. Это положение распространялось также и на такие способности, кото-
рые возникли в процессе общественно-исторического развития человека.
Конечно, научная точка зрения необходимо требует признать, что всякая психическая
функция есть результат работы определенного органа или органов.
С другой стороны, как я уже говорил ранее, способности и функции, отвечающие специ-
фически человеческим приобретениям, не могут закрепляться морфологически.
Эта контраверза заставила нас выдвинуть мысль, что специфически человеческие спо-
собности и функции складываются в процессе овладения индивидом миром человеческих
предметов и явлений и что их материальный субстрат составляют прижизненно формирующи-
еся устойчивые системы рефлексов.
Хотя формирование сложных функциональных рефлекторных систем мы находим и у
животных, но только у человека они становятся настоящими функциональными органами
мозга, складывающимися онтогенетически. Это факт величайшего значения.
Изложенное здесь исследование касается формирования функциональных органов
только одного, относительно элементарного типа. Конечно, процесс формирования таких моз-
говых систем, которые реализуют, например, акты «усмотрения» (Einsicht) логических или
математических отношений, протекает иначе. Все же, как это показывают материалы всей
совокупности исследований, которыми мы располагаем, можно выделить некоторые особен-
ности, общие для всех онтогенетически складывающихся функциональных органов.
Их первая особенность состоит в том, что, сформировавшись, они далее функционируют
как единый орган. Поэтому процессы, которые они реализуют, с субъективно-феноменологи-
ческой точки зрения кажутся проявлением элементарных врожденных способностей. Таковы,
например, процессы непосредственного схватывания пространственных, количественных или
логических структур («гештальтов»).
Вторая их особенность – это их устойчивость. Хотя они формируются в результате замы-
кания мозговых связей, однако эти связи не угасают, как обычные условные рефлексы. Доста-
точно сказать, что, например, способность визуализации осязательно воспринимаемых форм,
которая формируется, как известно, онтогенетически, не угасает после потери зрения десятки
лет, хотя никакое подкрепление соответствующих связей в условиях слепоты, разумеется,
невозможно. Этот факт был недавно показан как клинически, так и посредством электрофи-
зиологического метода М.И. Земцовой и Л.А. Новиковой 115 .
Третья особенность функциональных органов, о которых идет речь, состоит в том, что
они формируются иначе, чем простые цепи рефлексов или так называемые динамические сте-
115 См.: Земцова М.И. Пути компенсации слепоты в процессе познавательной и трудовой деятельности. М., 1956.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 126 реотипы. Конституирующие их связи не просто калькируют порядок внешних раздражителей,
но объединяют самостоятельные рефлекторные процессы с их двигательными эффектами в
единый сложнорефлекторный акт. Такие «составные» акты вначале всегда имеют разверну-
тые внешне-двигательные компоненты, которые затем затормаживаются, а акт в целом, меняя
свою первоначальную структуру, все более сокращается и автоматизируется. В результате этих
последовательных трансформаций и возникает та устойчивая констелляция, которая функци-
онирует как целостный орган, как якобы врожденная способность.
Наконец, четвертая их особенность заключается в том, что, как это особенно подчерки-
вают последние серии наших опытов, отвечая одной и той же задаче, они могут иметь разное
строение. Этим и объясняется почти безграничная возможность компенсаций, которая наблю-
дается в сфере развития специфически человеческих функций.
Я думаю, что введение понятия функциональных органов в вышеуказанном смысле поз-
воляет перенести проблему биологического и социального в психических процессах чело-
века на почву точных лабораторных фактов. Я думаю, далее, что начавшееся систематическое
исследование формирования этих органов и соответствующих им способностей уже сейчас
позволяет сделать некоторые важные общие выводы.
Главный из них состоит в том, что у человека биологически унаследованные свойства не
определяют его психических способностей. Способности человека не содержатся виртуально
в его мозгу. Виртуально мозг заключает в себе не те или иные специфически человеческие
способности, а лишь способность к формированию этих способностей.
Иначе говоря, биологически унаследованные свойства составляют у человека лишь
одно из условий формирования его психических функций и способностей, условие, которое,
конечно, играет важную роль. Таким образом, хотя эти системы и не определяются биологи-
ческими свойствами, они все же зависят от последних.
Другое условие – это окружающий человека мир предметов и явлений, созданный бес-
численными поколениями людей в их труде и борьбе. Этот мир и несет человеку истинно чело-
веческое. Итак, если в высших психических процессах человека различать, с одной стороны, их
форму, то есть зависящие от их морфологической «фактуры» чисто динамические особенно-
сти, а с другой стороны, их содержание, то есть осуществляемую ими функцию и их структуру,
то можно сказать, что первое определяется биологически, второе – социально. Нет надобности
при этом подчеркивать, что решающим является содержание.
Процесс овладения миром предметов и явлений, созданных людьми в процессе историче-
ского развития общества, и есть тот процесс, в котором происходит формирование у индивида
специфически человеческих способностей и функций. Было бы, однако, громадной ошибкой
представлять себе этот процесс как результат активности сознания или действия «интенцио-
нальности» в смысле Гуссерля и других.
Процесс овладения осуществляется в ходе развития реальных отношений субъекта к
миру. Отношения же эти зависят не от субъекта, не от его сознания, а определяются кон-
кретно-историческими, социальными условиями, в которых он живет, и тем, как складывается
в этих условиях его жизнь.
Вот почему проблема перспектив психического развития человека и человечества есть,
прежде всего, проблема справедливого и разумного устроения жизни человеческого общества
– проблема такого ее устроения, которое дает каждому человеку практическую возможность
овладевать достижениями исторического прогресса и творчески участвовать в умножении этих
достижений.
Я избрал проблему биологического и социального потому, что и до сих пор еще суще-
ствуют взгляды, которые утверждают фаталистическую обусловленность психики людей био-
логической наследственностью. Взгляды эти насаждают в психологии идеи расовой и нацио-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 127 нальной дискриминации, право на геноцид и истребительные войны. Они угрожают миру и
безопасности человечества. Эти взгляды находятся в вопиющем противоречии с объектив-
ными данными научных психологических исследований.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 128
II. Очерк развития психики
1. Развитие психики животных
1. Стадия элементарной сенсорной психики
Возникновение чувствительных живых организмов связано с усложнением их жизнеде-
ятельности. Это усложнение заключается в том, что выделяются процессы внешней деятель-
ности, опосредствующие отношения организмов к тем свойствам среды, от которых зависит
сохранение и развитие их жизни. Выделение этих процессов обусловлено появлением раздра-
жимости к воздействиям, которые выполняют сигнальную функцию. Так возникает способ-
ность отражения организмами воздействий окружающей действительности в их объективных
связях и отношениях – психическое отражение.
Развитие этих форм психического отражения совершается вместе с усложнением стро-
ения организмов и в зависимости от развития той деятельности, вместе с которой они возни-
кают. Поэтому их научный анализ невозможен иначе как на основе рассмотрения самой дея-
тельности животных.
Что же представляет собой та деятельность животных, с которой связана простейшая
форма их психики? Ее главная особенность заключается в том, что она побуждается тем или
иным воздействующим на животное свойством, на которое она вместе с тем направлена, но –
которое не совпадает с теми свойствами, от которых непосредственно зависит жизнь данного
животного. Она определяется, следовательно, не самими по себе данными, воздействующими
свойствами среды, но этими свойствами в их отношении с другими свойствами.
Так, например, известно, что, как только насекомое попадает в паутину, паук немедленно
направляется к нему и начинает опутывать его своей нитью. Что же именно вызывает эту дея-
тельность паука и на что она направлена? Для того чтобы решить это, нужно исключить один
за другим различные моменты, которые, возможно, воздействуют на паука. Путем такого рода
опытов удалось установить, что то, что побуждает деятельность паука и на что она направлена,
есть вибрация, которую производят крылья насекомого, передающаяся по паутине. Как только
вибрация крыльев насекомого прекращается, паук перестает двигаться к своей жертве. Доста-
точно, однако, чтобы крылья насекомого снова начали вибрировать, как паук вновь устремля-
ется к нему и вновь опутывает его паутиной. Действительно ли, однако, вибрация и есть то,
что вызывает деятельность паука, и вместе с тем то, на что она направлена? Это показывает
следующий опыт. К паутине прикасаются звучащим камертоном. В ответ на это паук устрем-
ляется к камертону, взбирается на его ножки, опутывает их паутиной и пытается нанести удар
своими конечностями – челюстями (Е. Рабо). Значит, дело здесь именно в факте вибрации:
ведь кроме свойства вибрировать между камертоном и насекомым, попавшим в паутину, нет
ничего общего.
Почему же деятельность паука связана именно с воздействующей на него вибрацией,
которая сама по себе, конечно, не играет никакой роли в его жизни? Потому, что в нормаль-
ных условиях воздействие вибрации находится в определенной связи, в определенном устой-
чивом отношении к питательному веществу насекомого, попадающего в паутину. Мы будем
называть такое отношение воздействующего свойства к удовлетворению одной из его биологи-
ческих потребностей биологическим смыслом данного воздействия. Пользуясь этим термином,
мы можем сказать, что деятельность паука направлена на вибрирующее тело в силу того, что
вибрация приобрела для него в ходе видового развития смысл пищи.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 129 Биологический смысл тех или иных воздействий не является постоянным для животного,
но, наоборот, изменяется и развивается в процессе его деятельности в зависимости от объек-
тивных связей соответствующих свойств среды.
Если, например, проголодавшуюся жабу сначала систематически кормить червями, а
потом положить перед ней обыкновенную спичку и круглый кусочек мха, то жаба набрасыва-
ется на спичку, имеющую, как и черви, удлиненную форму, но не трогает мха: удлиненная
форма приобрела для нее биологический смысл пищи. Если, наоборот, мы предварительно
будем кормить жабу пауками, то она, не реагируя на спичку, будет набрасываться ни кусочек
мха, сходный по форме с пауком: смысл пищи теперь приобрела для нее круглая форма пред-
метов.
Необходимо отметить, что смысловые связи, возникающие в деятельности животных,
представляют собой условные связи, имеющие особый и, можно даже сказать, чрезвычайный
характер. Они резко отличаются от тех условных связей, которые образуют механизм самого
поведения, то есть связей, с помощью которых поведение осуществляется.
Когда животное, видя пищу, движется к ней, то есть когда мы имеем дело со смысловой
связью «вид пищи – пища», то эта связь возникает и изменяется совсем иначе, чем те связи,
которые возникают у него, например, в процессе образования навыка обхода преграды, стоя-
щей на его пути (связь «преграда – обходное движение»).
Связи первого рода образуются, как показывают исследования, весьма быстро, «с ходу»,
и столь же быстро разрушаются; для этого достаточно одного-двух сочетаний.
Связи второго рода возникают и угасают, наоборот, медленно, постепенно. Например,
цыплята начинают избирательно клевать рубленый яичный желток уже после однократного
успеха; двухдневному цыпленку достаточно одной-двух попыток клюнуть вместо желтка кусо-
чек горькой апельсиновой корки, чтобы его пищевое поведение на желток угасло (Морган и
др.). С другой стороны, выработка у цыплят вполне удовлетворительного приспособления кле-
вательных движений к внешним условиям, в которых им дается пища, требует многих десят-
ков проб.
Изучая формирование навыков у жаб, Бойтендейк (1930) в одной из серий своих экспе-
риментов давал этим животным таких насекомых, вещество которых вызывало у них резко
отрицательную биологическую реакцию. Достаточно было одного-единственного опыта, чтобы
жаба в течение многих часов после этого отказывалась от попыток съесть такое же или даже
другое насекомое, напоминающее его своим видом. В других экспериментах он отгораживал
от жабы добычу (дождевого червя) стеклом; при таких условиях, несмотря на то что она всякий
раз наталкивалась на стекло, жаба, наоборот, обнаруживала большое упорство; она делала мно-
жество попыток, прежде чем ее реакция угасала. Даже усиление момента «наказания» (отрица-
тельного подкрепления) не вызывает в таких случаях прекращения движений. В опытах Аббо
лягушка продолжала набрасываться на добычу, окруженную иглами, в продолжение 72 часов,
пока кожа ее верхней челюсти не была серьезно изранена. Биологическое значение различия в
скорости образования связей того и другого рода совершенно понятно, если принять во вни-
мание условия жизни вида. «Если, – говорит Бойтендейк, – жаба во время своей вечерней
охоты приблизится к муравейнику и схватит ядовитого муравья, то быстрое образование связи
предохранит ее от поглощения других таких же насекомых, вредных благодаря кислоте, кото-
рой они обладают. Наоборот, когда жаба пытается схватить дождевого червя, но это ей не уда-
ется, то повторение попыток в обычных условиях может помочь ей все же завладеть пищей» 116 .
Другая черта смысловых связей – это как бы «двусторонний» их характер, который выра-
жается в том, что в результате образования такой связи не только воздействие данного раз-
дражителя начинает вызывать определенную реакцию, определенное поведение, но и соот-
116 Buitendijk F. Vue sur la psychologie animal. Paris, 1930.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 130 ветствующая потребность теперь как бы «узнает себя» в данном предмете-раздражителе,
конкретизируется в нем и вызывает активное поисковое поведение по отношению к нему.
Своеобразие этих смысловых связей подчеркивалось уже Ч. Дарвином, который цити-
рует, например, следующие наблюдения: «гораздо легче искусственно вскормить теленка или
ребенка в том случае, если он никогда не получал материнской груди, чем тогда, если он хоть
раз получил ее… Личинки, питавшиеся некоторое время каким-либо растением, скорее умрут,
чем станут есть другое [растение], которое было бы вполне приемлемым для них, если бы они
привыкли питаться им с самого начала» 117 .
В классических работах И.П. Павлова и его сотрудников также было показано образова-
ние этих «быстрых» смысловых связей (в ранней работе И.С. Цитовича, а затем в опытах И.О.
Нарбутовича и др.), хотя их особая роль в поведении и не была специально подчеркнута.
Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью. Это значит, что,
хотя существует различие между ними, они вместе с тем неотделимы друг от друга. Это зна-
чит, далее, что существуют взаимопереходы между ними. Эти взаимопереходы заключаются
в том, что, с одной стороны, всякое отражение формируется в процессе деятельности живот-
ного; таким образом, то, будет ли отражаться и насколько точно будет отражаться в ощущениях
животных воздействующее на него свойство предмета, определяется тем, связано ли реальное
животное в процессе приспособления к среде, в своей деятельности с данным предметом и как
именно оно с ним связано. С другой стороны, всякая деятельность животного, опосредство-
ванная ощущаемыми им воздействиями, совершается в соответствии с тем, как отражается
данное воздействие в ощущениях животного. Понятно, что основным в этом сложном единстве
отражения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с
объективной действительностью; вторичным, производным оказывается психическое отраже-
ние воздействующих свойств этой действительности.
Деятельность животных на самой ранней, первой стадии развития психики характери-
зуется тем, что она отвечает тому или иному отдельному воздействующему свойству (или
совокупности отдельных свойств) в силу существенной связи данного свойства с теми воз-
действиями, от которых зависит осуществление основных биологических функций живот-
ных. Соответственно отражение действительности, связанное с таким строением деятельности,
имеет форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам (или совокупности
свойств), форму элементарного ощущения. Эту стадию в развитии психики мы будем называть
стадией элементарной сенсорной психики. Стадия элементарной сенсорной психики охваты-
вает длинный ряд животных. Возможно, что элементарной чувствительностью обладают неко-
торые высшие инфузории.
Еще гораздо более уверенно мы можем утверждать это в отношении таких животных,
как некоторые черви, ракообразные, насекомые, и, разумеется, в отношении всех позвоночных
животных.
У червей изменчивость поведения в связи с устанавливающимися новыми связями была
показана многими исследователями. Например, как показали опыты Копеледа и Броуна (1934),
кольчатый червь или вовсе не реагирует на прикосновение к нему стеклянной палочкой, или
реагирует отрицательно. Если, однако, прикосновение палочкой связать с кормлением, то реак-
ция этого червя меняется: теперь прикосновение вызывает у него положительное движение к
пище 118 .
У ракообразных изменения этого рода могут приобретать более сложный характер.
Например, если слегка механически раздражать абдоменальную часть рака-отшельника, когда
он находится в раковине, то, как показали опыты Тен-Кате-Кациева (1934), это вызывает у него
117 Дарвин Ч. Соч. Т. 3. М.; Л., 1939. С. 715. 118 Copelad M., Brown F. Mv ] p ] i X V ] \ Y \ p 0 [ U X ^ ] \ b ] Y 1 [ b ] [ _ J ] b [ Y _ + + s U [ 0 ] \ Z \ u 0 c Z Z - 3 C x J . . 3 .
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 131 некоторое движение. Если же раз-4 дражение продолжается, то животное покидает раковину
и удаляется 119 .
Сам по себе этот факт мало интересен, интересно дальнейшее изменение поведения рака.
Оказывается, что если систематически повторять эксперименты, то поведение животного ста-
новится иным. Теперь животное уже при первом прикосновении вынимает абдомен из рако-
вины, но никуда не отходит от нее и почти тотчас же занимает прежнее положение. Прикос-
новение приобрело для него теперь совсем другой смысл – оно стало сигналом к выниманию
абдомена из раковины.
Понятно, что материальную основу развития деятельности и чувствительности животных
составляет развитие их анатомической организации. Тот общий путь изменений организмов, с
которыми связано развитие в пределах стадии элементарной сенсорной психики, заключается,
с одной стороны, в том, что органы чувствительности животных, стоящих на этой стадии раз-
вития, все более дифференцируются и их число увеличивается; соответственно дифференци-
руются и их ощущения. Например, у низших животных клеточки, возбудимые по отношению
к свету, рассеяны по всей поверхности тела так, что эти животные могут обладать лишь весьма
диффузной светочувствительностью.
Рис. 14. Схема различных типов строения светочувствительности (по Будденброку)
Затем впервые у червей светочувствительные клетки стягиваются к головному концу
тела (рис. 14, А) и, концентрируясь, приобретают форму пластинок (В); эти органы дают воз-
можность уже достаточно точной ориентации в направлении к свету. Наконец, на еще более
высокой ступени развития (моллюски) в результате выгибания этих пластинок возникает внут-
ренняя сферическая светочувствительная полость, действующая как «камера-люцида» (С),
которая позволяет воспринимать движение предметов.
С другой стороны, развиваются и органы движения, органы внешней деятельности
животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующими главными
изменениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с
другой стороны, у гидробионтов (животных, живущих в водной среде) в связи с переходом к
активному преследовании» добычи.
Рис. 15. Сетевидная нервная система медузы
119 Ten В. Cate Kazejewa. Quelques observations sur les Bernard 1’Ermite // Archives Neerlandaise de Physiologic de l’Homme
et des Animaux. 1934. XIX. № 4.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 132 Вместе с развитием органов чувствительности и органов движения развивается также и
орган связи и координации процессов – нервная система.
Первоначально нервная система представляет собой простую сеть, волокна которой,
идущие в различных направлениях, соединяют заложенные на поверхности чувствительные
клетки непосредственно с сократительной тканью животного. Этот тип нервной системы у
современных видов не представлен. У медуз нервная сеть, идущая от чувствительных клеток,
связана с мышечной тканью уже через посредство двигательных нервных клеток.
По такой сетевидной нервной системе возбуждение передается диффузно, образующие
ее нервные волокна обладают двусторонней проводимостью, тормозные процессы, видимо,
отсутствуют. Дальнейший шаг в развитии нервной системы выражается в выделении нейро-
нов, образующих центральные ганглии (нервные узлы). По одной линии эволюции (у игло-
кожих животных) нервные ганглии образуют окологлоточное кольцо с отходящими от него
нервными стволами. Это уже такой нервный центр, который позволяет осуществляться отно-
сительно очень сложно согласованным движениям, как, например, движения открывания мор-
скими звездами двустворчатых раковин. По двум другим большим линиям эволюции (от пер-
вичных червей к ракообразным и паукам, от первичных червей – к насекомым) происходит
образование более массивного переднего (головного) ганглия, который подчиняет себе работу
нижележащих нервных ганглиев (рис. 15—17).
Рис. 16. Нервная система морской звезды
Рис. 17. Нервная система насекомого
Возникновение этого типа нервной системы обусловлено выделением наряду с другими
органами чувств ведущего органа, который становится, таким образом, главным органом, опо-
средствующим жизнедеятельность организма.
Эволюция такой узловой нервной системы идет в направлении все большей ее диффе-
ренциации, что связано с сегментированием тела животного.
Изменение деятельности внутри этой стадии развития заключается во все большем ее
усложнении, происходящем вместе с развитием органов восприятия, действия и нервной
системы животных. Однако как общий тип строения деятельности, так и общий тип отражения
среды на всем протяжении этой стадии резко не меняются. Деятельность побуждается и регу-
лируется отражением ряда отдельных свойств; восприятие действительности никогда, следо-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 133 вательно, не является восприятием целостных вещей. При этом у более низкоорганизованных
животных (например, у червей) деятельность побуждается всегда воздействием одного какого-
нибудь свойства, так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них
то, что они всегда производятся, как указывает В. Вагнер, «при посредстве какого-либо одного
органа чувств, без содействия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зрения, но
всегда только одного из них» 120 .
Усложнение деятельности в пределах этого общего ее типа происходит в двух главных
направлениях. Одно из них наиболее ярко выражено по линии эволюции, ведущей от червей к
насекомым и паукообразным. Оно проявляется в том, что деятельность животных приобретает
характер иногда весьма длинных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих
на отдельные последовательные воздействия. Ярким примером такой деятельности может слу-
жить часто приводимое описание поведения личинки, называемой муравьиным львом.
Муравьиный лев зарывается в песок, причем, как только он настолько углубится в него,
что песчинки начинают касаться поверхности его головы, это вызывает у него толчкообраз-
ное отгибание головы вместе с передней частью туловища назад, отбрасывающее песчинки
вверх. В результате в песке образуется воронка правильной формы, в центре которой выступает
голова муравьиного льва. Когда в такую воронку попадает муравей, то он неизбежно скатывает
вниз несколько песчинок. Падая на голову муравьиного льва, они вызывают у него описанные
«метательные» рефлексы. Часть отбрасываемых песчинок попадает в муравья, который скаты-
вается вместе с осыпающимся песком на дно воронки. Теперь, как только муравей коснется
челюстей муравьиного льва, они захлопываются, и жертва подвергается высасыванию (рис. 18,
по Дофлейну, упрощено).
Рис. 18. Воронка муравьиного льва (по Дофлейну)
120 Вагнер В.А. Возникновение и развитие психических способностей. Вып. 8. Психология питания и ее эволюция. Л.,
1928. С. 4.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 134 Механизмом такой деятельности является механизм элементарных рефлексов – врож-
денных, безусловных и условных.
Деятельность такого типа особенно характерна для насекомых, у которых она достигает
наиболее высоких ступеней своего развития. Эта линия усложнения деятельности не является
прогрессивной, не ведет к дальнейшим качественным ее изменениям.
Другое направление, по которому идет усложнение деятельности и чувствительности,
является, наоборот, прогрессивным. Оно приводит к изменению самого строения деятельно-
сти, а на этой основе и к возникновению новой формы отражения внешней среды, характеризу-
ющей уже более высокую, вторую, стадию в развитии психики животных – стадию перцептив-
ной (воспринимающей) психики. Это прогрессивное направление усложнения деятельности
связано с прогрессивной же линией биологической эволюции (от червеобразных к первичным
хордовым и далее к позвоночным животным).
Усложнение деятельности и чувствительности животных выражается здесь в том, что
их поведение управляется сочетанием многих одновременных воздействий. Примеры такого
поведения можно взять из поведения рыб. Именно у этих животных с особенной отчетливо-
стью наблюдается резкое противоречие между уже относительно весьма сложным содержанием
процессов деятельности и высоким развитием отдельных функций, с одной стороны, и еще
примитивным общим ее строением – с другой.
Обратимся снова к специальным опытам.
В отдельном аквариуме, в котором живут два молодых американских сомика, устанавли-
вается поперечная перегородка, не доходящая до одной из его стенок, так что между ее концом
и этой стенкой остается свободный проход. Перегородка – из белой марли, натянутой на рамку.
Когда рыбы (обычно державшиеся вместе) находились в определенной, всегда одной и
той же стороне аквариума, то с противоположной его стороны на дно опускали кусочек мяса.
Побуждаемые распространяющимся запахом мяса, рыбы, скользя у самого дна, направлялись
прямо к нему. При этом они наталкивались на марлевую перегородку; приблизившись к ней
на расстояние нескольких миллиметров, они на мгновение останавливались, как бы рассмат-
ривая ее, и далее плыли вдоль перегородки, поворачивая то в одну, то в другую сторону, пока
случайно не оказывались перед боковым проходом, через который они и проникали дальше,
в ту часть аквариума, где находилось мясо.
Наблюдаемая деятельность рыб протекает, таким образом, в связи с двумя основными
воздействиями. Она побуждается запахом мяса и развертывается в направлении этого глав-
ного, доминирующего воздействия; с другой стороны, рыбы замечают (зрительно) преграду, к
результате чего их движение в направлении распространяющегося запаха приобретает слож-
ный, зигзагообразный характер (рис. 19, А). Здесь нет, однако, простой цепи движений: сна-
чала реакция на натянутую марлю, потом реакция на запах. Нет и простого сложения влияний
обоих этих воздействий, вызывающего движение по равнодействующей. Это сложно коорди-
нированная деятельность, в которой объективно можно выделить двоякое содержание. Во-пер-
вых, определенную направленность деятельности, приводящую к соответствующему резуль-
тату; это содержание возникает под влиянием запаха, имеющего для животного биологический
смысл пищи. Во-вторых, собственно обходные движения; это содержание деятельности свя-
зано с определенным воздействием (преграда), но данное воздействие отлично от воздействия
запаха пищи; оно не может самостоятельно побудить деятельность животного; сама по себе
марля не вызывает у рыб никакой реакции. Это второе воздействие связано не с предметом,
который побуждает деятельность и на который она направлена, но с теми условиями, в кото-
рых дан этот предмет. Таково объективное различие обоих этих воздействий и их объективное
соотношение. Отражается ли, однако, это объективное их соотношение в деятельности иссле-
дуемых рыб? Выступает ли оно и для рыбы также раздельно: одно – как связанное с предме-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 135 том, с тем, что побуждает деятельность; второе – как относящееся к условиям деятельности,
вообще – как другое?
Рис. 19. Схема опытов с рыбами (А.В. Запорожец и И.Г. Диманштейн)
Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим эксперимент.
По мере повторения опытов с кормлением рыб в условиях преграды на их пути к пище
происходит как бы постепенное «обтаивание» лишних движений, так что в конце концов рыбы
с самого начала направляются прямо к проходу между марлевой перегородкой и стенкой аква-
риума, а затем к пище (рис. 19, Б).
Перейдем теперь ко второй части эксперимента. Для этого, перед тем как кормить рыб,
снимем перегородку. Хотя перегородка стояла достаточно близко от начального пункта дви-
жения рыб, так что, несмотря на свое относительно мало совершенное зрение, они все же не
могли не заметить ее отсутствия, рыбы тем не менее полностью повторяют обходный путь, то
есть движутся так, как это требовалось бы, если перегородка была бы на месте (рис. 19, В). В
дальнейшем путь рыб, конечно, выпрямляется, как это показано на рис. 19, Г, но это происхо-
дит лишь постепенно (А.В. Запорожец и И.Г. Диманштейн).
Итак, воздействие, определявшее обходное движение, прочно связывается у исследован-
ных рыб с воздействием самой пищи, с ее запахом. Значит, оно уже с самого начала воспри-
нималось рыбами наряду и слитно с запахом пищи, а не как входящее в другой «узел» взаи-
мосвязанных свойств, то есть свойство другой вещи.
Таким образом, в результате постепенного усложнения деятельности и чувствительно-
сти животных мы наблюдаем возникновение развернутого несоответствия, противоречия в их
поведении. В деятельности рыб (и, по-видимому, некоторых других позвоночных) уже выде-
ляется такое содержание, которое объективно отвечает воздействующим условиям; для самого
же животного это содержание связывается с теми воздействиями, по отношению к которым
направлена их деятельность в целом, иначе говоря, деятельность животных фактически опре-
деляется воздействием уже со стороны отдельных вещей (пища, преграда), в то время как отра-
жение действительности остается у них отражением совокупности отдельных ее свойств.
В ходе дальнейшей эволюции это несоответствие разрешается путем изменения ведущей
формы отражения и дальнейшей перестройки общего типа деятельности животных; соверша-
ется переход к новой, более высокой стадии развития отражения.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 136 Однако, прежде чем начать рассмотрение этой новой стадии, мы должны будем остано-
виться еще на одном специальном вопросе, возникающем в связи с общей программой измен-
чивости деятельности и чувствительности животных.
Это вопрос о так называемом инстинктивном, то есть враждебном, безусловно-рефлек-
торном поведении и о поведении, изменяющемся под влиянием внешних условий существо-
вания животного, под влиянием его индивидуального опыта.
В психологии большим распространением пользовались взгляды, связывающие после-
довательные ступени в развитии психики с этими различными механизмами приспособления
животных к среде. Так, низшую ступень развитии психики представляет собой с этой точки
зрения поведение, в основе которого лежат так называемые тропизмы, или инстинкты, живот-
ных; более же высокую ступень развития образует индивидуально изменяющееся введение,
поведение, строящееся на основе условных рефлексов.
Эти взгляды опираются на тот бесспорный факт, что, чем выше поднимаемся мы по лест-
нице биологического развития, тем все более совершенным делается приспособление живот-
ных к изменчивости среды, тем динамичнее становится их деятельность, тем легче происхо-
дит «научение» животных. Однако то конкретное понимание процесса развития деятельности
животных, которое выдвигается сторонниками указанной точки зрения, является крайне упро-
щенным и по существу неверным.
Прежде всего, ничем не обоснованным является противопоставление друг другу в каче-
стве различных генетических ступеней поведения, унаследованного и якобы изменяющегося
под влиянием внешних воздействий, и поведения, складывающегося в процессе индивидуаль-
ного развития животного, в процессе его индивидуального приспособления. «Индивидуальное
приспособление, – говорит И.П. Павлов, – существует на всем протяжении животного мира» 121 .
Противопоставление – врожденного и индивидуально приспосабливающегося поведения
возникло, с одной стороны, из неправильного сведения механизмов деятельности животных к
ее врожденным механизмам, а с другой стороны, из старинного идеалистического понимания
термина «инстинкт».
Простейшим видом врожденного поведения считают обычно тропизмы. Теория тро-
пизмов применительно к животным была разработана Ж. Лебом. Тропизм, по Лебу, – это
вынужденное автоматическое движение, обусловленное неодинаковостью физико-химических
процессов в симметричных частях организма вследствие односторонности падающих на него
воздействий 122 .
Примером такого вынужденного и неизменно происходящего движения может служить
прорастание корней растения, которые всегда направляются книзу, в какое бы положение мы
ни ставили растение. Сходные явления можно наблюдать также и у животных, однако из этого
не следует, что деятельность этих животных сводится к механизму тропизмов и что она не
является пластичной, изменяющейся под влиянием опыта.
Так, например, известно, что большинство дафний обладают положительным фототро-
пизмом, то есть что они совершают вынужденные движения по направлению к свету. Однако,
как показывают специальные опыты Г. Блееса и советских авторов (А.Н. Леонтьев и Ф.В. Бас-
син), поведение дафний отнюдь не похоже на «поведение» корней растений 123 .
Эти опыты были поставлены следующим образом.
Был взят небольшой плоский аквариум, освещающийся только с одной стороны. В сере-
дине аквариума была укреплена изогнутая под прямым углом стеклянная трубка так, что одно
121 Павлов И.П. Полн. собр. трудов. М.; Л., 1949. Т. III. С. 415. 122 См.: Леб Ж. Вынужденные движения и тропизмы. М., 1924. 123 Blees G.H.T. PhV tropisme et experiences chez la Daphnie // Archives Neerlandaise de Physiologic de Homme et des Animaux.
V. III.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 137 из ее колен шло горизонтально под водой, а другое колено поднималось вертикально, выходя
своим концом над поверхностью воды (рис. 20).
Рис. 20. Установка для опытов с дафниями (по Блеесу)
В начале опытов горизонтальное колено было направлено к освещенной стенке аквари-
ума, то есть навстречу к источнику света (положение, изображенное на рис. 20).
Дафнию брали пипеткой и помещали в трубку; она быстро опускалась по ее вертикальной
части к точке изгиба и начинала двигаться уже по горизонтальному ее колену, направленному к
свету. Выйдя затем из трубки, они далее свободно подплывала к освещенной стенке аквариума.
Ее поведение, таким образом, оставалось строго подчиненным направлению действия света.
В следующих опытах трубка поворачивалась на 45° в сторону от линии распространения
света (положение на рис. 20, обозначенное пунктиром).
В этих условиях дафния по-прежнему выходила из трубки, хотя и более медленно.
Этот факт также легко объяснить с точки зрения теории тропизмов. Можно предполо-
жить, что мы имеем здесь сложение двух направляющих, влияния света и влияния прегражда-
ющей прямое движение стенки трубки, повернутой теперь несколько в сторону. Сложение этих
двух направляющих и находит свое выражение в замедленном движении дафнии через трубку.
Однако повторение этих опытов показало, что прохождение дафнии по трубке происходит все
скорее, пока, наконец, ее скорость не приближается к времени, требуемому для прохождения
трубки, обращенной прямо к свету. Следовательно, у дафнии наблюдается известное упраж-
нение, то есть ее поведение постепенно приспосабливается к данным условиям.
В следующих опытах трубка была повернута на 90°, затем на 130° и, наконец, на 180°.
При всех этих положениях трубки дафния также постепенно научилась достаточно быстро
выходить из нее, хотя в последних двух случаях ей приходилось двигаться уже от света в сто-
рону, противоположную знаку ее тропизма (рис. 21).
Этот факт может тоже показаться на первый взгляд не противоречащим «вынужденно-
сти» фототропизма дафнии; можно предположить, что под влиянием каких-то неизвестных
нам условий положительный фототропизм дафний превратился в фототропизм отрицатель-
ный. Такое предположение, однако, опровергается тем, что после выхода из трубки дафнии
снова направляются к свету.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 138
Рис. 21. Изменчивость поведения дафнии: I – опыты Блееса (Blees. 1919); II – опыты
Леонтьева, Бассина и Соломаха (1933—1934)
Итак, как это вытекает из приведенных фактов, поведение дафний вовсе не сводится к
машинообразным вынужденным движениям – тропизмам. Тропизмы животных – это не эле-
менты механического в целом поведения, а механизмы элементарных процессов поведения,
поведения всегда пластичного и способного перестраиваться в соответствии с изменяющимися
условиями среды.
Другое понятие, с которым связано в психологии представление о врожденном, строго
фиксированном поведении животных, – это понятие инстинкта. Существуют различные
взгляды на то, что такое инстинкт. Наибольшим распространением пользуется понимание
инстинктивного поведения как поведения наследственного и не требующего никакого науче-
ния, которое совершается под влиянием определенных раздражителей и раз навсегда опреде-
ленным образом, совершенно одинаково у всех представителей данного вида животных. Оно
является поэтому «слепым», не учитывающим особенностей внешних условий жизни отдель-
ного животного и способным изменяться только в длительном процессе биологической эволю-
ции. Такого понимания инстинкта придерживался, например, известный естествоиспытатель
Фабр 124 .
Действительно, у большинства более высокоразвитых животных мы можем достаточно
четко выделить, с одной стороны, такие процессы, которые являются проявлением сложивше-
гося в истории вида, наследственно закрепленного поведения (например, врожденное «уме-
ние» некоторых насекомых строить соты), а с другой стороны, такие процессы поведения, кото-
рые возникают в ходе «научения» животных (например, пчелы научаются правильно выбирать
кормушки с сиропом, отмеченные изображением определенной фигуры).
Однако, как показывают данные многочисленных исследований, даже на низших сту-
пенях развития животных противопоставление видового и индивидуально вырабатываемого
поведения невозможно. Поведение животных – это, конечно, и видовое поведение, но оно
является вместе с тем весьма пластичным.
Итак, строго фиксированное инстинктивное поведение вовсе не составляет начальной
ступени в развитии деятельности животных. Это во-первых.
Во-вторых, и на более высоких ступенях развития деятельности животных не существует
такого инстинктивного поведения, которое не изменялось бы под влиянием индивидуальных
условий жизни животного. Значит, строго говоря, поведения, раз навсегда фиксированного,
идущего только по готовому шаблону, заложенному наперед в самом животном, вообще не
существует. Представление о таком поведении животных является продуктом недостаточно
124 Fabre J.H. Souvenirs entomologiques. Paris, 1910.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 139 углубленного анализа фактов. Вот пример одного из экспериментов, проведенного Фабром,
который затем был уточнен.
Чтобы показать, что инстинктивное поведение отвечает только строго определенным
условиям жизни данного вида и не способно приспосабливаться к новым, необычным усло-
виям, Фабр поставил следующий опыт с одиночно живущими пчелами. Эти пчелы при своем
первом выходе из гнезда прогрызают прочную массу, которой оно запечатано.
Одну группу гнезд Фабр закрыл бумагой так, что она непосредственно прилегала к
самому гнезду, а другую группу гнезд он закрыл сделанным из такой же точно бумаги кону-
сом, стенки которого несколько отстояли от гнезда. Оказалось, что пчелы, которые вывелись
в первой группе гнезд, прогрызли закрывающую их стенку гнезда, а вместе с ней и бумагу
и вышли на свободу. Пчелы же, которые вывелись из гнезд второй группы, также прогрызли
прочную стенку гнезда, но прогрызть затем стенку бумажного конуса, отделенную от гнезда
некоторым пространством, они не могли и оказались, таким образом, обреченными на гибель.
Из этого эксперимента Фабр делал тот вывод, что насекомое может лишь несколько продол-
жить инстинктивный акт прогрызания при выходе из гнезда, но возобновить его в связи с обна-
ружившейся второй преградой оно не в состоянии, как бы ничтожна ни была эта преграда, то
есть что инстинктивное поведение может выполняться только по заранее выработанной шаб-
лонной последовательности, совершенно слепо.
Этот эксперимент Фабра, однако, неубедителен. Поведение пчел в созданных Фабром
условиях было недостаточно им проанализировано. В дальнейшем было выяснено, что во вто-
ром случае пчелы оказываются в ловушке не потому, что они не могут приспособить сво-
его поведения ко второй, необычной в нормальных условиях существования преграде (вторая
бумажная стенка вокруг гнезда), а просто потому, что в силу устройства своих челюстей они
не в состоянии захватить гладкую поверхность бумаги, хотя и пытаются это сделать. Другие
опыты показали, что если против выхода из гнезда поместить стеклянную трубку, закрытую с
противоположного конца глиной, то насекомое, после того как оно прогрызло стенку гнезда,
проходит вдоль трубки и, натолкнувшись на вторую преграду (пробку из глины), прогрызает
ее. Следовательно, акт прогрызания у пчел может в случае надобности возобновляться и, зна-
чит, их инстинктивное поведение не является полностью подчиненным заранее предустанов-
ленной последовательности составляющих его актов.
Таким образом, детальное изучение видового врожденного поведения (у одиночных ос,
пауков, раков, рыб и других животных) показывает, что оно отнюдь не состоит из неизме-
няющихся, наследственно закрепленных цепей движений, отдельные звенья которых автома-
тически следуют друг за другом, но что каждое из этих звеньев вызывается определенными
чувственными сигналами, вследствие чего поведение в целом всегда регулируется данными
наличными условиями и может значительно видоизменяться 125 .
Еще более очевидным является тот факт, что и так называемое индивидуальное поведе-
ние животных в свою очередь всегда формируется на основе видового, инстинктивного поведе-
ния и иначе возникнуть не может. Значит, подобно тому как не существует поведения, полно-
стью осуществляемого врожденными, не изменяющимися под влиянием внешних воздействий
движениями, так не существует и никаких навыков или условных рефлексов, не зависящих
от врожденных моментов. Поэтому оба эти вида поведения отнюдь не должны противопо-
ставляться друг другу. Можно утверждать лишь, что у одних животных большую роль играют
врожденные механизмы, а у других – механизмы индивидуального опыта. Но и это различие
не отражает действительной стадиальности развития психики в животном мире. Оно скорее
указывает на особенности, характеризующие разные линии эволюции животных. Так, напри-
125 Rabaud Е. La biologie des insectes et J.H. Fabre // J. de Psychol. 1924. № 8.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 140 мер, врожденное поведение наиболее ясно проявляется у насекомых, которые, как известно,
располагаются по одной из боковых ветвей эволюции.
Итак, различие в типе механизмов, осуществляющих приспособление животных к изме-
нениям среды, не может служить единственным критерием развития их психики. Существен-
ным является не только то, каким преимущественно путем изменяется деятельность живот-
ных, но прежде всего то, каково само ее содержание и внутреннее строение и каковы те формы
отражения действительности, которые с ней закономерно связаны.
2. Стадия перцептивной психики
Следующая за стадией элементарной сенсорной психики, вторая стадия развития может
быть названа стадией перцептивной психики. Она характеризуется способностью отражения
внешней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных ощущений,
вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей.
Переход к этой стадии развития психики связан с изменением строения деятельности
животных, которое подготовляется еще на предшествующей стадии.
Это изменение в строении деятельности заключается в том, что уже наметившееся
раньше содержание ее, объективно относящееся не к самому предмету, на который направлена
деятельность животного, но к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде,
теперь выделяется. Это содержание уже не связывается с тем, что побуждает деятельность в
целом, но отвечает специальным воздействиям, которые его вызывают.
Так, например, если млекопитающее животное отделить от пищи преградой, то оно,
конечно, будет обходить ее. Значит, как и в описанном выше поведении рыбы в условиях
перегороженного аквариума, в деятельности этого животного мы можем выделить некоторое
содержание, объективно относящееся не к самой пище, на которую она направлена, но к пре-
граде, представляющей одно из тех внешних условий, в которых протекает данная деятель-
ность. Однако между описанной деятельностью рыб и млекопитающих животных существует
большое различие. Оно выражается в том, что, в то время как у рыб при последующем убира-
нии преграды это содержание деятельности (обходные движения) сохраняется и исчезает лишь
постепенно, высшие животные в этом случае обычно направляются прямо к пище. Значит,
воздействие, на которое направлена деятельность этих животных, уже не сливается у них с
воздействием со стороны преграды, оба выступают для них раздельно друг от друга. От пер-
вого зависят направление и конечный результат деятельности, от второго – то, как она осу-
ществляется, то есть способ ее осуществления, например путем обхода препятствия. Этот осо-
бый состав или сторону деятельности, отвечающую условиям, в которых дан побуждающий ее
предмет, мы будем называть операцией.
Именно выделение в деятельности операций и указывает на то, что воздействующие
на животного свойства, прежде как бы рядоположенные для него, начинают разделяться по
группам: с одной стороны, выступают взаимосвязанные свойства, характеризующие тот пред-
мет, на который направлена деятельность, а с другой стороны, выступают свойства предме-
тов, определяющих самый способ деятельности, то есть операцию. Если на стадии элементар-
ной сенсорной психики дифференциация воздействующих свойств была связана с простым их
объединением вокруг доминирующего раздражителя, то теперь впервые возникают процессы
интеграции воздействующих свойств в единый целостный образ, их объединение как свойства
одной и той же вещи. Окружающая действительность отражается теперь животным в форме
более или менее расчлененных образов отдельных вещей.
На разных уровнях стадии перцептивной психики стоит большинство существующих
ныне позвоночных животных. Переход к этой стадии, по-видимому, связан с переходом позво-
ночных к наземному образу жизни.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 141 Возникновение и развитие у животных перцептивной психики обусловлено рядом суще-
ственных анатомо-физиологических изменений. Главнейшее из них заключается в развитии и
изменении роли дистантных (действующих на расстоянии) органов чувств, в первую очередь
зрения. Их развитие выражается в том, что меняется как их значение в общей системе деятель-
ности, так и форма их анатомических взаимосвязей с центральным нервным аппаратом. Если
на предшествующей стадии развития дифференциация органов чувств приводила к выделе-
нию среди них доминирующих органов, то у позвоночных животных ведущие органы все более
становятся органами, интегрирующими внешние воздействия. Это оказывается возможным
благодаря одновременно происходящей перестройке центральной нервной системы с образо-
ванием переднего мозга, а затем и мозговой коры (впервые у рептилий). Первоначально (у рыб,
амфибий, рептилий) передний мозг является чисто обонятельной формацией, составляя как
бы продолжение их центрального обонятельного аппарата. В дальнейшем процессе развития
у млекопитающих удельный вес обонятельных центров в мозговой коре резко уменьшается за
счет представительства других органов чувств. Это ясно видно, если сравнить между собой
место, занимаемое обонятельной корой, например, у ежа (рис. 22) и обезьяны (рис. 23).
Рис. 22. Обонятельная область коры у ежа
Рис. 23. Обонятельная область коры у низшей обезьяны
Наоборот, зрение, процесс «кортикализации» которого происходит начиная с рептилий,
занимает в коре относительно все большее место (рис. 25). У птиц глаза становятся главным
рецептором (рис. 24). Зрение играет основную роль также у многих высших млекопитающих.
Одновременно развиваются и органы внешних движений – эти «естественные орудия»
животных, позволяющие осуществлять сложные операции, требуемые жизнью в условиях
наземной среды (бег, лазание, преследование добычи, преодоление препятствий и т.п.). Дви-
гательные функции животных так же все более кортикализуются (переходят в кору головного
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 142 мозга), так что полное развитие операций у животных происходит уже в связи с развитием
коры.
Рис. 24. Мозг птицы
Рис. 25. Постепенное перемещение зрительных центров в кору у позвоночных животных
(по Монакову): а – зрительные пути и зрительные центры мозга лягушки; б – то же у пресмы-
кающегося; в – у млекопитающего; 1 – передний мозг; 2 – промежуточный мозг; 3 – средний
мозг;4 – малый мозг; 5 – продолговатый мозг; 6 – глаз
Таким образом, если у низших позвоночных их деятельность еще связана преимуще-
ственно с нижележащими центрами (подкорковые ганглии), то в дальнейшем она становится
все более зависящей от коры, изменения в строении которой и отражают собой все последую-
щее ее развитие.
Выделение операций, характеризующее стадию перцептивной психики, дает начало раз-
витию новой формы закрепления опыта животных, закреплению в форме двигательных навы-
ков, в узком смысле этого термина.
Иногда навыком называют любые связи, возникающие в индивидуальном опыте. Однако
при таком расширенном понимании навыка это понятие становится весьма расплывчатым,
охватывающим огромный круг совершенно различных процессов, начиная от изменения реак-
ций инфузорий и кончая сложными действиями человека. В противоположность такому ничем
не оправданному расширению понятия навыка мы будем называть навыками лишь закреплен-
ные операции.
Это определение навыка совпадает с пониманием навыков, впервые выдвинутым у нас
В.П. Протопоповым, который экспериментально показал, что двигательные навыки у живот-
ных формируются из двигательных элементов преодоления преграды, что содержание навыков
определяется характером самой преграды, стимул же (то есть основное побуждающее воздей-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 143 ствие) влияет на навык только динамически (на быстроту и прочность закрепления навыка) и
на его содержании не отражается 126 .
Двигательные элементы, входящие в состав навыков животных, могут иметь различный
характер: это могут быть как движения видовые, врожденные, так и движения, приобретенные
в предшествующем опыте; наконец, это могут быть движения, закрепленные в процессе тех
случайных двигательных проб, которые совершает животное в процессе формирования дан-
ного навыка.
Ясно выраженные навыки в собственном смысле наблюдаются впервые лишь у живот-
ных, имеющих кору головного мозга. Поэтому физиологической основой образования навыков
следует считать механизм образования и закрепления систем именно кортикальных условных
нервных связей.
При переходе к стадии перцептивной психики качественно изменяется также и сенсорная
форма закрепления опыта. У животных впервые возникают чувственные представления.
Вопрос о существовании у животных представлений до сих пор служит предметом спо-
ров. Однако огромное число фактов убедительно свидетельствует о том, что животные имеют
представления.
Начало систематическому экспериментальному изучению этого вопроса положили
опыты Тинклпоу 127 . Этот исследователь прятал на глазах у животного (обезьяны) фрукты за
глухую перегородку, а затем незаметно подменял их капустой, обладающей значительно мень-
шей привлекательностью. После этого животное направлялось за перегородку; найдя там капу-
сту, оно тем не менее продолжало искать прежде виденные им фрукты.
Сходные опыты с лисой были проведены у нас Н.Ю. Войтонисом. Они дали те же резуль-
таты 128 .
В этой связи большой интерес представляют наблюдения над собакой, описанные И.С.
Беритовым 129 . В его экспериментах с условными рефлексами собака раньше укладывалась на
определенное место, а затем ей давали условный сигнал, в ответ на который она бежала к
одновременно открывающейся кормушке и получала пищу. В ходе этих экспериментов был
произведен следующий опыт: прежде чем ввести собаку в лабораторию, с ней проходили в
отдаленный конец коридора и показывали лежавшую там пищу, не позволяя, однако, взять
ее. Затем ее приводили обратно в лабораторию и давали условный сигнал, но когда собака
подбегала к кормушке, то пищи она не получала. Оказалось, что при этих условиях собака не
возвращалась, как обычно, обратно на свое место, а выбегала в коридор и направлялась к тому
месту, где она прежде видела пищу.
Более специальный характер носят опыты с собаками Бойтендейка и Фишеля. Им удалось
экспериментально показать, что в противоположность более низкоорганизованным позвоноч-
ным (рыбам) собака при реакциях на прежде воспринятую ситуацию (спрятанную перед этим
у нее на виду приманку) ориентируется на самую вещь, которая была ей показана.
Таким образом, вместе с изменением строения деятельности животных и соответству-
ющим изменением формы отражения ими действительности происходит перестройка также
и функции памяти. Прежде, на стадии элементарной сенсорной психики, эта функция выра-
жалась в двигательной сфере животных в форме изменения под влиянием внешних воздей-
ствий движений, связанных с побуждающим животное воздействием, а в сенсорной сфере –
в закреплении связи отдельных воздействий. Теперь, на этой более высокой стадии развития
126 См.: Протопопов В.П. Условные образования моторных навыков и их физиологическая характеристика. Харьков; Киев,
1935. 127 Tinklepaugh O.L. An Experimental Stady of Representative Factors in Monkeys // J. of Соmр. Psychol., 1928. Vol. VIII. № 3. 128 См.: ВойтонисН.Ю., Крекнина А.В. Материалы к сравнительно-психологическому изучению памяти // Инстинкты и
навыки. М., 1935. 129 См.: Беритов И.С. Рефлекс и поведение // Тр. биолог. сектора АН СССР (Грузинское отделение). Тбилиси, 1934. Т. 1.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 144 мнемическая функция выступает в моторной сфере в форме двигательных навыков, а в сен-
сорной сфере – в форме примитивной образной памяти.
Еще большие изменения претерпевают при переходе к перцептивной психике процессы
анализа и обобщения внешней среды, воздействующей на животных.
Уже на первых ступенях развития психики можно наблюдать процессы дифференциации
и объединения животными отдельных воздействий. Если, например, животное, прежде одина-
ково реагировавшее на два различных звука, поставить в такие условия, что только один из
этих звуков будет связан с биологически важным воздействием, то другой постепенно пере-
стает вызывать у него какую бы то ни было реакцию. Происходит дифференциация этих зву-
ков между собой; животное реагирует теперь избирательно. Наоборот, если с одним и тем же
биологически важным воздействием связать целый ряд разных звуков, то животное будет оди-
наково отзываться на любой из них – они приобретут для него одинаковый биологический
смысл. Происходит их примитивное обобщение. Таким образом, в пределах стадии элементар-
ной сенсорной психики наблюдаются процессы как дифференциации, так и обобщения живот-
ными отдельных воздействий, отдельных воздействующих свойств. При этом важно отметить,
что эти процессы определяются не абстрактно взятым соотношением воздействий, но зависят
от их роли в деятельности животного. Поэтому-то будут животные легко дифференцировать
между собой различные воздействия или нет и произойдет или не произойдет их обобщение,
зависит не столько от степени их объективного сходства, сколько от их конкретной биологиче-
ской роли. Так, например, пчелы легко дифференцируют формы, близкие к формам цветка, но
затрудняются в выделении даже ясно различающихся отвлеченных форм (треугольник, квад-
рат и т.д.).
Это положение сохраняет свою силу и на дальнейших этапах развития животного мира.
Собаки, например, реагируют даже на ничтожные по силе запахи животного происхождения,
но не реагируют на запах цветов, одеколона и т.п. (Пасси и Бине) 130 . Вообще если данный запах
приобретает для собаки биологический смысл, то она способна очень тонко различать его;
по данным специальных исследований собака различает в экспериментальных условиях запах
органических кислот в ничтожном растворе – 1:1 000 000.
Главное изменение в процессах дифференциации и обобщения при переходе к перцеп-
тивной психике выражается в том, что у животных возникают дифференциация и обобщение
образов вещей.
Проблема возникновения и развития обобщенного отражения вещей представляет собой
уже гораздо более сложный вопрос, на котором необходимо остановиться специально.
Образ вещи отнюдь не является простой суммой отдельных ощущений, механическим
продуктом многих одновременно воздействующих свойств, принадлежащих объективно раз-
ным вещам. Так, если мы имеем две какие-нибудь вещи А и В, обладающие свойствами а, б,
в, г и м, н, о, п, то для возникновения образа необходимо, чтобы эти отдельные воздейству-
ющие свойства выступили как образующие два различных единства ( А и В), то есть необхо-
димо, чтобы произошла дифференциация между ними именно в этом отношении. Это значит
также, что при повторении данных воздействий в ряду других прежде выделенное единство их
должно быть воспринято, как та же самая вещь. Однако при неизбежной изменчивости среды
и условий самого восприятия это возможно лишь в том случае, если возникший образ вещи
является обобщенным.
В описанных случаях мы наблюдаем двоякие взаимосвязанные процессы: процессы пере-
носа операции из одной конкретной ситуации в другую, объективно сходную с ней, и про-
цессы формирования обобщенного образа вещи. Возникая вместе с формированием опера-
ции по отношению к данной вещи и на ее основе, обобщенный образ этой вещи позволяет в
130 Henning H. Geruchversuche am Hung // Zeitsch fur Biol., 1921. Bd. 70.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 145 дальнейшем осуществиться переносу операции в новую ситуацию; в этом процессе благодаря
изменению предметных условий деятельности прежняя операция вступает в некоторое несо-
ответствие с ними и поэтому необходимо видоизменяется, перестраивается. Соответственно
перестраивается, уточняется и как бы вбирает в себя новое содержание также и обобщенный
образ данной вещи, что, в свою очередь, приводит к возможности дальнейшего переноса опе-
рации в новые предметные условия, требующие еще более полного и правильно обобщенного
отражения их животными.
Таким образом, восприятие здесь еще полностью включено во внешние двигательные
операции животного. Обобщение и дифференциация, синтез и анализ происходят в едином
процессе.
Развитие операций и обобщенного восприятия окружающей внешней действительности
находит свое выражение в дальнейшем усложнении коры
головного мозга. Происходит дальнейшая дифференциация интегративных полей, кото-
рые занимают в коре относительно все большее место (рис. 26).
Рис. 26. Кора головного мозга кролика, низшей обезьяны и человека. Горизонтальная
штриховка – проекционное поле; вертикальная штриховка – интегративные поля. Видно рез-
кое относительное увеличение площади незаштрихованных (интегративных) полей при пере-
ходе к более высоким ступеням развития (по Экономо; общий масштаб изображений мозга на
этой схеме не сохранен)
Функция этих высших интегративных полей и заключается, как это показывает само их
название, именно в интегрировании отдельных воздействий.
3. Стадия интеллекта
Психика большинства млекопитающих животных остается на стадии перцептивной пси-
хики, однако наиболее высокоорганизованные из них поднимаются еще на одну ступень раз-
вития.
Эту новую, высшую ступень обычно называют стадией интеллекта (или «ручного мыш-
ления»).
Конечно, интеллект животных – это совсем не то же самое, что разум человека; между
ними существует, как мы увидим, огромное качественное различие.
Стадия интеллекта характеризуется весьма сложной деятельностью и столь же сложными
формами отражения действительности. Поэтому, прежде чем говорить об условиях перехода
на стадию интеллекта, необходимо описать деятельность животных, стоящих на этой стадии
развития в ее внешнем выражении.
Интеллектуальное поведение наиболее высокоразвитых животных – человекоподобных
обезьян – было впервые систематически изучено в экспериментах, поставленных Кёлером.
Эти эксперименты были построены по следующей схеме.
Обезьяна (шимпанзе) помещалась в клетку. Вне клетки, на таком расстоянии от нее, что
рука обезьяны не могла непосредственно дотянуться, помещалась приманка (банан, апельсин
и др.). Внутри клетки лежала палка. Обезьяна, привлекаемая приманкой, могла приблизить
ее к себе только при одном условии: если она воспользуется палкой. Как же ведет себя обе-
зьяна в такой ситуации? Оказывается, что обезьяна прежде всего начинает с попыток схва-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 146 тить приманку непосредственно рукой. Эти попытки не приводят к успеху. Деятельность обе-
зьяны на некоторое время как бы угасает. Животное отвлекается от приманки, прекращает
свои попытки. Затем деятельность начинается вновь, но теперь она идет уже по другому пути.
Не пытаясь непосредственно схватить плод рукой, обезьяна берет палку, протягивает ее по
направлению к плоду, касается его, тянет палку назад, снова протягивает ее и снова тянет назад,
в результате чего плод приближается и обезьяна его схватывает. Задача решена.
По тому же принципу были построены и другие многочисленные задачи, которые ста-
вились перед человекоподобными обезьянами; для их решения также необходимо было при-
менить такой способ деятельности, который не мог сформироваться в ходе решения данной
задачи. Например, в вольере, где содержались животные, на верхней решетке подвешивались
бананы, непосредственно овладеть которыми обезьяна не могла. Вблизи ставился пустой ящик.
Единственно возможный способ достать в данной ситуации бананы заключается в том, чтобы
подтащить ящик к месту, над которым висит приманка, и воспользоваться им как подставкой.
Наблюдения показывают, что обезьяны и эту задачу решают без заметного предварительного
научения.
Итак, если на более низкой ступени развития операция формировалась медленно, путем
многочисленных проб, в процессе которых удачные движения постепенно закреплялись, дру-
гие же, лишние движения столь же постепенно затормаживались, отмирали, то в этом случае у
обезьяны мы наблюдаем раньше период полного неуспеха – множество попыток, не приводя-
щих к осуществлению деятельности, а затем как бы внезапное нахождение операции, которая
почти сразу приводит к успеху. Это первая характерная особенность интеллектуальной дея-
тельности животных.
Вторая характерная ее особенность заключается в том, что если опыт повторить еще раз,
то данная операция, несмотря на то что она была осуществлена только один раз, воспроизво-
дится, то есть обезьяна решает подобную задачу уже без всяких предварительных проб.
Третья особенность данной деятельности состоит в том, что найденное решение задачи
очень легко переносится обезьяной в другие условия, лишь сходные с теми, в которых впер-
вые возникло данное решение. Например, если обезьяна решила задачу приближения плода с
помощью палки, то оказывается, что если теперь ее лишить палки, то она легко использует вме-
сто нее какой-нибудь другой подходящий предмет. Если изменить положение плода по отно-
шению к клетке, если вообще несколько изменить ситуацию, то животное все же сразу находит
нужное решение. Решение, то есть операция, переносится в другую ситуацию и приспосабли-
вается к этой новой, несколько отличной от первой ситуации.
Среди многочисленных данных, добытых в экспериментальных исследованиях челове-
коподобных обезьян, следует отметить одну группу фактов, которые представляют некоторое
качественное своеобразие. Эти факты говорят о том, что человекоподобные обезьяны спо-
собны к объединению в единой деятельности двух различных операций.
Так, например, вне клетки, где находится животное, в некотором отдалении от нее кла-
дут приманку. Несколько ближе к клетке, но все же вне пределов досягаемости животного
находится длинная палка. Другая палка, более короткая, которой можно дотянуться до длин-
ной палки, но нельзя достать до приманки, положена в клетку. Значит, для того чтобы решить
задачу, обезьяна должна раньше взять более короткую палку, достать ею длинную палку, а
затем уже с помощью длинной палки пододвинуть к себе приманку (рис. 27).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 147
Рис. 27. Схема двухфазной задачи
Обычно обезьяны справляются с подобными «двухфазными» задачами без особого
труда. Итак, четвертая особенность интеллектуальной деятельности заключается в способно-
сти решения двухфазных задач.
Дальнейшие опыты других исследователей показали, что эти характерные черты сохра-
няются и в более сложном поведении человекообразных обезьян (Н.Н. Ладыгина-Котс, Э.Г.
Вацуро) 131 .
В качестве примера решения человекообразной обезьяной одной из наиболее сложных
задач может служить следующий опыт (рис. 28). В вольере, где жили обезьяны, ставился ящик,
который с одной стороны представлял собой решетчатую клетку, а с другой имел узкую про-
дольную щель. У задней стенки этого ящика клался плод, ясно видимый и через решетку перед-
ней его стенки, и через щель сзади. Расстояние приманки от решетки было таким, что рука
обезьяны не могла дотянуться до нее. Со стороны задней же стенки приманку нельзя было
достать, потому что рука обезьяны не пролезала через имеющуюся в ней щель. Вблизи задней
стенки клетки в землю вбивался прочный кол, к которому с помощью не очень длинной цепи
прикреплялась палка.
Решение этой задачи заключается в том, чтобы просунуть палку сквозь щель задней
стенки ящика и оттолкнуть ею плод к передней решетке, через которую он может быть взят
потом уже просто рукой.
Как же ведет себя животное в этой ситуации? Приблизившись к клетке и заметив плод,
обезьяна раньше пытается достать его через решетку. Затем она обходит ящик, смотрит на
плод через щель его задней стенки, пытается достать плод через щель с помощью палки, что
невозможно. Наконец, животное отталкивает плод палкой, просунутой в щель, от себя и делает
обходное движение, чтобы взять его со стороны решетки.
Рис. 28. Схема сложной задачи
131 См.: Ладыгина-Котс Н.Н. Исследование познавательных способностей шимпанзе. М., 1928.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 148 Как формируются все эти сложные операции, которые наблюдаются в описанных опытах?
Возникают ли они действительно внезапно, без всякой предварительной подготовки, как это
кажется по первому внешнему впечатлению, или же они складываются принципиально так же,
как и на предшествующей стадии развития, то есть путем постепенного, хотя и происходящего
во много раз быстрее, отбора и закрепления движений, приводящих к успеху?
На этот вопрос ясно отвечает один из опытов, описанных французскими исследовате-
лями. Он проводился так. Человекоподобная обезьяна помещалась в клетку. Снаружи у самой
решетки ставился небольшой ящик, имеющий выход со стороны, противоположной той, кото-
рая примыкала к решетке. Около ближайшей стенки ящика клался апельсин. Для того чтобы
достать апельсин в этих условиях, животное должно было выкатить его из ящика толчком от
себя. Но такой толчок мог быть делом случайности. Чтобы исключить эту возможность, иссле-
дователи применили следующий остроумный способ: они закрыли сверху этот ящик частой
сеткой. Ячейки сетки были такого размера, что обезьяна могла просунуть через них только
палец, а высота ящика была рассчитана так, что, просунув палец, обезьяна хотя и могла кос-
нуться апельсина, но не могла его сильно толкнуть. Каждое прикосновение могло поэтому
подвинуть плод только на несколько сантиметров вперед. Этим всякая случайность в решении
задачи была исключена. С другой стороны, этим была предоставлена возможность точно изу-
чить тот путь, который проделывает плод. Будет ли обезьяна двигать плод в любом направле-
нии, так что путь апельсина сложится из отдельных перемещений, которые случайно приведут
его к краю ящика, или же обезьяна поведет плод по кратчайшему пути к выходу из ящика, то
есть ее действия сложатся не из случайных движений, но из движений, определенным обра-
зом направленных? Лучший ответ на поставленный вопрос дало при этом само животное. Так
как процесс постепенного передвижения апельсина занимает много времени и, по-видимому,
утомляет животное, то оно уже на полпути в нетерпении делает промеривающее движение
рукой, то есть пытается достать плод, и, обнаружив невозможность это сделать, снова начи-
нает медленное выталкивание его, пока апельсин не оказывается в поле достижения его рукой
(Гюйом и Мейерсон) 132 .
Кёлер считал, что главный признак, который отделяет поведение этих животных от пове-
дения других представителей животного мира и который сближает его с поведением человека,
заключается именно в том, что операции формируются у них не постепенно, путем проб и
ошибок, но возникают внезапно, независимо от предшествующего опыта, как бы по догадке 133 .
Вторым, производным от первого признаком интеллектуального поведения он считал способ-
ность запоминания найденного решения «раз и навсегда» и его широкого переноса в другие,
сходные с начальными условия. Что же касается факта решения обезьянами двухфазных задач,
то Кёлер и идущие за ним авторы считают, что в его основе лежит сочетание обоих моментов:
«догадки» животного и переноса найденного прежде решения. Таким образом, этот факт ими
рассматривается как не имеющий принципиального значения.
С этой точки зрения, для того чтобы понять все своеобразие интеллектуальной деятель-
ности обезьян, достаточно объяснить главный факт – факт внезапного нахождения животным
способа решения первой исходной задачи.
Кёлер пытался объяснить этот факт тем, что человекоподобные обезьяны обладают спо-
собностью соотносить в восприятии отдельные выделяемые вещи друг с другом так, что они
воспринимаются как образующие единую «целостную ситуацию».
Само же это свойство восприятия – его структурность – является, по мысли Кёлера, лишь
частным случаем, выражающим общий «принцип структурности», якобы изначально лежащий
132 Gwillaume P, Meyerson J. Recherches sur l’usage de 1’instrument chez les singes // J. de Psychol., 1930. № 3—4. 133 См.: Кёлер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. M., 1930.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 149 не только в основе психики животных и человека и в основе их жизнедеятельности, но и в
основе всего физического мира.
С этой точки зрения, «принцип структурности» может служить объяснительным прин-
ципом, но сам далее необъясним и не требует объяснения. Разумеется, попытка раскрыть
сущность интеллекта исходя из этой идеалистической «гештальттеории» оказалась несостоя-
тельной. Совершенно ясно, что привлечение структурности восприятия для объяснения свое-
образия поведения высших животных является недостаточным. Ведь с точки зрения сторон-
ников «принципа структурности» структурное восприятие свойственно не только высшим
обезьянам. Оно свойственно и гораздо менее развитым животным; однако эти животные не
обнаруживают интеллектуального поведения.
Неудовлетворительным это объяснение оказалось и с другой стороны. Подчеркивая вне-
запность интеллектуального решения и изолируя этот факт от содержания опыта животного,
Кёлер не учел целый ряд обстоятельств, характеризующих поведение обезьян в естественных
условиях их жизни.
К. Бюлер, кажется, первым обратил внимание на то, что имеется нечто общее между при-
ближением плода к себе с помощью палки и привлечением к себе плода, растущего на дереве,
с помощью ветки. Далее было обращено внимание на то, что обходные пути, наблюдаемые у
человекообразных обезьян, тоже могут быть объяснены тем, что эти животные, живя в лесах
и переходя с одного дерева на другое, должны постоянно предварительно «примериваться»
к пути, так как иначе животное может оказаться в тупике того естественного лабиринта, кото-
рый образуется деревьями. Поэтому не случайно, что обезьяны обнаруживают развитую спо-
собность решения задач на «обходные пути» 134 .
В позднейших работах психологов и физиологов мысль о том, что объяснение интеллек-
туального поведения обезьян следует искать прежде всего в его связи с их обычным видовым
поведением в естественных условиях существования, стала высказываться еще более опреде-
ленно.
С этой точки зрения интеллектуальное «решение» представляет собой не что иное, как
применение в новых условиях филогенетически выработанного способа действия. Такой пере-
нос способа действия отличается от обычного переноса операций у других животных только
тем, что он происходит в более широких границах.
Итак, согласно этому пониманию интеллектуального поведения обезьян, главные его
признаки, выделенные Кёлером, должны быть соотнесены друг с другом в обратном порядке.
Не факт переноса найденного решения следует объяснять особым его характером (внезап-
ность), но, наоборот, сам факт внезапного решения экспериментальной задачи нужно понять
как результат способности этих животных к широкому переносу операций.
Такое понимание интеллектуального поведения обезьян хорошо согласуется с некото-
рыми фактами и обладает тем достоинством, что оно не противопоставляет интеллект живот-
ного его индивидуальному или видовому опыту, не отделяет интеллект от навыков. Однако это
понимание интеллектуального поведения встречается и с серьезными затруднениями. Прежде
всего ясно, что ни формирование операции, ни ее перенос в новые условия деятельности
не могут служить отличительными признаками поведения высших обезьян, так как оба этих
момента свойственны также животным, стоящим на более низкой стадии развития. Оба эти
момента мы наблюдаем, хотя в менее яркой форме, также и у многих других животных – у
млекопитающих, у птиц. Получается, что различие в деятельности и психике между этими
животными и человекоподобными обезьянами сводится к чисто количественному различию:
более медленное или более быстрое формирование операции, более узкие или более широкие
переносы. Но поведение человекоподобных обезьян отличается от поведения низших млеко-
134 См.: Бюлер К. Основы психического развития. М., 1924.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 150 питающих и в качественном отношении. Употребление средств и особый характер их опера-
ций достаточно ясно свидетельствуют об этом.
Далее, приведенное выше понимание интеллекта животных оставляет нераскрытым
самое главное, а именно то, что же представляет собой наблюдаемый у обезьян широкий пере-
нос действия и в чем заключается объяснение этого факта.
Чтобы ответить на эти вопросы, нужно еще раз поменять местами указанные Кёлером
особенности интеллектуального поведения животных и сделать исходным для анализа третий
характерный факт, не имеющий, по мнению Кёлера, принципиального значения, – способность
обезьян решать двухфазные задачи.
В двухфазных задачах особенно ясно обнаруживается двухфазность всякой интеллекту-
альной деятельности животного. Нужно раньше достать палку, потом достать плод. Нужно
раньше оттолкнуть плод от себя, а затем обойти клетку и достать его с противоположной
стороны. Само по себе доставание палки приводит к овладению палкой, а не привлекающим
животное плодом. Это – первая фаза. Вне связи со следующей фазой она лишена какого бы
то ни было биологического смысла. Это есть фаза подготовления. Вторая фаза – употребление
палки – является уже фазой осуществления деятельности в целом, направленной на удовле-
творение данной биологической потребности животного. Таким образом, если с этой точки
зрения подойти к решению обезьянами любой из тех задач, которые им давал Кёлер, то оказы-
вается, что каждая из них требует двухфазной деятельности: взять палку – приблизить к себе
плод, отойти от приманки – овладеть приманкой, перевернуть ящик – достать плод и т.д.
Каково же содержание обеих этих фаз деятельности обезьяны? Первая, подготовительная
фаза побуждается, очевидно, не самим предметом, на который она направлена, например не
самой палкой. Если обезьяна увидит палку в ситуации, которая требует не употребления палки,
а, например, обходного пути, то она, конечно, не будет пытаться взять ее. Значит, эта фаза
деятельности связана у обезьяны не с палкой, но с объективным отношением палки к плоду.
Реакция на это отношение и есть не что иное, как подготовление дальнейшей, второй фазы
деятельности – фазы осуществления.
Что же представляет собой эта вторая фаза? Она направлена уже на предмет, непо-
средственно побуждающий животное, и строится в зависимости от определенных объек-
тивно-предметных условий. Она включает, следовательно, в себя ту или иную операцию, кото-
рая становится достаточно прочным навыком.
Таким образом, при переходе к третьей, высшей стадии развития животных наблюдается
новое усложнение в строении деятельности. Прежде слитая в единый процесс деятельность
дифференцируется теперь на две фазы: фазу подготовления и фазу осуществления. Наличие
фазы подготовления и составляет характерную черту интеллектуального поведения. Интел-
лект возникает, следовательно, впервые там, где возникает процесс подготовления возможно-
сти осуществить ту или иную операцию или навык.
Существенным признаком двухфазной деятельности является то, что новые условия
вызывают у животного уже не просто пробующие движения, но пробы различных прежде выра-
ботавшихся способов, операций. Как, например, ведет себя курица, если ее гнать из-за заго-
родки? Пробуя выйти наружу, она слепо мечется из стороны в сторону, то есть просто увели-
чивает свою двигательную активность, пока, наконец, случайное движение не приведет ее к
успеху. Иначе ведут себя перед затруднением высшие животные. Они тоже делают пробы, но
это не пробы различных движений, а прежде всего пробы различных операций, способов дея-
тельности. Так, имея дело с запертым ящиком, обезьяна раньше пробует привычную операцию
нажимания на рычаг; когда это ей не удается, она пытается грызть угол ящика; потом приме-
няется новый способ: проникнуть в ящик через щель дверцы; затем следует попытка отгрызть
рычаг, которая сменяется попыткой выдернуть его рукой; наконец, когда и это не удается, она
применяет последний метод – пробует перевернуть ящик (Бойтендейк).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 151 Эта особенность поведения обезьян, которая заключается в том, что они могут решать
одну и ту же задачу многими способами, представляется нам важнейшим доказательством
того, что у них, как и у других животных, стоящих на той же стадии развития, операция пере-
стает быть неподвижно связанной с деятельностью, отвечающей определенной задаче, и для
своего переноса не требует, чтобы новая задача была непосредственно сходной с прежней.
Рассмотрим теперь интеллектуальную деятельность со стороны отражения животными
окружающей их действительности.
В своем внешнем выражении первая, основная, фаза интеллектуальной деятельности
направлена на подготовление второй ее фазы, то есть объективно определяется последующей
деятельностью самого животного. Значит ли это, однако, что животное имеет в виду свою
последующую операцию, что оно способно представить ее себе? Такое предположение явля-
ется ничем не обоснованным. Первая фаза отвечает объективному отношению между вещами.
Это отношение вещей и должно быть отражено животным. Значит, при переходе к интеллек-
туальной деятельности форма психического отражения животными в действительности изме-
няется лишь в том, что возникает отражение не только отдельных вещей, но и их отношений
(ситуаций).
Соответственно с этим меняется и характер переноса, а следовательно, и характер обоб-
щений животных. Теперь перенос операции является переносом не только по принципу сход-
ства вещей (например, преграды), с которыми была связана данная операция, но и по принципу
сходства отношений, связей вещей, которым она отвечает (например, ветка—плод). Живот-
ное обобщает теперь отношения и связи вещей. Эти обобщения животного, конечно, форми-
руются так же, как и обобщенное отражение им вещей, то есть в самом процессе деятельности.
Возникновение и развитие интеллекта животных имеет своей анатомофизиологической
основой дальнейшее развитие коры головного мозга и ее функций. Какие же основные изме-
нения в коре мы наблюдаем на высших ступенях развития животного мира? То новое, что
отличает мозг высших млекопитающих от мозга нижестоящих животных, – это относительно
гораздо большее место, занимаемое лобной корой, развитие которой происходит за счет диф-
ференциации ее префронтальных полей.
Как показывают экспериментальные исследования Джекобсона, экстирпация (удаление)
передней части лобных долей у высших обезьян, решавших до операции серию сложных задач,
приводит к тому, что у них становится невозможным решение именно двухфазных задач, в то
время как уже установившаяся операция доставания приманки с помощью палки полностью
сохраняется. Так как подобный эффект не создается экстирпацией никаких других полей коры
головного мозга, то можно полагать, что эти новые поля специфически связаны с осуществле-
нием животными двухфазной деятельности.
Исследование интеллекта высших обезьян показывает, что мышление человека имеет
свое реальное подготовление в мире животных, что и в этом отношении между человеком и его
животными предками не существует непроходимой пропасти. Однако, отмечая естественную
преемственность в развитии психики животных и человека, отнюдь не следует преувеличивать
их сходство, как это делают некоторые современные зоопсихологи, стремящиеся доказать сво-
ими опытами с обезьянами якобы извечность и природосообразность даже такого «интеллек-
туального поведения», как работа за плату и денежный обмен 135 .
Неправильными являются также и попытки резко противопоставлять интеллектуальное
поведение человекообразных обезьян поведению других высших млекопитающих. В настоя-
щее время мы располагаем многочисленными фактами, свидетельствующими о том, что двух-
фазная деятельность может быть обнаружена у многих высших животных, в том числе у собак,
135 Wolfe J.B. Effectiveness of Token Rewards for Chimpanzees // Соmр. Psychol. Monog. 1936. V XII.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 152 енотов и даже у кошек (правда, у последних, принадлежащих к животным-«поджидателям», –
лишь в очень своеобразном выражении).
Итак, интеллектуальное поведение, которое свойственно высшим млекопитающим и
которое достигает особенно высокого развития у человекообразных обезьян, представляет
собой ту верхнюю границу развития психики, за которой начинается история развития пси-
хики уже совсем другого, нового типа, свойственная только человеку, – история развития чело-
веческого сознания.
4. Общая характеристика психики животных
Предысторию человеческого сознания составляет, как мы видели, длительный и сложный
процесс развития психики животных.
Если окинуть единым взглядом путь, который проходит это развитие, то отчетливо
выступают его основные стадии и основные управляющие им закономерности.
Развитие психики животных происходит в процессе их биологической эволюции и под-
чинено общим законам этого процесса. Каждая новая ступень психологического развития
имеет в своей основе переход к новым внешним условиям существования животных и новый
шаг в усложнении их физической организации.
Так, приспособление к более сложной, вещно оформленной среде приводит к дифферен-
циации у животных простейшей нервной системы и специальных органов – органов чувстви-
тельности. На этой основе и возникает элементарная сенсорная психика – способность отра-
жения отдельных свойств среды.
В дальнейшем, с переходом животных к наземному образу жизни и вызванным этим
шагом развитием коры головного мозга, возникает психическое отражение животными целост-
ных вещей, возникает перцептивная психика.
Наконец, еще большее усложнение условий существования, приводящее к развитию еще
более совершенных органов восприятия и действия и еще более совершенного мозга, создает
у животных возможность чувственного восприятия ими объективных соотношений вещей в
виде предметных «ситуаций».
Мы видим, таким образом, что развитие психики определяется необходимостью приспо-
собления животных к среде и что психическое отражение является функцией соответствую-
щих органов, формирующихся у них в ходе этого приспособления. Нужно при этом особенно
подчеркнуть, что психическое отражение отнюдь не представляет собой только «чисто субъек-
тивное», побочное явление, не имеющее реального значения в жизни животных, в их борьбе за
существование. Напротив, как мы уже говорили, психика возникает и развивается у животных
именно потому, что иначе они не могли бы ориентироваться в среде.
Итак, развитие жизни приводит к такому изменению физической организации животных,
к возникновению у них таких органов – органов чувств, органов действия и нервной системы,
функцией которых является отражение окружающей их действительности. От чего же зависит
характер этой функции? Чем она определяется? Почему в одних условиях эта функция выра-
жается, например, в отражении отдельных свойств, а в других – в отражении целостных вещей?
Мы нашли, что это зависит от объективного строения деятельности животных, практи-
чески связывающей животное с окружающим его миром. Отвечая изменению условий суще-
ствования, деятельность животных меняет свое строение, свою, так сказать, «анатомию». Это
и создает необходимость такого изменения органов и их функций, которое приводит к воз-
никновению более высокой формы психического отражения. Коротко мы могли бы выразить
это так: каково объективное строение деятельности животного, такова и форма отражения им
действительности.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 153 При этом, однако, развитие психического отражения животными окружающей их внеш-
ней среды как бы отстает от развития их деятельности. Так, простейшая деятельность, опре-
деляемая объективными связями воздействующих свойств и соотносящая животное со слож-
ной вещно оформленной средой, обусловливает развитие элементарных ощущений, которые
отражают лишь отдельные воздействия. Более сложная деятельность позвоночных, определяе-
мая вещными соотношениями, ситуациями, связана с отражением целостных вещей. Наконец,
когда на стадии интеллекта в деятельности животных выделяется «фаза подготовления», объ-
ективно определяемая возможностями дальнейшей деятельности самого животного, то форма
психики характеризуется отражением вещных соотношений, вещных ситуаций.
Таким образом, развитие форм психического отражения является по отношению к раз-
витию строения деятельности животных как бы сдвинутым на одну ступень вниз, так что между
ними никогда не бывает прямого соответствия.
Точнее говоря, это соответствие может существовать лишь как момент, обозначающий
собой переход в развитии на следующую, высшую ступень. Уничтожение указанного несоот-
ветствия путем возникновения новой формы отражения раскрывает новые возможности дея-
тельности, которая приобретает еще более высокое строение, в результате чего вновь возни-
кает несоответствие и противоречие между ними, но теперь уже на новом уровне.
Итак, материальную основу сложного процесса развития психики животных составляет
формирование «естественных орудий» их деятельности – их органов и присущих этим органам
функций. Эволюция органов и соответствующих им функций мозга, происходящая внутри
каждой из стадий развития деятельности и психики животных, постепенно подготавливает воз-
можность перехода к новому, более высокому строению их деятельности в целом; возникаю-
щее же при этом переходе изменение общего строения деятельности животных, в свою очередь,
создает необходимость дальнейшей эволюции отдельных органов и функций, которая теперь
идет как бы уже в новом направлении. Это изменение как бы самого направления развития
отдельных функций при переходе к новому строению деятельности в новой форме отражения
действительности обнаруживается очень ясно.
Так, например, на стадии элементарной сенсорной психики функция памяти формиру-
ется, с одной стороны, в направлении закрепления связей отдельных воздействующих свойств,
с другой – как функция закрепления простейших двигательных связей. Эта же функция мозга
на стадии
перцептивной психики развивается в форме памяти на вещи, а с другой стороны, в форме
развития способности к образованию двигательных навыков. Наконец, на стадии интеллекта ее
эволюция идет еще в одном, новом направлении – в направлении развития памяти на сложные
соотношения, на ситуации. Подобные же качественные изменения наблюдаются и в развитии
других отдельных функций.
Рассматривая развитие психики животных, мы подчеркивали прежде всего те различия,
которые существуют между ее формами. Теперь нам необходимо выделить то общее, что харак-
теризует эти различные формы и что делает деятельность животных и их психику качественно
отличными от человеческой деятельности и от человеческого сознания.
Первое отличие всякой деятельности животных от деятельности человека состоит в том,
что она является деятельностью инстинктивно-биологической 136 . Иначе говоря, деятельность
животного может осуществляться лишь по отношению к предмету жизненной, биологической
потребности или по отношению к воздействующим свойствам, вещам и их соотношениям
(ситуациям), которые для животного приобретают смысл того, с чем связано удовлетворение
определенной биологической потребности. Поэтому всякое изменение деятельности живот-
136 Здесь и ниже термин «инстинктивный» употребляется нами в самом широком его значении – как непосредственно
природный.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 154 ного выражает собой изменение фактического воздействия, побуждающего данную деятель-
ность, а не самого жизненного отношения, которое ею осуществляется. Так, например, в обыч-
ных опытах с образованием условного рефлекса у животного, конечно, не возникает никакого
нового отношения; у него не появляется никакой новой потребности, и если оно отвечает
теперь на условный сигнал, то лишь в силу того, что теперь этот сигнал действует на него так
же, как безусловный раздражитель. Если вообще проанализировать любую из многообразных
деятельностей животного, то всегда можно установить определенное биологическое отноше-
ние, которое она осуществляет, и, следовательно, найти лежащую в ее основе биологическую
потребность.
Итак, деятельность животных всегда остается в пределах их инстинктивных, биологиче-
ских отношений к природе. Это общий закон деятельности животных.
В связи с этим и возможности психического отражения животными окружающей их дей-
ствительности также являются принципиально ограниченными. В силу того, что животное
вступает во взаимодействие с многообразными, воздействующими на него предметами среды,
перенося на них свои биологические отношения, они отражаются им лишь теми своими сто-
ронами и свойствами, которые связаны с осуществлением этих отношений.
Так, если в сознании человека, например, фигура треугольника выступает безотноси-
тельно к наличному отношению к ней и характеризуется прежде всего объективно – количе-
ством углов и т.д., то для животного, способного различать формы, эта фигура выделяется
лишь в меру биологического смысла, который она имеет. При этом форма, выделившаяся для
животного из ряда других, будет отражаться им неотделимо от соответствующего биологиче-
ского его отношения. Поэтому если у животного не существует инстинктивного отношения к
данной вещи или к данному воздействующему свойству и данная вещь не стоит в связи с осу-
ществлением этого отношения, то в этом случае и сама вещь как бы не существует для живот-
ного. Оно обнаруживает в своей деятельности безразличие к данным воздействиям, которые
хотя и могут быть предметом его восприятия, однако никогда при этих условиях не стано-
вятся им.
Именно этим объясняется ограниченность воспринимаемого животными мира узкими
рамками их инстинктивных отношений. Таким образом, в противоположность человеку у
животных не существует устойчивого объективнопредметного отражения действительности.
Поясним это примером (рис. 29). Так, если у рака-отшельника отобрать актинию, кото-
рую он обычно носит на своей раковине, то при встрече с актинией он водружает ее на раковину
(верхняя пара рисунков). Если же он лишился своей раковины, то он воспринимает актинию
как возможную защиту абдоменальной части своего тела, лишенной, как известно, панциря, и
пытается влезть в нее (средняя пара рисунков). Наконец, если рак голоден, то актиния еще раз
меняет для него свой биологический смысл, и он попросту съедает ее (нижние рисунки) 137 .
С другой стороны, если для животного всякий предмет окружающей действительности
всегда выступает неотделимо от его инстинктивной потребности, то понятно, что и само отно-
шение к нему животного никогда не существует для него как таковое, само по себе, в отделен-
ности от предмета. Это также составляет противоположность тому, что характеризует созна-
ние человека. Когда человек вступает в то или иное отношение к вещи, то он отличает, с одной
стороны, объективный предмет своего отношения, а с другой – само свое отношение к нему.
Такого именно разделения и не существует у животных. «…Животное, – говорит Маркс, – не
“относится” ни к чему и вообще не “относится”» 138 .
137 Uexkull J, v. Kriszat G. Streifzuge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Berlin, 1934. S. 55. 138 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 29.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 155
Рис. 29. Рак-отшельник и актиния (по Икскюллю и Крисзату)
Наконец, мы должны отметить и еще одну существенную черту психики животных, каче-
ственно отличающую ее от человеческого сознания. Эта черта состоит в том, что отношения
животных к себе подобным принципиально таковы же, как и их отношения к другим внешним
объектам, то есть тоже принадлежат исключительно к кругу их инстинктивных биологических
отношений. Это стоит в связи с тем фактом, что у животных не существует общества. Мы
можем наблюдать деятельность нескольких, иногда многих животных вместе, но мы никогда не
наблюдаем у них деятельности совместной, совместной в том значении этого слова, в каком мы
употребляем его, говоря о деятельности людей. Например, специальные наблюдения над мура-
вьями, перетаскивающими вместе относительно крупный предмет – какую-нибудь веточку или
большое насекомое, показывают, что общий конечный путь, который проделывает их ноша,
является не результатом совместных организованных действий этих животных, но представ-
ляет собой результат механического сложения усилий отдельных муравьев, из которых каж-
дый действует так, как если бы он нес данный предмет самостоятельно. Столь же ясно это
видно и у наиболее высокоорганизованных животных, а именно у человекообразных обезьян.
Если сразу перед несколькими обезьянами поставить задачу, требующую положить ящик на
ящик, для того чтобы влезть на них и этим способом достать высоко подвешенный банан, то,
как показывает наблюдение, каждое из животных действует, не считаясь с другими. Поэтому
при таком «совместном» действии нередко возникает борьба за ящики, столкновения и драки
между животными, так что в результате «постройка» так и остается невозведенной, несмотря
на то что каждая обезьяна в отдельности умеет, хотя и не очень ловко, нагромождать один
ящик на другой и взбираться по ним вверх.
Вопреки этим фактам некоторые авторы считают, что у ряда животных якобы суще-
ствует разделение труда. При этом указывают обычно на общеизвестные примеры из жизни
пчел, муравьев и других «общественных» животных. В действительности, однако, во всех этих
случаях никакого настоящего разделения труда, конечно, не существует, как не существует и
самого труда – процесса, по самой природе своей общественного.
Хотя у некоторых животных отдельные особи и выполняют в сообществе разные функ-
ции, но в основе этого различия функций лежат непосредственно биологические факторы.
Последнее доказывается и строго определенным, фиксированным, характером самих функций
(например, «рабочие» пчелы строят соты и прочее, матка откладывает в них яички) и столь же
фиксированным характером их смены (например, последовательная смена функций у «рабо-
чих» пчел). Более сложный характер имеет разделение функций в сообществах высших живот-
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 156 ных, например в стаде обезьян, но и в этом случае оно определяется непосредственно биоло-
гическими причинами, а отнюдь не теми объективными условиями, которые складываются в
развитии самой деятельности данного животного сообщества.
Особенности взаимоотношений животных друг с другом определяют собой и особенно-
сти их «речи». Как известно, общение животных выражается нередко в том, что одно живот-
ное воздействует на других с помощью звуков голоса. Это и дало основание говорить о речи
животных. Указывают, например, на сигналы, подаваемые сторожевыми птицами другим пти-
цам стаи.
Имеем ли мы, однако, в этом случае процесс, похожий на речевое общение человека?
Некоторое внешнее сходство между ними, несомненно, существует. Внутренне же эти про-
цессы в корне различны. Человек выражает в своей речи некоторое объективное содержание и
отвечает на обращенную к нему речь не просто как на звук, устойчиво связанный с определен-
ным явлением, но именно на отраженную в речи реальность. Совсем другое мы имеем в случае
голосового общения животных. Легко показать, что животное, реагирующее на голос другого
животного, отвечает не на то, что объективно отражает данный голосовой сигнал, но отвечает
на самый этот сигнал, который приобрел для него определенный биологический смысл. Так,
например, если поймать цыпленка и насильно удерживать его, то он начинает биться и пищать;
его писк привлекает к себе наседку, которая устремляется по направлению к этому звуку и
отвечает на него своеобразным квохтанием. Такое голосовое поведение цыпленка и курицы
внешне похоже на речевое общение. Однако на самом деле этот процесс имеет совершенно
другую природу. Крик цыпленка является врожденной, инстинктивной (безусловно-рефлек-
торной) реакцией, принадлежащей к числу так называемых выразительных движений, кото-
рые не указывают и не означают никакого определенного предмета, действия или явления; они
связаны только с известным состоянием животного, вызываемым воздействием внешних или
внутренних раздражителей. В свою очередь, и поведение курицы является простым инстинк-
тивным ответом на крик цыпленка, который действует на нее как таковой – как раздражи-
тель, вызывающий определенную инстинктивную реакцию, а не как означающий что-то, то
есть отражающей то или иное явление объективной действительности. В этом можно легко
убедиться с помощью следующего эксперимента: если привязанного цыпленка, который про-
должает пищать, мы закроем толстым стеклянным колпаком, заглушающим звуки, то наседка,
отчетливо видя цыпленка, но уже не слыша более его криков, перестает обнаруживать по отно-
шению к нему какую бы то ни было активность; сам по себе вид бьющегося цыпленка остав-
ляет ее безучастной. Таким образом, курица реагирует не на то, что объективно значит крик
цыпленка, в данном случае на опасность, угрожающую цыпленку, но реагирует на звук крика
(рис. 30).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 157
Рис. 30. Наседка и цыпленок (по Икскюллю)
Принципиально таким же по своему характеру остается и голосовое поведение даже
у наиболее высокоразвитых животных, например, у человекообразных обезьян. Как показы-
вают, например, данные Иеркса и Лернеда, научить человекообразных обезьян настоящей речи
невозможно 139 .
Из того факта, что голосовое поведение животных является инстинктивным, однако, не
следует, что оно вовсе не связано с психическим отражением ими внешней объективной дей-
ствительности. Однако, как мы уже говорили, для животных предметы окружающей их дей-
ствительности неотделимы от самого отношения их к этим предметам. Поэтому и выразитель-
ное поведение животного никогда не относится к самому объективному предмету. Это ясно
139 Yerkes R.M., LearnedB.W. Chimpanzee Intelligence and its expression. Baltimore, 1925.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 158 видно из того, что та же самая голосовая реакция животного повторяется им не при одинако-
вом характере воздействующих предметов, но при одинаковом биологическом смысле данных
воздействий для животного, хотя бы воздействующие объективные предметы были при этом
совершенно различны. Так, например, у птиц, живущих стаями, существуют специфические
крики, предупреждающие стаю об опасности. Эти крики воспроизводятся птицей всякий раз,
когда она чем-нибудь напугана. При этом, однако, совершенно безразлично, что именно воз-
действует в данном случае на птицу: один и тот же крик сигнализирует и о появлении человека,
и о появлении хищного животного, и просто о каком-нибудь необычном шуме. Следовательно,
эти крики связаны с теми или иными явлениями действительности не по их объективно сход-
ным признакам, но лишь по сходству инстинктивного отношения к ним животного. Они отно-
сятся не к самим предметам действительности, но связаны с теми субъективными состояниями
животного, которые возникают в связи с этими предметами. Иначе говоря, упомянутые нами
крики животных лишены устойчивого объективного предметного значения.
Итак, общение животных и по своему содержанию, и по характеру осуществляющих его
конкретных процессов также полностью остается в пределах их инстинктивной деятельности.
Совсем иную форму психики, характеризующуюся совершенно другими чертами, пред-
ставляет собой психика человека – человеческое сознание.
Переход к человеческому сознанию, в основе которого лежит переход к человеческим
формам жизни, к человеческой общественной по своей природе трудовой деятельности, свя-
зан не только с изменением принципиального строения деятельности и возникновением новой
формы отражения действительности; психика человека не только освобождается от тех черт,
которые общи всем рассмотренным нами стадиям психического развития животных, и не
только приобретает качественно новые черты. Главное состоит в том, что с переходом к чело-
веку меняются и сами законы, управляющие развитием психики. Если на всем протяжении
животного мира теми общими законами, которым подчинялись законы развития психики,
были законы биологической эволюции, то с переходом к человеку развитие психики начинает
подчиняться законам общественно-исторического развития.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 159
2. Возникновение сознания человека
1. Условия возникновения сознания
Переход к сознанию представляет собой начало нового, высшего этапа развития психики.
Сознательное отражение в отличие от психического отражения, свойственного животным, –
это отражение предметной действительности в ее отделенности от наличных отношений к ней
субъекта, то есть отражение, выделяющее ее объективные устойчивые свойства.
В сознании образ действительности не сливается с переживанием субъекта: в сознании
отражаемое выступает как «предстоящее» субъекту. Это значит, что когда я сознаю, например,
эту книгу или даже только свою мысль о книге, то сама книга не сливается в моем сознании с
моим переживанием, относящимся к этой книге, сама мысль о книге – с моим переживанием
этой мысли.
Выделение в сознании человека отражаемой реальности как объективной имеет в каче-
стве другой своей стороны выделение мира внутренних переживаний и возможность развития
на этой почве самонаблюдения.
Задача, которая стоит перед нами, и заключается в том, чтобы проследить условия,
порождающие эту высшую форму психики – человеческое сознание.
Как известно, причиной, которая лежит в основе очеловечения животноподобных пред-
ков человека, является возникновение труда и образование на его основе человеческого обще-
ства. «…Труд, – говорит Энгельс,– создал самого человека» 140 . Труд создал и сознание чело-
века.
Возникновение и развитие труда, этого первого и основного условия существования
человека, привело к изменению и очеловечению его мозга, органов его внешней деятельности
и органов чувств. «Сначала труд, – так говорит об этом Энгельс, – а затем и вместе с ним чле-
нораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг
обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с
обезьяньим, далеко превосходит его по величине и совершенству» 141 . Главный орган трудовой
деятельности человека – его рука – могла достичь своего совершенства только благодаря раз-
витию самого труда. «Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым опера-
циям… человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла,
как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку
Паганини» 142 .
Если сравнивать между собой максимальные объемы черепа человеко образных обезьян
и черепа первобытного человека, то оказывается, что мозг последнего превышает мозг наибо-
лее высокоразвитых современных видов обезьян более чем в два раза (600 см 3 и 1400 см 3).
Еще резче выступает различие в величине мозга обезьян и человека, если мы сравним
его вес; разница здесь почти в 4 раза: вес мозга орангутана – 350 г, мозг человека весит 1400 г.
Мозг человека по сравнению с мозгом высших обезьян обладает и гораздо более слож-
ным, гораздо более развитым строением.
Уже у неандертальского человека, как показывают слепки, сделанные с внутренней
поверхности черепа, ясно выделяются в коре новые, не вполне дифференцированные у чело-
векообразных обезьян поля, которые затем у современного человека достигают своего полного
140 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 486. 141 Там же. С. 490. 142 Там же. С. 488.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 160 развития. Таковы, например, поля, обозначаемые (по Бродману) цифрами 44, 45, 46, – в лоб-
ной доле коры, поля 39 и 40 – в теменной ее доле, 41 и 42 – в височной доле (рис. 31).
Рис. 31. Ареальная карта мозга (по Бродману)
Очень ярко видно, как отражаются в строении коры мозга новые, специфически челове-
ческие черты при исследовании так называемого проекционного двигательного поля (на рис.
31 оно обозначено цифрой 4). Если осторожно раздражать электрическим током различные
точки этого поля, то по вызываемому раздражением сокращению различных мышечных групп
можно точно представить себе, какое место занимает в нем проекция того или иного органа.
Пенфильд выразил итог этих опытов в виде схематического и, конечно, условного рисунка,
который мы здесь приводим (рис. 32). Из этого рисунка, выполненного в определенном мас-
штабе, видно, какую относительно большую поверхность занимает в человеческом мозге про-
екция таких органов движения, как рука (кисть) и особенно органы звуковой речи (мышцы
рта, языка, органы гортани), функции которых развивались особенно интенсивно в условиях
человеческого общества (труд, речевое общение).
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 161
Рис. 32. «Мозговой человек» Пенфильда. Схема
Совершенствовались под влиянием труда и в связи с развитием мозга также и органы
чувств человека. Как и органы внешней деятельности, они приобрели качественно новые осо-
бенности. Уточнилось чувство осязания; очеловечившийся глаз стал замечать в вещах больше,
чем глаза самой дальнозоркой птицы; развился слух, способный воспринимать тончайшие раз-
личия и сходства звуков человеческой членораздельной речи.
В свою очередь, развитие мозга и органов чувств оказывало обратное влияние на труд и
язык, «давая обоим все новые и новые толчки к дальнейшему развитию» 143 .
Создаваемые трудом отдельные анатомофизиологические изменения необходимо влекли
за собой в силу естественной взаимозависимости развития органов и изменение организма в
целом. Таким образом, возникновение и развитие труда привело к изменению всего физиче-
ского облика человека, к изменению всей его анатомо-физиологической организации.
143 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 490.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 162 Конечно, возникновение труда было подготовлено всем предшествующим ходом разви-
тия. Постепенный переход к вертикальной походке, зачатки которой отчетливо наблюдаются
даже у ныне существующих человекообразных обезьян, и формирование в связи с этим особо
подвижных, приспособленных для схватывания предметов передних конечностей, все более
освобождающихся от функции ходьбы, что объясняется тем образом жизни, который вели
животные предки человека – все это создавало физические предпосылки для возможности
производить сложные трудовые операции.
Подготавливался процесс труда и с другой стороны.
Появление труда было возможно только у таких животных, которые жили целыми груп-
пами и у которых существовали достаточно развитые формы совместной жизни, хотя эти
формы были, разумеется, еще очень далеки даже от самых примитивных форм человеческой,
общественной жизни. О том, насколько высоких ступеней развития могут достигать формы
совместной жизни у животных, свидетельствуют интереснейшие исследования Н.Ю. Войто-
ниса и Н.А. Тих, проведенные в Сухумском питомнике. Как показывают эти исследования, в
стаде обезьян существует уже сложившаяся система взаимоотношений и своеобразной иерар-
хии с соответственно весьма сложной системой общения. Вместе с тем эти исследования поз-
воляют лишний раз убедиться в том, что, несмотря на всю сложность внутренних отношений
в обезьяньем стаде, они все же ограничены непосредственно биологическими отношениями и
никогда не определяются объективно-предметным содержанием деятельности животных.
Наконец, существенной предпосылкой труда служило также наличие у высших предста-
вителей животного мира весьма развитых, как мы видели, форм психического отражения дей-
ствительности.
Все эти моменты и составили в своей совокупности те главные условия, благодаря кото-
рым в ходе дальнейшей эволюции могли возникнуть труд и человеческое, основанное на труде
общество.
Что же представляет собой та специфически человеческая деятельность, которая назы-
вается трудом?
Труд – это процесс, связывающий человека с природой, процесс воздействия человека на
природу. «Труд,– говорит Маркс, – есть прежде всего процесс, совершающийся между челове-
ком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует,
регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он
сам противостоит как сила природы. Для того чтобы присвоить вещество природы в форме,
пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу есте-
ственные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на
внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он
развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти» 144 .
Для труда характерны прежде всего две следующие взаимосвязанные черты. Одна из них
– это употребление и изготовление орудий. «Труд, – говорит Энгельс, – начинается с изготов-
ления орудий» 145 .
Другая характерная черта процесса труда заключается в том, что он совершается в усло-
виях совместной, коллективной деятельности, так что человек вступает в этом процессе не
только в определенные отношения к природе, но и к другим людям – членам данного обще-
ства. Только через отношения к другим людям человек относится и к самой природе. Значит,
труд выступает с самого начала как процесс, опосредствованный орудием (в широком смысле)
и вместе с тем опосредствованный общественно.
144 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188—189. 145 Там же. Т. 20. С. 491.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 163 Употребление человеком орудий также имеет естественную историю своего подготовле-
ния. Уже у некоторых животных существуют, как мы знаем, зачатки орудийной деятельности в
форме употребления внешних средств, с помощью которых они осуществляют отдельные опе-
рации (например, употребление палки у человекообразных обезьян). Эти внешние средства
– «орудия» животных, однако, качественно отличны от истинных орудий человека – орудий
труда.
Различие между ними состоит вовсе не только в том, что животные употребляют свои
«орудия» в более редких случаях, чем первобытные люди. Их различие тем не менее может
сводиться к различиям только в их внешней форме. Действительное отличие человеческих
орудий от «орудий» животных мы можем вскрыть, лишь обратившись к объективному рас-
смотрению самой деятельности, в которую они включены.
Как бы ни была сложна «орудийная» деятельность животных, она никогда не имеет
характера общественного процесса, она не совершается коллективно и не определяет собой
отношений общения осуществляющих ее индивидов. Как бы, с другой стороны, ни было
сложно инстинктивное общение между собой индивидов, составляющих животное сообще-
ство, оно никогда не строится на основе их «производственной» деятельности, не зависит от
нее, ею не опосредствовано.
В противоположность этому человеческий труд является деятельностью изначально
общественной, основанной на сотрудничестве индивидов, предполагающем хотя бы зачаточ-
ное техническое разделение трудовых функций; труд, следовательно, есть процесс воздействия
на природу, связывающий между собой его участников, опосредствующий их общение. «В
производстве, – говорит Маркс, – люди вступают в отношение не только к природе. Они не
могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для вза-
имного обмена своей деятельностью. Чтобы производить, люди вступают в определенные связи
и отношения, и только в рамках этих общественных связей и отношений существует их отно-
шение к природе, имеет место производство» 146 .
Чтобы уяснить себе конкретное значение этого факта для развития человеческой пси-
хики, достаточно проанализировать то, как меняется строение деятельности, когда она совер-
шается в условиях коллективного труда.
Уже в самую раннюю пору развития человеческого общества неизбежно возникает раз-
деление прежде единого процесса деятельности между отдельными участками производства.
Первоначально это разделение имеет, по-видимому, случайный и непостоянный характер. В
ходе дальнейшего развития оно оформляется уже в виде примитивного технического разделе-
ния труда.
На долю одних индивидов выпадает теперь, например, поддержание огня и обработка
на нем пищи, на долю других – добывание самой пищи. Одни участники коллективной охоты
выполняют функцию преследования дичи, другие – функцию поджидания ее в засаде и напа-
дения.
Это ведет к решительному, коренному изменению самого строения деятельности инди-
видов – участников трудового процесса.
Выше мы видели, что всякая деятельность, осуществляющая непосредственно биоло-
гические, инстинктивные отношения животных к окружающей их природе, характеризуется
тем, что она всегда направлена на предметы биологической потребности и побуждается этими
предметами. У животных не существует деятельности, которая не отвечала бы той или дру-
гой прямой биологической потребности, которая не вызывалась бы воздействием, имеющим
для животного биологический смысл – смысл предмета, удовлетворяющего данную его потреб-
ность, и которая не была бы направлена своим последним звеном непосредственно на этот
146 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 441.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 164 предмет. У животных, как мы уже говорили, предмет их деятельности и ее биологический
мотив всегда слиты, всегда совпадают между собой.
Рассмотрим теперь с этой точки зрения принципиальное строение деятельности инди-
вида в условиях коллективного трудового процесса. Когда данный член коллектива осуществ-
ляет свою трудовую деятельность, то он также делает это для удовлетворения одной из своих
потребностей. Так, например, деятельность загонщика, участника первобытной коллективной
охоты, побуждается потребностью в пище или, может быть, потребностью в одежде, которой
служит для него шкура убитого животного. На что, однако, непосредственно направлена его
деятельность? Она может быть направлена, например, на то, чтобы спугнуть стадо животных и
направить его в сторону других охотников, скрывающихся в засаде. Это, собственно, и есть то,
что должно быть результатом деятельности данного человека. На этом деятельность данного
отдельного участника охоты прекращается. Остальное довершают другие участники охоты.
Понятно, что этот результат – спугивание дичи и т.д. – сам по себе не приводит и не может
привести к удовлетворению потребности загонщика в пище, шкуре животного и пр. То, на
что направлены данные процессы его деятельности, следовательно, не совпадает с тем, что их
побуждает, то есть не совпадает с мотивом его деятельности: то и другое здесь разделено между
собой. Такие процессы, предмет и мотив которых не совпадают между собой, мы будем назы-
вать действиями. Можно сказать, например, что деятельность загонщика – охота, спугивание
же дичи – его действие.
Как же возможно рождение действия, то есть разделение предмета деятельности и ее
мотива? Очевидно, оно становится возможным только в условиях совместного, коллективного
процесса воздействия на природу. Продукт этого процесса в целом, отвечающий потребно-
сти коллектива, приводит также к удовлетворению потребности и отдельного индивида, хотя
сам он может и не осуществлять тех конечных операций (например, прямого нападения на
добычу и ее умерщвления), которые уже непосредственно ведут к овладению предметом дан-
ной потребности. Генетически (то есть по своему происхождению) разделение предмета и
мотива индивидуальной деятельности есть результат происходящего вычленения из прежде
сложной и многофазной, но единой деятельности отдельных операций. Эти-то отдельные опе-
рации, исчерпывая теперь содержание данной деятельности индивида, и превращаются в само-
стоятельное для него действие, хотя по отношению к коллективному трудовому процессу в
целом они продолжают, конечно, оставаться лишь одним из частных его звеньев.
Естественными предпосылками этого вычленения отдельных операций и приобретения
ими в индивидуальной деятельности известной самостоятельности являются, по-видимому,
два следующих главных (хотя и не единственных) момента. Один из них – это нередко совмест-
ный характер инстинктивной деятельности и наличие примитивной «иерархии» отношений
между особями, наблюдаемой в сообществах высших животных, например у обезьян. Другой
важнейший момент – это выделение в деятельности животных, еще продолжающей сохранять
всю свою цельность, двух различных фаз – фазы подготовления и фазы осуществления, кото-
рые могут значительно отодвигаться друг от друга во времени. Так, например, опыты показы-
вают, что вынужденный перерыв деятельности на одной из ее фаз позволяет отсрочить даль-
нейшую реакцию животных лишь весьма незначительно, в то время как перерыв между фазами
дает у того же самого животного отсрочку, в десятки и даже сотни раз большую (опыты А.В.
Запорожца).
Однако, несмотря на наличие несомненной генетической связи между двухфазной интел-
лектуальной деятельностью высших животных и деятельностью отдельного человека, входя-
щей в коллективный трудовой процесс в качестве одного из его звеньев, между ними суще-
ствует и огромное различие. Оно коренится в различии тех объективных связей и отношений,
которые лежат в их основе, которым они отвечают и которые отражаются в психике действу-
ющих индивидов.
А. Н. Леонтьев. «Проблемы развития психики» 165 Особенность двухфазной интеллектуальной деятельности животных состоит, как мы
видели, в том, что связь между собой обеих (или даже нескольких) фаз определяется физи-
ческими, вещными связями и соотношениями – пространственными, временными, механиче-
скими. В естественных условиях существования животных это к тому же всегда природные,
естественные связи и соотношения. Психика высших животных соответственно и характери-
зуется способностью отражения этих вещных, естественных связей и соотношений.
Когда животное, совершая обходной путь, раньше удаляется от добычи и лишь затем
схватывает ее, то эта сложная деятельность подчиняется воспринимаемым животным про-
странственным отношениям данной ситуации; первая часть пути – первая фаза деятельности
– с естественной необходимостью приводит животное к возможности осуществить вторую ее
фазу.
Решительно другую объективную основу имеет рассматриваемая нами форма деятель-
ности человека.
Вспугивание дичи загонщиком приводит к удовлетворению его потребности в ней вовсе
не в силу того, что таковы естественные соотношения данной вещной ситуации; скорее
наоборот, в нормальных случаях эти естественные соотношения таковы, что вспугивание дичи
уничтожает возможность овладеть ею. Что же в таком случае соединяет между собой непосред-
ственный результат этой деятельности с конечным ее результатом? Очевидно, не что иное, как
то отношение данного индивида к другим членам коллектива, в силу которого он и получает
из их рук свою часть добычи – часть продукта совместной трудовой деятельности. Это отно-
шение, эта связь осуществляется благодаря деятельности других людей. Значит, именно дея-
тельность других людей составляет объективную основу специфического строения деятельно-
сти человеческого индивида; значит, исторически, то есть по способу своего возникновения,
связь мотива с предметом действия отражает не естественные, но объективнообщественные
связи и отношения.
Итак, сложная деятельность высших животных, подчиняющаяся естественным вещным
связям и отношениям, превращается у человека в деятельность, подчиняющуюся связям и
отношениям изначально общественным. Это и составляет ту непосредственную причину, бла-
годаря которой возникает специфически человеческая форма отражения действительности –
сознание человека.
Выделение действия необходимо предполагает возможность психического отражения
действующим субъектом отношения объективного мотива действия и его предмета. В против-
ном случае действие невозможно, оно лишает
Леонтьев А. Н. - Проблемы развития психики - 2020.a4
Формат документа: pdf
Размер документа: 3.29 Мб
Прямая ссылка будет доступна
примерно через: 45 сек.
-
Сообщить о нарушении / AbuseВсе документы на сайте взяты из открытых источников, которые размещаются пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваш документ был опубликован без Вашего на то согласия.